Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич?

— Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка.

Я посмотрела на часы. Без четверти.

— Евангелина Романовна, — велело весело начальство, — вы уж дождитесь меня нынче.

— Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилось. Допоздна ждать?

Семен ответил беззвучно, шевеля губами:

— За каждую минутку рассчитаюсь.

Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются.

Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина, секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш.

— Родительскую стезю для себя избрал? Похвально.

— Почерк у меня больно замечательный, — смутился Митрофан.

— Исключительный, все про то говорят.

Дверь кабинета отворилась, впуская Эльдара Давидовича.

— Хорошая новость: прямой поезд существует, тот же, что и до Змеевичей, похуже — ходит он раз в неделю, и совсем плохая — следующего неделю ждать.

— То есть, — заметила я, — сегодняшний уже ушел?

— В семь отходит, — вздохнул Мамаев.

— Так два часа еще!

— Геля, — погрозили мне пальцем. — С бухты-барахты такие дела не делаются.

— На извозчике на квартиру, — вскочила я и принялась суетливо прятать в стол бумаги, — платья в сундук побросать — и сразу на вокзал! Митрофан, не спи, пиши письмо, сургуч вон возьми запечатать.

— У тебя билета даже нет, — напомнил Эльдар.

— В кассе куплю.

Рукава шинели путались, я, чертыхаясь плохими словами, пыталась попасть в них.

— Готово, — сказал секретарь, оставляя на коричневой кляксе оттиск гимназического перстня.

— Спасибо, — схватила я конверт. — Документы на должность пристава, которые Семен Аристархович выдать обещал, следом вышли, почтой. Только на адрес тетушки, а не в местную управу. Это важно.

— Как раз на морковкино заговенье дойдут. — Мамаев тоже одевался.

— Так наложите на них ваши скоростные арканы, господа великие чародеи. Хоть какой от вас толк будет, — огрызнулась я. — Ты куда собрался?

— Провожать, — галантно ответил Эльдар. — Ругаться с носильщиками, убеждаться, что попутчики тебе попались не совсем злодейского вида, а пуще прочего, скрываться от разъяренного начальства, которое непременно шкуру с меня спустит за то, что тебя отпустил.

— Остынет, — пообещала я, — еще раньше, чем встретитесь.

Секретарь на дорожку меня перекрестил.

Извозчика взяли приказного, не сани, легкий фаэтон с обмотанными по зимнему времени цепями колесами. Чародей еще пассы некие руками произвел для легкости хода и во избежание скольжения.

— Давай, букашечка, — предложил Мамаев, когда повозка тронулась с места, — расскажи дядюшке Эльдару, что с тобою приключилось.

— Задание у меня, дядюшка, вот что.

— С самого утра места себе не находишь, глаза красные, стало быть, ревела, смеешься громко, да все невпопад, — перечислил чародей. — Вчера спокойна была, свидание тайное предвкушала. Или кавалер, тот самый тайный, обидел?

Я посмотрела в спину возницы.

— Мне бы, Эльдар Давидович, не хотелось с вами на службе личные дела обсуждать.

До благонравной Цветочной улицы ехали молча. Слезы на щеках льдисто покалывали, но я их не стирала, чтоб спутник не видел моего плача.

— В коляске обожди, — попросила я весело Эльдара и чуть не вприпрыжку, демонстрируя радость, побежала домой.

— Всенепременно, — согласился чародей, закрывая за собою дверь моей квартиры. — Обожду там, померзну… Геля!

Я бросилась ему на грудь.

— Охота тебе, Мамаев, со мною возиться!

— Ты мне друг, Попович. — Он гладил меня по голове, я хлюпала носом, уткнувшись в его шинель. — Я друзей не бросаю. Ну что ты расклеилась? Будь ты мужиком, я б тебя напоил, ты бы и выпустила наружу все, что накопилось. Но ты у нас барышня, хоть и суфражистка, да и на хорошую качественную попойку часа мало.

