Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира Владимировна

— За знакомство! — воскликнула Евгения.

Я осторожно пригубила ликёр — сладкий фруктовый вкус, приятное жжение во рту. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы отставить бокал. Мне нужна ясная голова и полный контроль над собой. Было бы досадно испортить такое интересное приключение. И восстановить против себя троих мажисьеров.

Но до этого не дойдёт. Надо всего лишь продержаться до конца антракта.

Мои новые знакомые угощались лёгкими овощными закусками, красной рыбой в ожерелье лимонных кружков и маслин, креветками и маринованным виноградом. Каждая тарелка была выстлано нежно-зелёными листьями салата, которые сообщали столу весёлый летний вид.

— Как вы находите новую Фредерику? — обратился ко мне Аврелий.

Отвечая на этот вопрос, я ничем не рисковала. Разве что выкажу себя никудышным знатоком оперного искусства, но от этого пострадает только моё самолюбие.

— Фелиция Киффер мила, у неё красивый чистый голос, богатый диапазон…

— Но? — подал голос Дитмар, вынуждая меня повернуться к нему. — Я слышу в ваших словах невысказанное "но"!

Его глаза были не такими яркими, как у сестры, и скорее голубыми, чем сиреневыми, но с отчётливым фиолетовым венчиком вокруг зрачка. Я отвела взгляд и постаралась объяснить, что не так с новой Фредерикой:

— По-моему, ей не хватает чувств, артистизма…

Дитмар сидел так близко, что я ощущала тепло, исходящее от его тела. Если отодвинусь, это будет выглядеть по-детски.

— Дамзель Киффер двигается, говорит и поёт, будто кукла. Полагаю, это скованность от волнения и с опытом пройдёт…

— Страх сцены? Едва ли! — заявила Евгения. — Я слышала, маэстро Гримальди заставляет своих учениц петь на ярмарках и маскарадах. Не верю, что дамзель Киффер боится публики.

— Толпа и публика — не одно и то же, — миролюбиво возразил Аврелий. — Одно дело петь на ярмарочной площади перед простонародьем и совсем другое — на подмостках лучшего в городе театра перед искушёнными слушателями. Мы не знаем, на каких условиях дамзель Киффер получила эту партию. Может быть, в случае фиаско другого шанса ей не дадут.

— Именно! — подхватил Дитмар. — Похоже, дарование прекрасной "соловушки" не так велико, как нас уверяют газеты. Если великий Гримальди не захотел сделать протекцию своей ученице, в Шафлю ей оставалась одна дорога — в миманс. Конкуренция слишком велика. Пусть наш "Небесный сад" не Дворец Солнца Фрекконе, получить заглавную партию в постановке Ольриха для юной дебютантки — большая удача. Поэтому можно простить ей некоторое волнение.

Какой странный у него одеколон. Не резкий тяжёлый запах, типичный для мужского парфюма. Что-то иное. Дух моря, экзотических фруктов, разморённых зноем тропических зарослей… такое, от чего делается не по себе.

Евгения взмахнула рукой — взблеснули бледные камни в перстнях:

— Возможно, её ужасает цена, которую пришлось заплатить за этот шанс. И ещё не раз придётся. Сластолюбец Кропье не выпустит эту нежную лань из своих потных лапок.

— Ты веришь сплетням "Бульварного листка"? — усмехнулся Дитмар.

— А ты — сладким песням "Вестника Каше-Абри"? Вот уж кто достоин прозвища "соловушка"! Как там? — Евгения кашлянула и заговорила с придыханием, будто бы захлёбываясь от восторга: — "Сьер Кропье признался, что божественный голос дамзель Киффер, будто кремень из огнива, высек из его сердца огонь возвышенной радости и заставил его много повидавшие глаза источать слёзы очистительного восторга…" Только Дофлер в своём "Листке" позволяет себе писать то, что и так все знают: для хорошеньких актрис путь на сцену "Небесного сада" лежит через постель директора!

— Эжени, милая, а ты не переоцениваешь пыл сьера Кропье? — Аврелий с улыбкой потрепал невесту по руке. — Он всё-таки далеко не мальчик.

