Дела любовные (СИ) - Никонова Елизавета

…Странно. Я приоткрыла глаза. Темно… Ничего не понятно — где верх, где низ? Я попыталась сесть — и мне это удалось. Я умерла? Тогда почему мне так плохо? Я покачала головой и едва смогла устоять. Зрение прояснилось. Я огляделась — пещера, мрак, одиночество. Хотя не совсем…

Надо мной склонился ангел. Аура Лео мерно сияла, глаза были печальны, локоны касались моих обнаженных плеч и приятно терли кожу. Такие мягкие…

— Лео? — Шепот.

— Тебя ждет другой мир, малышка. Мир людей.

— Нет…

Кажется, он улыбался. Я коснулась ослабевшими пальцами его прядей.

— В тебе новая жизнь. Прости ревнивого старика — Нек сумеет тебя защитить. Расти среди людей, Мия, ты же так этого хотела! Живи в мире смертных.

— Ты… уходишь? — На мои глаза навернулись слезы. Только не так. Не так.

— Я должен. — Серьезно кивнул он. — Я причинил тебе слишком много зла — думаю мы всегда убиваем тех, кого любим больше всего на свете. Ты будешь жить и жить счастливо. Да…

Он отступил, поджав губы. Его аура мерцала затухающе. Я закусила губу — я не стану плакать, не стану. Он меня не понимает, не понимает, что без него жить я не смогу, не понимает, что людей я ненавижу. Он не может уйти! Я заревела, размазывая по окровавленным щекам слезы. Я сидела в крови. Мне было все равно. Он терялся во мраке, исчезал, закутавшись в тени. Не так, нет! Он не может меня бросить! После всего…

— Я тебя люблю! Я ведь тебя люблю… — Я закрыла лицо ладонями. — Люблю, глупый вампир! Люблю…

— Нет! — Крикнул он, отрывая руки от моего лица. Он злился. — Ты не можешь меня любить, ты не должна — я монстр! Ты же видела — я демон, зло! Ты не можешь…

— Я тебя люблю. — Твердо сказала я, ласкаясь щекой к его пальцам. — Я тебя люблю…

— Нет, не смей! — Он оттолкнул меня прочь. Я рыдала, захлебываясь в крови, в крови нечисти. — Не смей говорить такое! Я никогда не смогу чувствовать, понимаешь ты или нет?! Я никогда не подарю тебе свет, не войду с тобой в Солнце! Как ты не понимаешь?! Ты же человек!! Ты должна жить среди людей!

Я приподнялась на руках и смахнула со лба налипшие окровавленные пряди. Меня вдруг захлестнула злоба — почему никто не дает судить мне, почему меня никто не слушает?! Почему никто не спрашивает, чего хочу я, почему это никого не интересует?!

— Лео, ты врешь сам себе, ты сам себя обманываешь! Признайся, что любишь меня! Скажи! — Я дрожала от ярости и еще — от страха, что оказалась не права.

— Бред… — Прошептал он пораженно. — Я не умею… не могу…Никогда! Да ты рехнулась! — Он издевательски расхохотался. — Рехнулась…

Во мне что-то оборвалось, гулко упало и разбилось, и лишь спустя секунду я догадалась — то было мое сердце… Это ложь, ложь, как я могла так обмануться?! Душа затрепетала и треснула, разливая пустоту. Он меня не любит. И никогда не любил. Никогда.

— Тогда… — Мой голос был глух и страшен. — Плевать. На все плевать. — Я, шатаясь, поднялась на ноги. Пустота, меня окружала пустота — так бывает, когда становится по-настоящему все равно. Я различила блеск в луже крови подле мешковатого мертвого тела. Кажется, это был один из «капюшонов». Который из тысяч? Я, проскользив туда и с трудом наклонившись, с удивлением и каким-то мрачным юмором отметила, что ритуальный кинжал несколько не затупился — хватит еще для одной жертвы. Ха, ха…

Я обернулась к Лео, поглаживая лезвие. Его глаза распахнулись, кажется, от понял…

— Ну что, вампир? В своей проповеди ты упоминал будущее. Что ты в нем видишь? — Какая-то холодная решимость и полная опустошенность. Мне даже стало смешно.

— Мия, успокойся.

— Успокоиться? Зачем? Какой в этом смысл? Прости, Нек, но нашему ребенку (ты ведь о нем говорил, да, Лео?) не суждено родиться. Каждый сам выбирает свой путь, так, наставник? Я не смогу жить без тебя и не хочу больше мучаться. Прощай.

