Развод. Вернуть графиню (СИ) - Северина Агата

— Я иду к себе, — заявил он, игнорируя последние ее слова. — А тебе предлагаю лечь спать пораньше. Ты явно переутомилась. Утром ты забудешь эту ерунду, и мы больше не будем об этом говорить.

Он уже почти развернулся, но такое явно пренебрежение ее желаниями и просьбами только подстегнуло в Мюриэль упрямство. Она подалась вперед, готовая сопротивляться.

— Мне не нужно твое разрешение, Мэл! Я… я… Если ты не согласишься на развод, я просто уйду!

— Куда⁈ — выкрикнул он, раскидывая руки в стороны. — Куда ты собралась, Мюри? К пожилому и больному отцу? К сестрам, чтобы быть приживалкой? Какие у тебя варианты, расскажи!

Она застыла в растерянности и просто заглянула ему в глаза — серые, как грозовые тучи. Эти глаза, — такие красивые, — смотрели на нее, как на движимое имущество, не более. Ее собственный муж считал ее беспомощной и бесполезной, и хуже всего было то, что он прав.

Она не была женой, которую можно любить, а всего лишь объектом. Расписной вазой, купленной втридорога, а после поставленной высоко на полку. Ее можно лишь брать время от времени, чтобы полюбоваться, и только. А потом ставить обратно и забывать.

Но будь она проклята, если согласится остаться чертовой вазой. Ей нужно было найти способ выбраться из этой позолоченной клетки, и она его найдет, даже если это будет последним, что она сделает в жизни.

Потому что если она этого не сделает — она зачахнет. Превратится в горстку праха, а Малкольм… Вероятно, Малкольм даже этого не заметит.

— Если ты не собираешься давать мне развод, — процедила она сквозь зубы, — тогда я лучше замерзну насмерть, чем останусь твоей графиней!

Жгучая смесь из боли, страха и решимости вскипела в ней, пока Мэл таращился на нее во все глаза. Он выглядел так, будто его ударили без предупреждения, но Мюриэль было плевать. Она развернулась на пятках и вылетела из холла прежде, чем ее муж успел ответить, потому что ей вдруг стало решительно всё равно, каким будет его ответ.

Я лучше замерзну насмерть, чем останусь твоей графиней!

Слова Мюриэль эхом отдавались в голове Малкольма на протяжении всей долгой и беспокойной ночи, в которую он почти не спал. А когда провалился в тревожный сон, то и там его жена, — любимая и обожаемая графиня, — требовала развод.

Мэл проснулся ближе к полудню, чувствуя себя разбитым. Он будто и не отдыхал вовсе, а всю ночь таскал мешки с песком. Он нехотя встал и умылся ледяной водой из фарфоровой чаши, а потом поднял голову и взглянул на собственное отражение.

Картина, которую явило зеркало, была неутешительна — бледное лицо, изможденный вид, темные круги под глазами…

Он поморщился, даже не пытаясь откинуть обиду и раздражение.

Последние полгода он работал как проклятый, и вот она — благодарность? Требование развода? Разве он не сделал для Мюриэль всё, что должен был?

Он сделал решительно всё, что мог.

Мэл знал кучу мужчин, которые были скупы со своими женами, но сам никогда не был из их числа. Мюриэль могла покупать всё, — буквально всё, — чего пожелает её душа. Никаких препятствий, ни одного упрека. В конце месяца Мэл просто бросал беглый взгляд на бумаги с расходами, а потом наслаждался плодами своей щедрости, когда Мюриэль спускалась к нему в новом платье, подчеркивающем ее аккуратные изгибы и прекрасную грудь.

Однажды он прикасался к этой груди… В первую брачную ночь и несколько последующих, если быть точнее. Тогда за окнами тоже падал снег, и они занимались любовью в оранжевом свете очага и свечей.

Мэл целовал каждый дюйм ее восхитительного тела, а Мюри отдавалась ему с застенчивой готовностью, которая сводила его с ума, довела до предела.

Они уже так давно не делили постель… Не то чтобы Малкольм не хотел повторить те ночи. На самом деле он очень и очень хотел, но просто… Для Мюриэль было важно, чтобы он оставался с ней до утра. И это была единственная просьба, которую он не мог выполнить.