— Тем омерзительней выглядит положение дел, не находишь? — парировала мажисьен. — Да, мир несправедлив. Простой бедной девушке сцена открывает двери в общество, что в свою очередь сулит массу возможностей. И всё же я не понимаю… Верити, дорогая, скажите, согласились бы вы ради удовольствия блистать на подмостках… или иной сокровенной мечты переспать с директором Кропье?

Щекам стало жарко. Но непохоже, что Евгения хотела меня смутить — ей просто требовался ещё один довод в споре. Я знала, как выглядит директор. Перед каждой премьерой он выходил на сцену приветствовать публику, а в антрактах иногда показывался в фойе — проверить, всё ли ладно в его маленьком королевстве. В иссиня-чёрном парике, тучный, одышливый, с короткими пальцами, обрюзгшими щеками, мясистым носом, набриолиненными усами и влажным синюшным ртом, он походил на опереточного злодея. Да на такого и смотреть не хотелось…

Ответ сорвался с губ раньше, чем я успела задуматься:

— Нет, нет! Ни за что!

— Эжени, ты смущаешь свою новую подругу, — попрекнул сестру Дитмар. — Простите, Верити. Мы привыкли говорить обо всём без церемоний.

К счастью, в этот момент зазвучал звонок, призывая слушателей в зал.

— Идёмте с нами, — жизнерадостно предложила Евгения. — У нас прекрасный бенуар. Обычно мы ходим вчетвером, но к несчастью, моя подруга Присцилла заболела, и мы остались, так сказать, в неполном составе.

Разве мажисьеры болеют? Дерзкий вопрос просился с языка, и я изо всех сил стиснула зубы. Молчи, пока тебя не спрашивают. Ты же можешь!

— Мы не стали приглашать кого-то ещё, — щебетала Евгения. — Зачем нам чужой человек? Вы — другое дело, Верити. Вы так милы! Правда?

Она послала быстрые взгляды мужчинам, и те дружно принялись убеждать меня присоединиться к ним в ложе. Напрасно я твердила, что у меня отличное место в бельэтаже.

— Поверьте, — уговаривал Дитмар, беря меня под руку, — из бенуара представление воспринимается совершенно иначе. Вы словно бы становитесь его участником. Слышите дыхание артиста, видите, как лоснится грим на его щеках…

— Дитмар! — воскликнула Евгения и рассмеялась.

Они были очень настойчивы, и я не нашла ни одного возражения, которое не прозвучало бы оскорбительно. Оставалось последнее средство: вырвать руку и уйти безо всяких объяснений. Вряд ли они кинутся вдогонку или станут меня разыскивать. Но честно говоря, уходить не хотелось. Много лет в моей жизни не было такого захватывающего и волнительного вечера.

Сьер В. К. настоятельно рекомендовал воздерживаться от контактов с магнетиками и не привлекать их внимания. Но рекомендация — не запрет, верно? Не будет беды, если я пару часов посижу с ними в ложе.

_____________________________________________________________________

Дорогие читатели! Если вам интересно, не сочтите за труд поддержать книгу лайками и репостами. Мне будет очень приятно.

Дитмар оказался прав. Бенуар располагался на одном уровне со сценой, над оркестровой ямой, но всё было устроено так, что оркестр не оглушал, а голоса певцов, напротив, звучали ближе, отчётливей, и от этого по спине бегали мурашки. Можно было заглянуть артистам в глаза, увидеть, как у Фелиции подрагивают руки, заметить расстёгнутый крючок на спине Королевы Роз и ниточки морщин на худощавом лице Лукаса Рагетти, который исполнял партию Принца-Сокола. Лёгкий и стройный, из бельэтажа он казался едва ли не юношей, хотя на самом деле годился Фелиции в отцы.

Левая, ближняя к нам, кулиса отчасти перекрывала край сцены: исчез из виду домик Колдуньи, к которой Фредерика ходила за советом; зато можно было заглянуть за правую: там хористы в ожидании своего выхода переговаривались и оправляли костюмы, высокую голую стену позади них покрывали крупные трещины, а дальше, в глубине, зияла пугающая чернота.

Театр приоткрыл мне своё тайное лицо, но отдаться новым впечатлениям целиком не удавалось. Мажисьеры без конца смеялись, болтали, пытались вовлечь меня в разговор, дважды вызывали лакея, прося принести по рюмке версента для мужчин и засахаренных орешков для Евгении, и всё время спрашивали, не хочется ли мне чего-нибудь.