Песнь Ветра. Между Западом и Югом (СИ) - Целых Ольга

С восточной стороны кладбища донёсся топот ног, свет факелов пронзил окружающую тьму. Вернулись Артес с Неоном, приведя внушительный отряд стражи. Сирел выпрямился, глубоко вздохнул и, не глядя, раздал указания:

— Обыщите проклятые могилы. Заблокируйте выход. И узнайте, кто оставляет на алтаре еду.

Стражники разбрелись по могилам, ещё трое остались у перекошенных ворот, четверо ушли в деревню. Если и были другие абаасы на жальнике — идти им было некуда. Западную часть всех кладбищ империи окружал глубокий ров: отчего-то проклятые духи не любили воду.

— Как ты? — спросил Артес у младшего брата.

— Нормально, — кивнул ему Сирел. — Но на мгновение мне показалось, что абаасы обрели разум. И не просто разум, но и речь.

— Да не может быть! — возразил Неон, зябко кутаясь в промокший плащ. — Азов Третий…

— Да-да, — прервал его Сирел раздражённо, — я помню. Но что же тогда я слышал?

От факелов на кладбище стало светло, исчезла таинственная и мрачная полумгла, что скрывала убогость и запустение этого места. Дождь успокоился, изредка роняя тяжёлые капли. Тучи поредели, оголяя небесный свод. Сереброликая Карон вышла из-за чёрного рваного облака и робко взглянула на землю.

Сирел обошёл алтарь, разглядывая оставленную там еду. Какое-то смутное беспокойство поселилось в его душе.

Вместе со стражей прибыла заспанная жрица. Она быстро и без вопросов обработала рану Бове, остановив кровь. Зашивать следы когтей абаасов ему предстояло у друидов.

Сирелу пришлось присесть на крышку ближайшего саркофага, чтобы жрице было удобно осмотреть его плечо. Он расстегнул куртку и расшнуровал ворот рубахи, обнажив четыре длинные борозды, сочащиеся кровью. Если не лечить раны, оставленные абаасами, плоть начинала гнить, грозя гангреной и лихорадкой.

Сирел увидел стражей, ведущих к нему нескольких встревоженных жителей ближайшей деревни. Среди них были недоумевающие, испуганные крестьяне, но Третий заметил в толпе седую старуху, чей взгляд не выражал страха. Она подняла глаза на наследника и кивнула, спокойно. К ней мужчина и обратился, когда деревенские предстали перед ним. Артес и Неон предпочли остаться в тени.

— Зачем вы оставляли еду абаасам? — спросил Сирел, не тратя времени. Жрица ещё перевязывала ему плечо, и он морщился, порой, от неприятных ощущений, — Кто был убит?

— Мой сын, — отвечала ему старуха, — погиб год назад вместе с женой. Сгорели в своём доме.

— И здесь вы их похоронили, хоть кладбище и закрыто?

— Верно, — кивнула бабушка.

— Но они стали абаасами?

— Да.

Сирел видел, как потупили взгляды остальные, и нахмурился:

— Значит, вы решили хоронить своих проклятых здесь? Сколько их было? Вы же знаете, что абаасы опасны! Они неразумные, агрессивные твари!

— Это все похоронщики начали! Мы просили Воеводу деревни помочь нам! Говорили, что тут бродят абаасы! — вмешался мужчина среднего возраста с затравленным взглядом, — Но он нам не поверил! Пришлось задабривать этих тварей!

— И они вас не трогали? — удивился Третий.

— Мой сын, — начала было старуха, но запнулась. — Или то, что от него осталось, он ведь охранял нас. Он сдерживал абаасов. Не давал им нападать на нас.

— Этого быть не может, — Сирел вскочил с места.

— Однако так было, — возразила старуха.

— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил Третий, шёпотом, подойдя к старухе.

— Понимаю, — отвечала та, глядя ему в глаза без страха.

— Уведите их, — наследник отступил от неё, махнув стражам.

— Можно мне забрать сына? — спросила старуха ему во след.

Сирел остановился не оборачиваясь. Задумался, взглянув сначала на разводы крови, что успели въесться в его кожу, потом на обезглавленных абаасов, замерших в грязи.

— Забирай, — ответил он, — остальные — мои.

