Лорен Оливер - Аннабель

  Томас делает всё как следует. Он поднимает мня к потолку и в тот момент, когда он находится над моей головой, мы так близко, что я могу почувствовать запах кофе в его дыхании. 

  Я чувствую глубокую боль в животе, внезапная, мучительная боль; Томас, не смотря на весь его риск, всё ещё принадлежит другому миру, миру автобусных остановок и магазинов, рассвета за горизонтом и летних дней, проливных дождей и лесных пожаров в зимнюю пору. 

  На секунду я его ненавижу. 

  Как только он закрывает дверь, он поворачивается ко мне.  

- У нас не так много времени, так что слушай внимательно, - говорит Томас. И вдруг моя ненависть испаряется, её заменяет прилив чувств. Тощий Томас, парень, которого я привыкла видеть, когда тот иногда слонялся по дому, стараясь делать вид, что читает. Как же он превратился в этого пухлого, сурового человека, с приглаженными волосами, через которые виднеется розовая кожа, с глубоко выцарапанными линиями на его лице? 

  Это именно то, что делает время: Мы уперто стоим, как скала, пока оно пролетает мимо нас, веря в то, что нас невозможно изменить - но все это время нас вырезают и формируют. 

- Скоро это случиться. Не позднее чем на этой неделе. Ты готова? 

  Во рту пересохло. Веревка все еще слишком коротка и не хватает семь футов. Но я кивнула.  

- Ты пойдешь на север от реки, потом последуешь на восток, пока не наткнешься на старое шоссе. Там будут разведчики, которые будут искать тебя. Они о тебе позаботятся. Поняла? 

- К северу от реки, - говорю я, - Потом на восток. 

Он кивнул. Он выглядел почти что виноватым, и я знаю, что он думает, что я не справлюсь.  

- Удачи, Аннабель.  

- Спасибо, - сказала я, - Я никогда не смогу отблагодарить тебя... 

Он покачал головой, - Не благодари меня 

  На какую-то секунду мы стояли там, всматриваясь друг в друга. Я пыталась увидеть в нем прежнего: парня, которого любила Рейчел. Но я еле помню Рейчел, сейчас, так как я давно ее не видела. Странно, но я могу больше представить ее как девочку, всегда слегка деловую, вечно требующую знать почему она не может не ложиться спать и зачем нужно есть зеленые бобы, а что если она все равно не захотела пройти распределение. И когда Лина приходила, она управляла ею тоже. Лина спешила за ней как щенок, наблюдая широко открытыми глазами с пухлым большим пальцем во рту. 

  Мои девочки. Я знаю, что никогда не увижу их снова. Я не могу ради их безопасности.  

  Но маленькая, упертая, каменная часть меня все же надеется. 

Томас поднял шланг, свернувшийся в углу. 

- Я сказал им, что накажу тебя, чтобы у нас была возможность поговорить, - сказал он. Он выглядел уставшим, когда направлял шланг на меня. 

 Желудок крутит. Последний раз меня обливали много лет назад. Тогда мне сломали ребро и у меня была лихорадка более недели, я видела галлюцинации похожие на огненные сны, в которых лица что-то кричали сквозь дым. Но я киваю. 

- Я сделаю это быстро, - сказал он. Но его глаза говорили: Прости. 

  Потом он включил воду. 

Девушка позади регистра одарила меня недоумённым взглядом. 

— У вас нет идентификационного кода? — спросила она. 

— Я же сказала, что оставила его дома. — Я начинала нервничать. Я была голодна. Я всегда была голодна и мне не нравилось, как та девушка смотрела на меня своими большими вытаращенными глазами и с лоскутом марли на шее, практически демонстрируя шрам от процедуры, будто бы она была героем и это была её травма-доказательство. 

— Хэлоуэй - ваша пара или ещё кто-то?, - Она покрутила кредитную карту у себя в руках, как будто она таких никогда не видела.  

— Муж, - отрезала я. 

  Она перевела взгляд на то место, где должен быть шрам после процедур, но мои тщательно расчесанные волосы закрывали всю шею. Я перенесла свой вес и поняла, что ерзала слишком много. 

  Сцена: IGA Рынок на Дорчестере, через три дня после того, как обанкротился Ровлз. 

  Положили на конвейер, между нами, источник всего напряжения: банку растворимого горячего какао, две пачки сухой лапши, гигиеническую губную помаду, дезодорант, пакетик чипсов. Воздух был спёртый и прокисший, после холодного ветра на улице в магазине кажется сухо и жарко, как в пустыне. 

  Почему я пользуюсь его картой? До сих пор не знаю. Я не знаю стала ли я слишком самонадеянной или может, просто на миг, хотела казаться: делать вид, что не сбежала, что не сидела на корточках в заброшенном подвале с шестью другими девчёнками, делать вид, будто бы у меня был дом, место и пара, прямо как она, как все. 

  Может быть, я уже устала от свободы. 

— Мы не должны принимать кредитные карты без идентификационного номера, - сказала она после долгой минуты молчания. 

Я никогда не забуду её: ту черную челку, безразличные глаза, словно мраморные. 

— Если хотите, я могу позвать менеджера, — сказала она так, будто бы делала мне одолжение. 

Тревожные звонки в моей голове выключились. Менеджер значил власть, значил неприятности.  

— Знаете что? Забудьте. — но она уже оглядывалась по сторонам. 

— Тони! Эй, Тони! Кто-нибудь знает, куда пошел Тони? — она раздраженно повернулась ко мне, — Дайте мне секунду, ладно? 

  Доли секунды на решение, момент, который она оставила регистр и ушла, ища Тони — тридцать, может сорок секунд отсрочки. 

  Не думая, я набила карман гигиенической помадой, затолкала чипсы и лапшу в пиджак и бросилась с места. Я была в паре шагов от двери, когда услышала как она орет. Так близко к улице, к дуновению холодного воздуха и людям, спешащим и безразличным. Три шага, два...  

  Охранник материализовался передо мной. 

Он сжал мои плечи. От него несло пивом. Он сказал:  

— Куда это вы направляетесь, маленькая леди?  

  В течении двух дней я была в автобусе, следовавшем обратно, в Портленд. На этот раз моя сестра Кэрол была со мной для дополнительной страховки, член Комиссии по регулированию несовершеннолетних, тощий парень лет девятнадцати с прыщавым лицом, волосами, как пучок морской травы и свадебным кольцом. 

  Я знала, что Кэрол не способна долго держать рот на замке — она никогда не могла — и как только мы отъехали от автобусной станции, она сконцентрировалась на мне. 

— То, что ты сделала было эгоистично, — сказала она. Кэрол было только шестнадцать в то время — у нас был почти год разницы, — но она могла сойти за сорокалетнюю. Она держала кошелек, модный кошелек, и красные перчатки, чёрные ботинки с широкими носками и только что выглаженными джинсами. Её лицо было уже, чем мое, её нос вздернут, будто бы не одобряя остальные черты лица и пытался отличится от них.