Девушка и Ворон (СИ) - Кравцова Марина Валерьевна

Федор приподнял руку девушки с перстнем, потом осторожно стянул его у нее с пальца.

— Лиза, посмотри.

— О-о! — вырвалось у Лизы. — А камень-то изменился. Здесь узор был вроде цветка, а теперь более сложный… Птица? Или еще кто-то с крыльями?

— Да вот то-то и оно. Впервые такое вижу… Не надевай, раз она так говорит, и никому не давай надевать. Что-то тут странное стряслось.

— Подожди, Феденька… Она, кажется, в себя приходит. Катя… Катенька, что с тобой?

Их гостья просыпалась. Она потерла пальцами виски, поморщилась, как от боли.

— Голова гудит… Простите…

Потом недоуменно огляделась. В ее взгляде было полное непонимание происходящего.

— Ты что же, меня не узнаешь? — изумилась Лиза.

— Мне кажется, мы знакомы, но… Прошу прощения, но имени вашего я не помню. Не сердитесь… мне нездоровится немного.

«Совсем сбита с толку», — подумал Федор.

— Где вы были, Катерина Васильевна? — мягко спросил он. — У Хозяйки Медной горы?

При этом имени Вересова встрепенулась, что-то зажглось в ее взгляде, но тут же погасло, и она ничего не ответила.

— Катенька, это же я, Лиза, твоя подруга. А это муж мой, Федор Иванович. Мы с тобой давно уже знакомы.

— Я очень рада, — слабо улыбнулась Катя.

— Если не помните, то подскажу — вы гостите у нас, — Федор приветливо улыбнулся ей в ответ. — И сейчас мы ждем вас к столу. Выходите к нам, Катерина Васильевна.

Лиза позвонила в колокольчик, вызывая для Кати прислугу. И тут ей в голову пришел один вопрос…

— Скажи, а ты отца моего, Алексея Никитича Измайлова, тоже не помнишь?

— Нет, к сожалению.

— Что ж… это не так уж и страшно, да? Я сама вас тогда друг другу представлю!

И подумала при этом: «Бедный папенька!»

Выйдя с Лизой из комнаты, где они оставили гостью на попечение прислуги, Федор тихо сказал жене:

— Думаю, нам не стоит ее лишний раз сейчас тревожить. Надеюсь, Катерина Васильевна скоро придет в себя, но как помочь ей, я не знаю. Если она и в самом деле побывала в Подгорье… Эх, не зря ведь в Запределье отправляются только из особых мест, и волшебные слова при этом говорят! А когда вот так, во сне, когда душа там, а тело здесь…

— Но как же?.. — спрашивала потрясенная Лиза. — Как она смогла?..

— Видимо, очень сильно захотела. Человеческая воля, она, знаешь ли, милая, порой оказывается сильнее волшебства.

Вскоре Катя почувствовала себя намного лучше. И все с ней было хорошо, кроме одного — она напрочь забыла Алексея и все, с ним связанное. Лизу вспомнила с трудом — да, была вроде у нее такая подруга…

— Мне кажется, будто я больна была и не до конца излечилась, — признавалась она ей. — И раз ты говоришь, что мы давно друг друга знаем, я тебе верю. У меня самой на душе теплеет, когда ты рядом. Что случилось со мной… не понимаю.

— Запределье? Малахитовый перстень? — пыталась подсказать Лиза, но Катя только качала головой и, посидев молча, уходила. Обычно шла гулять вдоль Серебрянки или отправлялась помолиться в Тумаринский храм.

Домой, в Чудногорск, ее в таком состоянии Вороновы отпускать не собирались, и Катя послушно это приняла. Она и сама чувствовала, что не нужно ей сейчас уезжать из этих мест, что совсем неподалеку то, что необходимо вспомнить, восстановив в душе при этом нечто очень важное… И хотя Катя больше не носила траурный наряд, но сейчас, сосредоточенная, углубленная в себя, она как никогда напоминала молодую монахиню с лучистыми ясными глазами.

Наконец Лиза решила, что пора бы отцу все узнать и, выбрав подходящее время, сама поехала к нему.

Алексей Никитич был потрясен.

— Как, она совсем меня не помнит?

— Совсем. Что-то необычное приключилось. Мы накануне говорили с ней о Малахитнице, о том, что надо бы у нее помощи для вас, папенька, попросить.