Жители деревни удалились. Сирел видел ликование на их лицах. Они избавились от ночного кошмара, власть имущие, наконец, обратили на них внимание. Только старуха была печальна. Но соседи шарахались от неё, глядели, как на безумную. Никто никогда не скорбел по абаасам. Считалось что западные духи пожирают души своих жертв, лишают их загробной жизни. Так по кому скорбеть?

— Это какой-то бред! — шипел Неон, по дороге во дворец. — Бабка сумасшедшая!

Для наследников прислали карету. Дождь устало барабанил по синей крыше императорской повозки, пятёрка рыжих коней месила копытами грязь.

— Не думаю, Неон, — устало ответил Третий. — Она умудрилась задобрить абааса, а то, что осталось от её сына даже пытался защитить деревню.

— Но этого не может быть! — Артес схватился за кудрявую голову. — Это же значит, что… что… — он запнулся, не в силах высказать мысль, казавшуюся ему крамольной.

Но Сирел мог и сказал:

— Что Посланник вернулся в наш мир? Тейн предупреждал нас!

— Нет! — отрезал Неон, сдвинув брови. — Это просто единичный случай. Никто нам не поверит всё равно.

— Но мы не можем сидеть сложа руки! — возмутился Третий.

— Можем, если подобное не повторится. Сам подумай, Сирел, что наше слово против слова Императора Азова? Всё равно, что плюнуть против ветра!

— Значит, придётся собирать доказательства. — Артес поддержал Третьего. — Но и выступить перед правителями сейчас, без уверенности и доказательств мы не можем, — второго брата он тоже не забыл.

Братья согласно покивали и отвернулись к окнам кареты. На душе у них было тревожно. Из головы Сирела не выходили последние слова абааса-кошки.

Как гласили старые книги и свидетельства ветеранов последней войны с Западом, белоглазые твари не могли говорить и мыслить ровно до тех пор, пока из Источника Смерти не появлялся Посланник. Но источник был разрушен, Ирай повержен, головы последних Посланников ныне украшают Зал Трофеев. Что же имела в виду говорящая тварь?

Рассмотреть иллюстрации поближе и ознакомится с музыкальными эпиграфиами можно в группе: http://vk.com/chantofthewind

Gilead — Black Winter Day (Amorphis сover)

На смену осени и дождям пришла зима, укутав империю плотным белым одеялом. Материнскую гору, на которой стоял Индигир покрыл снег. Узкую лестницу к Трубам Ветра занесло, и жрецы каждый день вставали затемно, дабы расчистить пять тысяч каменных ступеней к вершине.

В преддверии дня Смерти Верхний город украсился флажками и фонариками. Лавочники и купцы спешили завершить свои дела перед декадой зимнего поста. В казармах за Индигиром расположилось командование Пятой Армии Марха, а перед праздниками сюда съехались Легаты остальных армий. День Смерти включал в себя, помимо жреческих ритуалов, ежегодное совещание военных.

В ставке командования стало шумно, многолюдно и, несмотря на строгий распорядок, суетно. Гонцы сбивались с ног, разнося депеши и приказы, а легаты легионов и их трибуны ходили, задрав носы, похваляясь близостью к императорскому древу, богатством рода и численностью своих легионов.

Сирел и Бова сопровождали вечером патруль стражи, осматривая Нижний город. Среди бедняцких домов прятались тёмные переулки и узкие опасные улочки. Обитатели трущоб ожидали Дня Смерти с особым трепетом.

— Ты уверен, что твой план сработает? — Бова говорил, активно крутя головой по сторонам, цепким взглядом окидывая подворотни и закоулки.

— Надеюсь, — кивнул Сирел, придержав поводья своего вороного жеребца с белым пятном, в виде черепа, на морде.

— Я уверен, они не станут тебя слушать.

— Им придётся. Иначе нам конец.

— И когда ты стал таким серьёзным?

— Как только переступил границы провинции Орель, — Сирел усмехнулся. — Давно я здесь не был.

Они как раз проезжали южную рыночную площадь. Третий наследник, сам того не замечая, отделился от группы, направив коня к одному из домов. Там, в окне, подсвеченная светом свечей, стояла одинокая женская фигура. Раздёрнув занавески, она глядела на шумную, даже в такой час, толпу на улице.