Карен Монинг - Лихорадка теней

Я вспоминаю, что, когда мы упаковывали мой рюкзак, собираясь встретиться с Гроссмейстером, я положила туда несколько кусочков плоти Невидимых, казалось, с того дня прошла уже целая вечность. Но большая часть запаса этой плоти была все еще в рюкзаке.

Если бы я тогда знала, что произойдет потом! Что в следующий раз, когда увижу Иерихона Бэрронса, он будет мертв. Что последними словами, которые я услышу от него, будут: «и Ламборгини», сказанные с волчьей усмешкой и сопровождавшиеся обещанием всегда прикрывать мою спину и дышать мне в затылок.

Кусочки извивающейся плоти Носорогов все еще аккуратно упакованы в баночки из-под детского питания. Я беру один кусок, проталкиваю его между распухших окровавленных губ Бэрронса и закрываю ему рот. Комочек плоти выползает наружу через рваный порез на его шее, и я захожусь в безмолвном крике.

Я не в состоянии думать связно. Мною руководят паника и горе. Бэрронс сказал бы: «Бесполезные эмоции, мисс Лейн. Будьте выше них. Перестаньте хныкать и действуйте». Ну вот, он опять со мной разговаривает.

Есть ли на свете что-то такое, чего бы я не сделала ради него? Нет, даже если это будет нечто совершенно отвратительное и варварское. Ведь он — Бэрронс. И я снова хочу видеть его живым и невредимым.

Прежде, чем перерезать Бэрронсу горло, Риодан распорол ему живот. Я осторожно раздвигаю края раны на животе и укладываю мясо Невидимых прямо в разрезанный желудок. Оно выползает наружу. Я раздумываю над тем, не зашить ли мне желудок, чтобы тело было вынуждено переварить плоть Темного эльфа, и сработает ли это, но у меня нет под рукой ни нитки с иголкой, ни прочих средств для починки его растерзанной плоти.

Я пытаюсь вложить его внутренности обратно в тело в каком-то подобии нужного порядка, смутно осознавая, что даже для меня это слишком ненормально и совсем безумно.

Однажды он сказал: «Заберись внутрь меня и посмотри, как далеко ты сможешь зайти». Держа руки на его селезенке, я думаю: «Вот я и здесь. Только уже слишком поздно».

Я использую недавно освоенный Глас и приказываю ему встать. Однажды он сказал мне, что у ученика и учителя вырабатывается иммунитет друг к другу. Я чувствую облегчение, потому как испугалась, что Глас может создать зомби — ожившего покойника.

С помощью палки я раскрываю его рот, разрезаю себе запястье и вливаю в него свою кровь. Мне приходится сделать глубокий надрез, чтобы появилось достаточно много крови, а потом я вновь и вновь разрезаю запястье, так как мои раны быстро заживают. Но эти вливания только еще больше запачкали его в крови.

В своем ши-видящем местечке я пытаюсь найти магию, чтобы исцелить его. Но ничего такого я там не нахожу.

Внезапно я впадаю в ярость.

Как он может быть смертным?! Как он смеет быть смертным?! Он никогда не говорил мне, что он смертен! Если бы я знала, то обращалась бы с ним совсем по-другому!

— Вставай! Вставай! Вставай! — кричу я.

Его глаза все еще открыты. Я ненавижу то, что они открыты и так пусты, но закрыть их — значит признать и принять его смерть, а я отказываюсь это признавать.

Я никогда не закрою глаза Иерихону Бэрронсу.

Они были широко открыты при жизни. Он наверняка хотел бы, чтобы они были открыты и в смерти. Вряд ли ритуалы имели для него какое-то значение. Где бы Бэрронс сейчас не находился, он лишь посмеялся бы, попытайся я устроить что-то столь банальное, как похороны. Это все слишком мелко для такого большого человека.

Положить его в гроб? Никогда.

Похоронить его? Ни за что.

Сжечь его?

Это тоже было бы признанием. Принятием его смерти. Этому не бывать.

Даже после смерти его тело, покрытое красными и черными татуировками, напоминает неукротимого эпического героя, павшего в бою.

Я опускаюсь на землю, нежно поднимаю его голову, укладываю ее к себе на колени и глажу ладонями его лицо. Потом начинаю смывать с его лица грязь и кровь, нежно проводя по нему краем своей майки, смоченной слезами, которые все капают и капают из моих глаз.

Суровое, грозное, красивое лицо.

Я снова дотрагиваюсь до него. Начинаю водить пальцами по его лицу, стараясь запомнить каждую морщинку и каждую черточку так, чтобы потом можно было с закрытыми глазами вырезать его лицо из камня.

Я целую его.

Ложусь рядом с ним и вытягиваюсь. Прижимаюсь к нему всем телом и обнимаю так, как никогда не позволяла себе, когда он был жив. И говорю все те слова, которые никогда ему не говорила.

На какое-то время я теряю представление, где заканчивается он, и где начинаюсь я.

Забавные вещи говорят люди, когда кто-нибудь умирает.

Он в лучшем мире.

Откуда вы это знаете?

Жизнь продолжается.

Мне должно стать легче? Я и так мучаюсь как раз потому, что жизнь продолжается. Мне больно каждую проклятую секунду. Как приятно знать, что это будет продолжаться и дальше. Спасибо, что напомнили.

Время лечит.

Нет, это не так. В лучшем случае, время когда-то нас всех уравняет, уложив в гроб. Мы ищем способы, чтобы отвлечься от боли. Но время — это не скальпель и не бинт. Ему на все наплевать. В рубцах нет ничего хорошего. Это просто раны на чужом лице.

Каждый день я провожу в компании с призраком Алины. Теперь я буду жить еще и с призраком Бэрронса. Так мы и будем втроем идти по жизни: один справа от меня, другой — слева. Они будут постоянно со мной разговаривать. И мне не удастся сбежать от них, я буду связующим звеном между двумя самыми большими трагедиями в моей жизни.

Начало холодать, и я заставила себя пошевелиться. Я знаю, что предвещает этот холод. Это значит, что скоро на землю упадет ночь, точно стальные ставни на стеклянных витринах дорогого магазина, расположенного в захудалом районе. Я пытаюсь отстраниться от него. Но я не хочу этого. После нескольких попыток мне удается сесть. Моя голова болела из-за пролитых слез, а горло саднило от крика. Усевшись, я поняла, что двигается только моя телесная оболочка. Мое сердце осталось лежать на земле возле Иерихона Бэрронса. Оно сделало последний удар, а затем остановилось.

И наконец-то успокоилось.

Я согнула ноги в коленях и неуклюже поднялась. У меня все тело ныло, и я чувствовала себя столетней старухой. Если ГМ охотится за мной, то я потеряла даром чертовски много времени, сидя на этой скале.

Гроссмейстер, Дэррок, лидер Темных, ублюдок, который разрушил стены на Хэллоуин и впустил полчища Невидимых в мой мир.

Сукин сын, который все это начал: соблазнил и убил Алину или поручил кому-то ее убить; приказал принцам Невидимых изнасиловать меня, лишил воли и превратил в беззащитную рабыню; похитил моих родителей, отправил меня в Зеркала и привел на эту скалу, где я убила Бэрронса.