Ещё один день (СИ) - Филатова Анна "Мышилла"

- Но Единый милостив, и он готов подарить прощение одному — только одному! - из тех, кто виноват в том, что не остановил Князева, не уничтожил его раньше, сам. Только одному я готов вручить такую возможность. Вы знаете, что нужно для этого сделать, - Розен поворачивается к команде Дана за своей спиной и смотрит на них. - Нужно исправить свою ошибку, сделать то, что не сделали раньше. Убить богоотступника своими руками во славу Единого Бога. Тот, кто сделает это, будет спасён. Ну? Кто из вас достоин жить дальше? Кто сможет искупить свою вину?

Они молчат. Они ничего не могут сделать, но они хотя бы молчат. Молчит Яр, и щека у него слегка дергается. Молчит Варя с этой её вечной загадочной полуулыбочкой.

- Позвольте мне! - кричу я, проталкиваясь сквозь толпу туда, где меня увидит Розен. - Позвольте мне! Я готова.

Розен оборачивается, смотрит на меня, и я понимаю, что он видит меня насквозь: мои белыми нитками шитые замыслы, мою нелепую веру в то, что я смогу что-то сделать, если подберусь к нему поближе, мои мечты и страхи, мою неприязнь к нему. Мне хочется упасть на колени и признаться ему во всём, но я чувствую на своей щеке взгляд Дана, и он удерживает меня, хотя ноги и начинают подгибаться.

- Леночка, - ласково говорит Розен. - Ты правильно сделала, что проявилась сама. Конечно, тебе тоже предстояло заплатить ровно ту же цену. И конечно, я бы вспомнил и про тебя тоже. Я рад, что ты это поняла. Иди к нам.

Люди расступаются, давая мне дорогу. Не просто расступаются. Люди шарахаются от меня, как от прокаженной. Я пролезаю под преграждающим мне путь столом вместо того, чтобы перемахнуть через него: экономлю силы. Или просто не смею, не осмеливаюсь при этом сияющем человеке, при жреце могущественного Единого, вести себя вызывающе. Точно, так и буду думать. Я лезу под столом, чтобы как бы заранее преклонить колени перед богом, Дан смотрит на меня и продолжает улыбаться. А Розен продолжает говорить:

- Кто-то может подумать, что это называется предательством: то, что сейчас будет делать Верескова. Но нет, это не предательство, это отречение. Отречение от Князева, от Князя, как они его называют... как вы все его звали когда-то, верно? Отречение от Князя, от его поступков, но также от себя и своей прошлой жизни. Только переступив через собственные запреты, симпатии и желания во имя чего-то большего, во имя необходимости, во имя Единого Бога, можно обрести дарованное им прощение, новую жизнь и нового себя. А потому не бойся, Леночка. Сделай это. Позже ты поймешь, что это был самый счастливый, правильный, важный поступок в твоей жизни.

Вынырнув из-под стола, я выпрямляюсь, но как бы не до конца: голову держу склоненной, по сторонам особенно не смотрю. А чего мне смотреть, я и так примерно знаю, где что. А главное, я знаю, где Розен. Мне бы только оказаться к нему поближе.

- А теперь еще один урок для всех, но особенно для тебя, Глена Верескова, - говорит Розен, и теперь голос его не манит и не поощряет. Он обещает наказание дерзкой зарвавшейся девице, и эта девица — я. - Урок для всех, кто думает, будто можно обмануть Единого! Ваши помыслы открыты для него, каждый из вас не книга даже, а строчка, буква на странице великой книги жизни, которую он читает. Он видит каждого из вас и прозревает целиком. И конечно, тот, кто думает, будто он скрыл свои мысли от Единого, если напялил нелепую восточную защиту разума, обречен.

Я замираю на мгновение, не в силах понять, что делать дальше. Продолжать идти к нему? Но зачем, если Розен разоблачил меня и ждёт моего нападения? Бежать? Но там останутся Дан, и Варя, и все... А потом я делаю шаг вперед, и ещё один, и следующий, и хочу остановиться, но сначала не могу, а потом уже и не хочу. Я иду и чувствую, как сеть на моих плечах, сеть из моих снов, сплетенная руками Джанны, рассыпается в прах, а разум наполняется желанием искупить свою вину перед Единым... перед Розеном... перед ними обоими. Я должна убить Дана, потому что это единственный способ обрести прощение.

«Прости, девочка», - неслышно вздыхает над моим ухом Та-Что-Танцует, и я понимаю, что богини не помогут мне. И уже почти не помню, в чем они должны были мне помочь. Наверное, мне и не нужна их помощь. Мне нужен только нож, убить Дана я смогу и сама.