— Помощи? Для меня?

— Вы же понимаете… Дракон… и ваши с Катей отношения. Она все мне рассказала.

Измайлов помолчал, потом спросил с тяжелым вздохом:

— Что было дальше?

— Дальше мы пожелали друг другу доброй ночи, и Катя пошла спать. Но даже не легла, мы нашли ее в кресле, в странной полудреме. И вот… — Лиза протянула отцу зачарованный перстень. — Он все тот же, оправа, форма камня… да только узор на малахите изменился! Взгляните… А еще Катя сказала… она будто не от себя это говорила. Вроде бы перстень надо вам отдать, чтобы только вы надели. Чтобы к вам — от нее. Как-то так… Отец!

Лиза не успела договорить, а волшебный малахит был уже на пальце Алексея Никитича.

— Раз она так сказала — так тому и быть, — ответил он на испуганный возглас дочери. — А теперь, Лизонька, я хочу ее увидеть.

Такова странность человеческой натуры. Раньше Измайлов, уверенный в чувствах Кати, изо всех сил старался отдалить ее от себя, но сейчас, убедившись, что она действительно его не помнит, ощутил бессилие, растерянность, странную злость, непонятно на кого направленную. На себя, быть может. И ему так захотелось вернуть себе прежнюю Катю!

А нынешняя была слишком спокойной, даже, на первый взгляд, умиротворенной, и все же он чувствовал, что глубоко внутри у нее — душевный разлад.

— Вы меня совсем не помните? — переспросил Алексей безнадежно. — Впрочем, простите, я не хочу досаждать вам вопросами. Я был другом вашего покойного отца…

— Папеньку я прекрасно помню, — тихо ответила Катя на его невысказанный вопрос. — благодарю вас. Я знаю, что настоящих друзей у него было очень немного.

Она смотрела на него доброжелательно, с теплотой во взгляде. Алексей чувствовал, что нравится ей. Может быть, она все же его любит, хотя и не осознает? И забыла именно потому, что слишком сильно задел он ее душу? А душе-то нужно сейчас излечиться, восстановиться от неудачного соприкосновения с другим миром… и ничто не должно ее тревожить.

Помнит все остальное… но если забываешь любовь — не есть ли это полное забвение?

Со всеми этими терзаниями Алексей Никитич не обратил ни малейшего внимания на появившегося среди челяди парня Сеньку, нанятого ключницей с рассеянного согласия барина. Сенька определенно ей нравился, услужливый, расторопный, веселый. И никто не знал, что этот пронырливый парень и подслушивает, и подсматривает, и ни одного слова не оставляет без внимания. Умел он прикинуться, что в одно ухо влетает, в другое вылетает. Сенька даже из особого усердия сам вызвался съездить в Тумарино с каким-то поручением. А то, что там разболтался с местным людом о том о сем, да и о господских делах посудачили, так ничего ж странного, бывают такие вот говорливые…

Так благодаря своему шпиону барон Максимилиан имел самые точные представления о том, что творится в Яблоньках и что сильнее всего волнует сейчас их хозяина.

Барон был доволен, но говорил себе: «Надо подождать. Черная ночь уже близко…»

Незадолго до этой ночи он встретился с Сенькой и долго ему что-то втолковывал. Повелел напоследок:

— Принесешь мне ее письмо. Любое. Главное, чтобы ее ручкой было писано. И не перепутай!

Сенька быстро смекнул что к чему. Барин свои бумаги хранил в запетой шкатулке, но долго ли умеючи… А там даже искать не пришлось, Катино письмо Измайлов часто перечитывал и глубоко среди других бумаг не запрятывал.

Заперев шкатулку так же, как и отпер, Сенька тут же кинулся на постоялый двор в соседнюю деревню, где тихо-мирно проживал барон, и где никто на него, чудаковатого безобидного старичка, не обращал внимания.

— Жди! — коротко приказал Максимилиан, заполучив письмо. Он выставил Сеньку за дверь, выдав ему на водку, сам же заперся в комнате. Достал два письма, заранее написанные им самим, посыпал их синеватым светящимся порошком, и положил на одно из них письмо Кати. Подержал с минуту, потом то же самое проделал со вторым. Оба его письма сделались написанными как бы Катиным почерком, и никто бы не распознал эту сотворенную с помощью магии подделку.