Он не считал себя плохим любовником (по крайней мере, жалоб не поступало), но любая близость после самого акта заставляла его чувствовать себя… странно. Слишком уязвимо. Незащищено и в какой-то степени слабо.

А граф не должен быть слабым. В ушах Малкольма всё еще звенел хриплый голос отца:

— Граф не проявляет слабости. Никаких эмоций. Граф — это сила и могущество во всём, и особенно в своих владениях. А кто этого не понимает — никчемные дураки, которые однажды профукают всё свое состояние.

Джерому Одли, предыдущему графу Кендалу, было около сорока, когда скончалась его жена — мать Малкольма. То было нежное и хрупкое создание, которое сам Мэл помнил довольно смутно. Он был совсем мальчишкой, когда ее убили вторые роды — ее слабое тело их просто не вынесло. А через несколько дней после смерти матери скончалась и единственная сестра, которая у него когда-либо была.

После этого в отце что-то переменилось. Он всегда был жестким человеком, хоть и никогда жестоким, но после смерти жены любые эмоции, казалось, окончательно покинули его.

И все свои силы он бросил на то, чтобы вырастить из наследника идеального графа, если не идеального человека. А привязанность, похвала и любовь не входили в список обязательных вещей.

Вместо этого Малкольм сосредоточился на том, что действительно важно — верховая езда, стрельба, образование, манеры. Всё его существование походило на бег с препятствиями, и отец был доволен только тогда, когда Мэл достигал одного из «красных флажков».

Учеба в Оксфорде — выполнено.

Гранд-тур по континенту — выполнено.

Погружение в дела графства — выполнено.

Женитьба на женщине, подходящей на роль графини — выполнено…

И вот остался последний «флажок» — наследник. Но его будет чертовски трудно достигнуть, если Мюриэль исполнит свою угрозу и уйдет от Малкольма. Он наивно полагал, что у них впереди еще много времени, много ночей, но теперь…

Я лучше замерзну насмерть, чем останусь твоей графиней.

Что, черт возьми, на нее нашло? Неужели это его последний визит в Лондон так сильно ее разозлил? Раньше она никогда не жаловалась на его поездки… Ну, не в слух, по крайней мере. Конечно, он замечал ее приподнятые брови и сжатые в одну линию губы, но откуда ему было знать, что ей всё это не нравится вот настолько?

Он не обязан был читать ее мысли, в конце концов. Хотя было бы неплохо — так он давно бы узнал, что за глупости крутятся у нее в голове. Очевидно, там не было ничего хорошего.

Она упомянула какую-то там любовницу, и это застало его врасплох. Какая еще любовница, Боже правый⁈ У него нет и не было содержанки, зачем ему это? Мэл никогда не хотел любовницу, он хотел… он хотел Мюриэль.

Эта мысль отозвалась болезненным уколом в его сердце. Он снова перевел взгляд на зеркало и увидел там несчастного глупца.

Влюбленность в жену никогда не была обязательным условием, и всё же он полагал, что вытянул в жизни счастливый билет. Ведь он не только выполнил обязанность, женившись на девушке благородной крови и идеальной репутации, но еще и ухитрился сделать это по любви!

На самом деле отец не торопил его со свадьбой, считая, что у Малкольма еще достаточно времени, но он, встретив Мюриэль, решил, что лучшей девушки ему уже не найти.

Столько красоты, грации, остроумия…

О, он не просто хотел на ней жениться — ему было необходимо это сделать. Настолько же, насколько человеку необходимо делать каждый следующий вдох.

Мэл и правда будто задержал дыхание с тех пор, как впервые поцеловал ее губы, а выдохнул уже у алтаря — когда она стояла, одетая в самое прекрасное розовое платье из всех. Она поклялась подчиняться ему перед Богом, Англией и Его Величеством…

Я лучше замерзну насмерть, чем останусь твоей графиней…

Малкольм фыркнул. Вот вам и подчинение! Вот и всё ее послушание. Прошло не больше года со свадьбы, а Мюриэль уже покончила и с ним, и со своими клятвами, и с этим браком.