- На самом деле она не хотела прощения, - говорит тем временем Розен. - Она преследовала свои цели, она замышляла недоброе, возможно, даже хотела убить меня. Но Единый милостив и щедр. Он сказал моими устами, что даст ей прощение, и он даст ей прощение, если она заслужит его. А она заслужит. Это урок всем вам: вы можете злоумышлять против Единого, вы можете идти против Единого, но вы всё равно придете к нему. И он примет вас, если вы искупите вину.

Дан больше не улыбается. Он смотрит на меня с тревогой. Я подхожу и встаю рядом с ним, будто меня разворачивает чья-то рука, играет со мной, точно с куклой.

- Тебе следует сжечь его, - говорит мне Розен. Я поднимаю руку, протягиваю её к Дану, но почти сразу опускаю:

- Нет. Я не смогу.

- Почему же?

- Он огневик, мне не хватит на него сил.

А еще я пила его кровь, а он мою. Но в этом совсем уж стыдно признаваться, и я молчу об этом.

- Ах вот оно что! - улыбается Розен. - Ну что ж, всё-таки попробуй. Вдруг получится.

Я кладу руку Дану на грудь и выпускаю огонь. Он морщится и вдруг тихо шепчет мне: «Третья рубашка, что ж за день-то такой». Я опускаю глаза и вижу тлеющую ткань под моей рукой. Дан по-прежнему невредим. Всё-таки нужен нож. Мне вдруг кажется, что я делаю что-то не так, что я пришла сюда не за этим. Но это странное ощущение быстро проходит.

Я смотрю на Розена: что мне делать дальше? Он укоризненно качает головой:

- Я ожидал от тебя большего, Верескова. Ты же стихийница! Ты же огневичка! Не стыдно тебе не справиться с каким-то куском мяса? - мне в самом деле стыдно, и я отвожу взгляд, чтобы не смотреть в глаза разочарованному жрецу Единого. В глаза самому богу, которого я самонадеянно хотела обмануть, а теперь еще и подвела.

- Можно мне нож? - спрашиваю я, хотя мне ужасно неловко просить его о чем-то. Розен задумывается.

- Стрелять умеешь, огневичка? - спрашивает он наконец. Я нерешительно качаю головой: конечно, я умею целиться по мишеням, но при этом я обычно использовала собственный огонь, здесь же явно будет что-то другое. - Ничего, с пяти шагов попадёшь. Если что, подойдешь вплотную. Один раз Князев сегодня спасся, будет справедливо и символично, если он умрёт именно от того, от чего и было предначертано.

Я понимаю красоту замысла. Он становится ещё красивее, если вспомнить, что я сама вытащила Дана оттуда, куда отправил его Розен. Это воспоминание неприятно, и я отгоняю его: всё это было давно, словно не сегодня, а в прошлой жизни. Я искуплю.

Розен достаёт пистолет, неужели тот самый, которым сегодня уже целился в меня, и который должны же были у него забрать? Впрочем, очевидно, что он вернул всё, что считал своим. Это правильно, только так и могло быть. Я протягиваю руку, и он вкладывает пистолет мне в ладонь, но отпускать не спешит.

- Пистолет следует держать двумя руками, - тоном преподавателя говорит он. Я послушно поднимаю вторую руку, но кладу её не на рукоять пистолета, а на руку Розена. В голове у меня делается ослепительно ясно и холодно. Розен замолкает, я сжимаю пальцы вокруг его запястья и чувствую, как невидимая сеть с моих рук оплетает его коконом,обвивает руки, плечи, спину, ползёт и вверх, и вниз. - Прекрати немедленно, - рявкает Розен. - Взять её! Остановить!

Толпа там, за столами, медленно, будто бы нехотя приходит в движение. Я сую мешающий пистолет Дану и обхватываю Розена двумя руками, будто обнимаю: быстрее, быстрее туда, где нас не достанут! Несколько мучительно долгих секунд ничего не происходит, но потом я будто вижу в воздухе сияющий след Той-Что-Танцует. Вижу, следую за ним глазами и проваливаюсь в темноту.

Здесь холодно. Здесь снова холодно, но свет, исходящий от Паучихи, делает холод почти переносимым. Нас уже ждут. Нет, не нас: Розена уже ждут, именно его. Я здесь только инструмент, портал для доставки. Я выпускаю Розена из своих недружеских объятий: как-то само собой становится ясно, что отсюда он уже никуда не уйдёт.