Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия

Я посмотрела на него внимательнее - рослый, статный. Мы находились в каком-то странном помещении - деревянные стены, высокие потолки, свечи с белым пламенем. Белое пламя! Такие свечи зажигают во славу светлого неба! Я у служителей...

- Не бойтесь, - негромко сказал мужчина, - просто сейчас здесь тихо и никого нет. Вам стало плохо на площади, что неудивительно. Печальное зрелище.

Печальное? Я бы подобрала другое слово, но предпочла промолчать. Встала, выпила предложенной воды из глиняной кружки, прошлась, ощущая слабость в ногах.

- Не надо было вам на это смотреть...

Как будто я хотела!

- Чем я могу вам помочь? – спрашивает мужчина. Странное дело, обычно мне становится очень не по себе, когда кто-либо так настойчив или даже назойлив, но настойчивость этого незнакомца мягкая, словно у врачевателя. Да, - думается мне, - наверное, он целитель, ему хочется доверять. Однако, несмотря на это, я лишь молчу, опустив глаза, уткнувшись для надежности губами в край глиняной чашки.

- Вы знаете, -  неожиданно улыбнувшись, продолжает мужчина. – А я ведь сам сделал эту чашку. Возня с глиной так успокаивает. У меня для каждого дня седьмицы есть свои чашки.  Хотите посмотреть?

Я бросаю на него недоуменный взгляд. Для глиняных дел мастера он слишком… утонченный на вид. Такого легко представить за книгой или уж на худой конец за красками и холстом, но не у печи. Да и чашка, из которой я пила воду, была откровенно самодельной, немного кособокой и не слишком тщательно прокрашенной.  

- Я не гончар, - снова улыбнулся мужчина. Надо, наверное, спросить, как его зовут. – Просто время от времени занимаюсь глиной, знаете ли, глина впитывает все печали, это вам хорошо, у деревенских все горести, говорят, в землю уходят, а в городе приходится все носить в душе.

Какой странный, непривычный разговор – словно бы ни о чем. Вот у нас в деревне – неужели так заметно по моему виду, что я оттуда, или по голосу услышал, так я только имя сестры назвала? – обычно никто не говорит «просто так», разве что служитель Томас в своих проповедях. У нас всегда говорят конкретно и по делу, что нужно сделать или что еще не сделано.

Тем временем незнакомец отодвинул в сторону тканевый полог на одной из стен в глубине помещения служительского домика. За пологом оказались деревянные полки, уставленные разнородными глиняными чашами.

Деревянные полки напомнили о помосте и сожженной заживо девушке, лицо против воли скривилось.

- Не нравится? Да мне, честно признаться, тоже. Печка у меня самодельная, глина не лучшего сорта. Но служитель здесь принимает с удовольствием, да и люди иногда уносят к себе домой. Так что…

Мне вдруг стало стыдно. Этот добрый человек, безусловно, болтает о всяких пустяках, чтобы я успокоилась и не боялась его.

- Хотите чашку в подарок? Под цвет ваших глаз, – он протянул мне небольшую цвета лесного ореха и довольно изящную округлую чашу без ручек, и я, кивнув, приняла подарок.

- Простите мою молчаливость, лас… - использовать традиционное обращение к мужчине было непривычно.

- Лас Виталит. А ваше имя, дитя?

Мне отчего-то не понравились его слова – «дитя», как к несмышленому ребенку, а не «ласса», как ко взрослой девушке, словно наша разница в возрасте так уж велика. Но он был от силы на шесть- семь лет старше меня. Мой отец старше матери на целых две седьмицы лет.

Какие глупые мысли.

Я открыла бы рот, чтобы назвать свое имя, но тут в проходе появилась уставшая запыхавшаяся Саня с ворохом холщовых мешочков и узелков в руках. Пока я приходила в себя и любовалась чашками, она обежала ближайшие лавки и купила все, что нужно. Мне опять стало не по себе. Какая-то я непутевая.

- Лас Виталит, спасибо за Вашу доброту. Вы не могли бы проводить нас к Северным воротам, нас там уже ждет повозка? Проводить так, чтобы не проходить через…

- Конечно, ласса Асания.

