Ева Фёллер - Волшебная гондола

С тех пор затылок больше не чесался. До сегодняшнего дня.

Но почему на этот раз зуд проявился, таким образом, без конкретной связи с каким-

то проектом или намерениями? Я не собиралась садиться в красную гондолу, да и других планов тоже не было.

Возможно, приближающаяся опасность обладала природными свойствами.

Землетрясение? Наводнение столетия?

— Может быть, у тебя аллергия на солнце, — предположил Маттиас.

— Может быть, — согласилась я с лучшим вариантом.

У сэндвича внезапно пропал вкус, хотя мне нравились эти треугольники, типично итальянский белый хлеб, и я каждый день съедала минимум по одному. Майонез потек между пальцев, когда я отправила последний кусочек в рот, поспешно прожевала и проглотила, чтобы, наконец, покончить с едой. Вдруг мне захотелось исчезнуть как можно скорее. Не только из Кампо3, где Маттиас устроил нам наш маленький пикник, а лучше всего сейчас же из города.

Встревоженная этим странным порывом, я посмотрела вверх.

В этот момент я впервые увидела его.

Когда он подошел ближе, то обратил на себя всеобщее внимание и не только мое. И это вовсе было не из-за его внешности - ну да ладно, выглядел он великолепно, без вопросов, но все же он собирался затеять драку с другим парнем.

Оба были примерно одного возраста, на вид лет двадцати, и громко кричали друг на друга. Однако когда этого оказалось не достаточно, они начали толкаться.

Один, от которого я едва могла отвести взгляд, был небрежно одет: оборванные потертые джинсы, грязные кроссовки и черная футболка, на которой большими буквами было написано: "Я - настоящий победитель". Его волосы были темными и вьющимися, местами слишком длинными, и даже с расстояния одного метра можно было видеть, какими невероятно белыми были его зубы. Я неосознанно подумала: одежда этого победителя не очень хорошо сохранилась, но свои зубы в обиду он не даст.

Другой был пониже и коренастый, а также гораздо агрессивнее. Особенно, когда внезапно достал нож.

Женщина, увидевшая это, закричала от ужаса. Тогда и другие тоже обратили свое внимание на них, и вокруг послышался возбужденный гул голосов. Я затаила дыхание, пока прохожих становилось все больше и больше, они останавливались и наблюдали за происходящим.

Два этих типа непрерывно кричали, до тех пор, пока коренастый рассек ножом воздух, угрожающе близко от кучерявого. Тот не отступил ни на один шаг, но расставил руки, как будто бы хотел вызвать своего противника на бой.

— Что за черт, — сказал испуганно Маттиас. — Он же сейчас пырнет его! Мы должны вызвать полицию.

Коренастый замахнулся ножом, и все, что случилось дальше, произошло настолько быстро, что едва ли можно было что-то понять. Молниеносно победитель завернул руку второго и развернул его так, что нож полетел по воздуху, описав дугу. В то же время кучерявый высоко подпрыгнул и ударил коренастого по колену, на которое тот прогнулся и, ругаясь на всю Ивановскую, остался сидеть на корточках.

Кучерявый придал надписи на своей майке еще больше чести. Он поднял голову, осмотрел быстро, но победоносно, все вокруг. При этом его взгляд пал на меня, и в очередной раз я задержала дыхание. Его глаза были почти нереально голубыми, и, если бы не осторожность, то можно было бы утонуть в них на вечность. Зуд на затылке вдруг стал настолько сильным, что его едва ли можно было выдержать.

— Ты что знаешь этого типа? — шепнул мне Маттиас.— Чего он так пялится на тебя?

Возможно, потому, что это я на него так вытаращилась? Мне не хотелось ничего говорить.

Потом этот момент прошел. Победитель поднял нож своего противника, откинул лезвие и ушел.

Мама Маттиаса была стройной, высокой, северная, белокурая красавица с зеленовато-голубыми глазами и кожей, как фарфор. Когда я в первый раз увидела ее, то поняла, что она выглядит, как киноактриса. Я не знала, что за актриса, но, во всяком случае, известная. Ни один здравомыслящий человек никогда бы и не предположил, что Маттиас был ее сын. Во всяком случае, он бы подошел ей как носильщик чемоданов. Три дня назад, когда семья Тассельхов зарегистрировалась в гостинице, его загрузили тяжелыми чемоданами позади его мамы, в правой руке которой была косметичка, в левой — ее чемодан и поверх сумка для путешествий, все из благородной бирюзовой кожи, подходящей к костюму госпожи Тассельхоф.

Затем в Лобби вошел господин Тассельхоф с оставшимся чемоданом, и сразу стало ясно, что это был отец Маттиаса. Он был очень сильно похож на Маттиаса, только немного выше, толще и в очках. Он сказал медленно, подчеркивая:

—Будьте так любезны, у нас здесь комната забронирована. Но-мер на дв-о-их. С до-

полни-тельной кро-ватью. Вы понимаете?

—На чье имя, будьте добры? — спросила дама в приемной на идеальном немецком.

—Э..Итак.Эм... Да. На имя Генриха Тассельхофа. Вместе с сыном.

Госпожа Тассельхоф при этом засмеялась, как будто это было вполне нормально, что она, как часть семьи Генриха Тассенхофа, не должна была называть свое имя.

Тем временем я знала, что ее звали Джулиана, хотя бы потому, что она умудрилась в течение трех дней перейти с моими родителями на "ты". Она и ее муж случайно встретились с моими родителями вечером в баре гостиницы и выяснили за парочкой бокалов вина, как много у них общих интересов, и уже тогда перешли на "ты".

Джулиана Тассельхоф потащила маму на выставку, а мой папа показал Генриху

Тассельхофу место раскопок в замке Тассини. У меня не было настроения посещать переполненные художественные выставки или древние раскопки. Выбраться куда-

то с Меттиасом казалось мне меньшим из зол, поэтому мы проводили время вдвоем. Мы шатались туда-сюда по городу или катались на Вапоретто по каналам.

Сначала мы поехали на лодке на Бурано и осмотрели на обратном пути Мурано.

Этим мы занимались весь выходной, не увидев ничего захватывающего, кроме множества цветных домов (на Бурано) и много разноцветного стекла (на Мурано).

Позже мне пришлось сильно пожалеть о том, что я не пошла вместо этого с папой или, по крайней мере, спросить его о мистере Бьярнигнокки Фундштюке. Мой отец коротко упоминал, что он послал странный документ в лабораторию, чтобы проверить подлинность.

— Представь себе, — рассказывал он: — Его, очевидно, написала женщина, у которой было тоже имя, что и у тебя!

— Анна? — спросила я слегка глупо.

Он кивнул:

— Но, как сказано, еще не выяснено, действительно ли все так. Из определенных, отдельных орнаментов, которые показывают анахронические импликации при поверхностном исследовании.