Под монотонное бормотание я немного успокоилась, перестала вздрагивать, сказала доверительно:

— Тошно мне Эльдар, ох как тошно. Вроде все правильно делаю, ни в чем душой не кривлю, а радости нет. Казалось, вот она, служба, о которой мечталось. Учись, Геля, работай…

— А тут Крестовский со своими амурами невпопад?

— Это я невпопад! Сама влюбилась, сама…

— Принижать себя не смей! — прикрикнул Мамаев. — И вину нелепую забудь.

— Ладно, — со вздохом отстранилась я. — Для качественного дамского рева часа не хватит. Помоги тогда вещи собрать.

Помощь заключалась в том, что чародей, распахнув дверцы гардероба, бросал в сундук все подряд. Я же жаловалась ему, присев на краешек кровати:

— Решать что-то надо, либо служба, либо любовь. А как тут решишь, когда ежедневно Семена перед собою вижу? Вот я и ухватилась за этот Крыжовень, чтоб отдалиться на время, мыслям потаенным простор дать.

— Звучит логично, — согласился Мамаев, — только вот слезы твои в эту картину не вписываются.

— Юлий Францевич к себе в тайный сыск служить зазывает.

— А ты?

— Я б пошла, но… Не знаю, как объяснить. Ну вот, представь, беседуем нынче утром, его высокопревосходительство господин Брют, по обыкновению, сама любезность. Обсуждаем дело о дамских обществах, что с сечня совместно с тайными ведем. Слово за слово… Не хотите ли, Гелюшка, присутствие сменить? Ах, разумеется, чародейский сыск нынче в таких эмпиреях витает, под патронатом самого императора находится, не снизойдете до старика! Я натурально не успеваю ни словечка вставить, чтоб возразить прилично насчет возраста. Сама думаю, Геля, это ведь перфектно получится! У тебя и служба будет, и с Семеном можно не расставаться. Но Брют продолжает. Шалун Семушка на повороте Юлика обскакал. Это он себя так называет — Юлик!

Мамаев хохотнул, захлопнул крышку сундука.

— И каких гадостей наш Юлик тебе еще отсыпал? От них рыдала?

— Сказал, Крестовский ваш — беспринципный интриган, который в амбициях своих не только через барышню влюбленную, но и через друзей перешагнет. И если я в то не верю…

Дальше слова не шли ни в какую.

— Геля! — вздохнул чародей. — Не тяни время, у нас извозчик заиндевел совсем от твоей нерешительности.

— Так пошли, — взялась я за ручку сундука. — Больше там нечего рассказывать.

— Точно?

— Точно, Мамаев, точно. У меня перманентное нервное расстройство на почве несовпадения желаний с возможностями случилось. Потому что после того, что мне Юлик, сиречь его высокопревосходительство, нынче наговорил, карьеру в его тайном приказе я строить не намерена.

— Узнаю нашу Попович, — обрадовался Эльдар. — Теперь ручонки свои от багажа убери, тут на двух здоровых мужиков ноша.

— Уж не небрежение ли женским полом послышалось мне в ваших словах, господин «здоровый мужик»?

— Или одного чародея, — подмигнул Мамаев, щелкнул пальцами, и мой сундук воспарил в сажени над полом. — Дверь отвори.

— Небрежение женским полом вкупе с презрением к большинству, чародейской силы лишенному, — сказала я строго, но дверь открыла.

Сундук сам собою устроился на багажной полке фаэтона, сердобольный Эльдар Давидович сунул извозчику свою дежурную фляжку с коньяком — для сугреву, сам-то, басурманин, не пьет, для других таскает, и мы поехали на вокзал.

Сегодня в столицу прибывает графиня Головина. Вот что еще я услышала от канцлера. Фрейлина Головина, гранд-дама в свите самой императрицы. Ева Головина, которую Семен любил, когда она еще не вышла замуж. Вдова Головина.

— Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка, — сказал Юлий Францевич, — как прочтет записочку, что соперник его во сырой земле, а любезная Ева Георгиевна сызнова заневестилась, на крыльях к старику примчится.