Не проходить через площадь, где, пришпиленная, точно муха к липкой от жженого сахара атласной ленте, к обугленному шесту горит девушка, чье имя уже мной забылось. Имя, но не лицо, искаженное приближающейся смертью.

- За что ее казнили? – резко говорю я. Мы идем по улицам города, который больше не кажется мне ни волнующим, ни интересным.

Саня недовольно дёргает меня за рукав, и я, неожиданно, злюсь и на неё тоже. Почему она ведёт себя со мной как с малым ребёнком, который готов слушать только добрые сказки со счастливым концом? Я уже давно не ребёнок, да я всего на два года её младше, и совершенно не обязательно оберегать меня от всего на свете. 

- Видите ли, ласса... - мужчина даже на ходу ухитряется обернуться и взглянуть мне в глаза, отчего щеки неожиданно теплеют. - Эта девушка кажется прекрасной и невинной молодой особой, но это лишь видимость. Как выяснил лас Старший служитель, она вступила в связь с миром теней и демонов. Демоны, проникающие в наш мир, нуждаются в людях, без чьей крови и жизненной силы они не могут существовать, паразитируют на людях. И некоторые из людей соглашаются быть их... - он замялся, - Предоставлять им свое... тело.

- Чего они хотят? - спрашиваю я, ощущая, как окаменевает внутри живое некогда сердце.

- Сложно сказать, - пожимает плечами лас Виталит. - У служителей неба, как вы понимаете, не было...прямых контактов с тёмным народом. Но однозначно, ничего хорошего, ласса. Демоны и тени несут с собой порок и смерть. Получая в руки демоническую силу, люди грабят и убивают. Эта милая на вид девушка, которую сегодня утром... осудили, пожелала смерти своих пожилых родителей, и их нашли жестоко убитыми накануне. 

- Их убила она? - я не понимаю своего лихорадочного оживления. - Или её... демон?

- Ласса...

- Прекратите! - резко перебивает Саня. - Простите, лас, но моя сестра - совсем юная и очень впечатлительная, не стоит ей забивать себе голову такими жуткими вещами. Спасибо, что проводили нас. Вот наш экипаж.

- Всего доброго и прошу прощения... 

Они с Саней обмениваются ничего не значащими словами. Я молчу, ощущая, как сердечный камень бьётся о ребра с оглушительным стуком. Саня кивает вознице и начинает аккуратно и спешно раскладывать купленные мелочи. Надо спешить. 

- Простите, - решаюсь я. - Как ваше имя, лас? 

Он неожиданно улыбается, серые глаза теплеют... И я понимаю, что знаю ответ ещё до того, как шевельнутся его губы. Восемь лет я его ждала, и пусть мне не ведомо, кто он, кем служит и где живёт, теперь-то я смогу его найти. 

Наши губы движутся одновременно, как в поцелуе, хотя между нами локтя три, не меньше:

- Моё имя Вилор, ласса.

Я жду, что сейчас он задаст ответный вопрос и мне страшно и сладко до одури - вспомнит ли? В конце концов, тогда я была девчонкой, потерянной мокрой кошкой, а сейчас... 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Саня выныривает откуда-то сзади, крепко ухватывает за локоть:

- Всего хорошего, лас. Ещё раз огромное вам спасибо за помощь сестре и мне. 

Вилор кивает и делает шаг назад - утомившиеся от долгого стояния лошади начинают пританцовывать на месте.

- Садись! - требовательно говорит Саня, и я залезаю в экипаж, прижимая к груди подаренную Вилором глиняную кружку. 

Целый вечер дома я сама не своя. Слишком многое произошло за один день. Сероглазый Вилор! Я встретила его, спустя целых восемь долгих лет. Встретила, когда совсем уже и не ждала, когда смирилась с тем, что он, сказочный герой детских грез, останется только в воспоминаниях. К радости примешивалась обида, тоже детская, глупая: Вилор меня не узнал. 

- Дуреха, вот же дуреха! - ругала я себя всю дорогу из города в деревню. - Он о тебе забыл сразу же, как ты сбежала тогда, а сейчас он уж и женат, наверное, и дети, вероятно, есть. Взрослый мужчина совсем, городской, привлекательный... Чем же он занимается? Как узнать?