— МИЯ!!! — Он бросился ко мне, но поздно — ритуальный кинжал разорвал ткани, вспорол внутренности и бросил снопы крови на некогда белоснежный подол. Я захрипела, от боли помутилось в глазах. Может быть, я упала… Я умерла.

Первой мыслью было — я в Раю. Второй — я в Аду. А третьей и самой грустной — я жива…

Не было ни боли, не мыслей, только пустота. Я не могла остаться в живых, просто не могла! Я ничего не помню. Так тяжело открывать глаза… Так хочется пить… Но где я? Как я умудрилась выжить? И главное — почему?

Я приоткрыла глаза, ожидая увидеть смеющиеся рожи нежити и демонов, но вместо этого уперлась взглядом в нежно-белую занавесочку и длинную капельницу. Вена на левой руке была вспорота и аккуратно втравлена в длинную иглу. Та-ак… я в больнице. Час от часу не легче.

— Эй! — Робко позвала я.

Тот час же шторка всколыхнулась, явив моему взору сухонькую старушку в чепце и халатике — сиделку.

— Очнулась, миленькая?

— Д…да. — Неуверенно кивнула я, мысленно отмечая ощущения — боли нет, слабости нет, я совершенно здорова! Но тогда…

Словно прочитав мои мысли (впрочем я сейчас бы ничему не удивилась) старушка бойко пошла в пояснения:

— Ох, доченька, ну и намучились же мы с тобой! Обескровленная, рваная, чуть живая… И в чем хоть душа-то держится? Девонька, кто ж тебя так, а? Ужо волки какие погрызли? Рану-то наши доктора залатали, переливание свершили, намаялись, уж не думали, что вылезешь. Ан нет! Видно, Боженька тебя бережет.

— Может быть. — Пожала плечами я.

— Девонька, я вот чего не пойму — как ты в приемной-то оказалась? Сидели мы с Патрикеешной, чаи пили, а тут вдруг… Ой, страх один, даже пугать тебя не буду! У тебя родни-то нема?

— Ес…Нет. — Грустно поправилась я. — Никого нет.

— Бедненькая ты моя, кровиночка! — Запричитала добрая старушка. — На что тебе такие напасти-то, несчастненькая, кому ж ты так не угодила? Не иначе порча это, порча. У меня сестра, помнится, была, так ей один колдун предсказал…

— Извините, но я устала. — Раздраженно оборвала я своохотливую сиделку.

— Да, да, конечно, деточка. Как скажешь, милая. — Старушка сокрушенно задернула занавеску и, вздыхая, отошла.

Я откинулась на подушки и неожиданно всхлипнула. Одернула себя — что за глупости? Ты жива… Радуйся! Нет причин для горя, жизнь продолжается, есть в мире счастье…

Слезы брызнули из глаз, горячие слезы. Я рыдала, билась в истерике, звала… Звала в надеже на возвращение… Он не пришел.

Сколько дней прошло — десять, пятнадцать, тридцать? Мне все равно. Я рыдала. Я смотрела на пламя огня в камине, я вдыхала аромат его некогда присутствия, целовала его одежду и ждала — может он вернется? Может быть придет? И ждала напрасно…

Из больницы меня выпустили несколько дней спустя — дураки! — они не верили, что столь быстрое исцеление возможно. Я брела по улице, запахиваясь в больничный халат, чувствуя, как слезы леденеют на морозе и боль пронзает щеки. Мне было все равно. Его нет.

Куда пойти я не знала и поэтому завернула к дому, к нашему бывшему дому. Квартира оказалась цела, невредима и тиха, как склеп. Где погромы, где кровь, где Лео? Я упала на кровать, и, понимая, что все кончено, крепко уснула.

Летели дни, а я все сидела. Сидела в его любимом кресле, прижимая к груди его пальто, и плакала. Я не хотела есть, изредка спала. Я хотела умереть, но не могла, потому что надеялась. А надежда, как говориться, умирает последней.

Едва я засыпала, как меня мучили сны, мне снился Лео. Я вновь слышала его смех, вновь смотрела в его глаза и сердце мое рвалось от счастья. Тем больнее были мои пробуждения в темноте и одиночестве.

Я слышала стук в дверь. Я знала, что приходил Нек — он рыдал под дверью, просил прощения и грозил мне расправой — я молчала. Мне было все равно. Я зарывалась головой в спинку кресла и молчала, боялась дышать.

Я перестала различать дни и ночи, умом понимая, что это всего лишь этап, что это надо пережить, но сердцем мучительно страдая. Часы над камином остановились, темные занавески отрицали существование мира и сейчас я была этому рада. На что мне мир, если его нет? Да, он спас меня, добавил своей крови, обрек на жизнь, но зачем?! Я хотела умереть. Ах, как же я устала!