Лебединые одежды (СИ) - Гордиенко Екатерина Сергеевна

Камень под ее рукой вздрогнул, по земле пробежали круги, огромного роста мужчина выпрямился в полный рост и расправил плечи. Его глаза скользнули по лицу стоящей перед ним женщины, на мгновение задержались на ее окровавленной руке, затем он повернулся в сторону, откуда доносились приглушенные крики.

— Не медли, — сказала Хильд. — Долог был сон твой, долги несчастья… — И добавила совсем по-простому: — Наших бьют.

— Ху! — Он уже бежал в сторону сражения, на ходу выхватывая из ножен меч.

Камни поднимались из земли один за другим, Хильд уже потеряла им счет. Ладонь перестала кровоточить, она чиркнула острием ножа по запястью и окунала в кровь палец. Йез, Альгиз, Беркана… Йез, Альгиз, Беркана…

— Агнар!

Очередной вставший перед ней воин недоверчиво посмотрел ей в лицо, затем коснулся пальцем щеки. Хильд и не знала, что плачет. Слеза на огрубевшем кончике пальца переливалась, как алмаз при ярком свете.

— Ты меня помнишь?

Его дорогое лицо было холодным и неподвижным, не живым и не мертвым — лицо человека сотни лет проведшего на грани между жизнью и смертью. Агнар посмотрел в ту сторону, куда бежали воскресшенные ею люди, и Хильд перестала цепляться на его одежду. Он заслужил свою Вальгаллу, больше она не будет мешать.

Она уже не помнила, как долго бродила по курганам, просто в какой-то момент колени подломились, и она осела на землю. Затем кое-как перевернулась и подползла к очередному камню. Поднять его уже не было ни сил, ни крови. Она даже биения собственного сердца не слышала, просто пальцы превратились в ледышки, и очень хотелось спать. И ног не чувствовала. Хильд сама не понимала, какая сила не позволяет ей закрыть глаза. Она должна была дождаться… узнать… что? Наверное, что-то важное, раз до сих пор не заснула.

Затем в груди что-то дрогнуло и потянуло, она улыбнулась непослушными губами и прошептала:

— Орвар.

1. Цитата из «Речей Сигрдривы»

2. Цитата из «Речей Высокого»

Орвар опустил меч и вытер тыльной стороной ладони потный лоб. Он уже не понимал, где находится, надо было осмотреться. Ноги по щиколотку утопали в жидкой грязи, щедро разбавленной кровью. Запах крови, смешанной с запахами пота, мочи и еще чего похуже был таким густым, что казалось, обволакивает кожу толстой пленкой. Да уж, война пахнет не розами.

Царство Хель (1) вполне могло выглядеть таким образом, но его меч был по-прежнему в руке, и Орвар был уверен, что ни разу не выронил его. Стало быть, после смерти ему полагалось место получше, чем угрюмый Хельхейм, а раз он не летит в Вальгаллу с какой-нибудь симпатичной валькирией в обнимку, значит, живой еще.

А у живого свои заботы. Он поднял голову к невидимому за одеялом тумана небу и закричал во всю силу легких:

— Эйги! Эйнхамр! (2)

— … амр-р-р-р, — что-то чавкнуло вдалеке.

Наверное, на поля уже катил свои воды Гьёлль, чтобы забрать тела мертвых леопардов. Сверху доносились птичьи крики — то ли возвращались после зимовки лебеди, то ли кружили над мертвыми героями дочери Одина. Хильд могла бы быть среди них, подумал он. Интересно, рада ли она будет увидеть меня живым? Или она уже выпила мед забвения и ей все равно?

— А-ррр, — донеслось из тумана. — Орвар-р-р!

Стараясь не наступать на дохлых леопардов, он двинулся на голос. Странно, но своих среди погибших почти не было. Он боялся надеяться. Через какое-то время из тумана выступила смутная фигура, за ней еще одна.

— Кьяртан? — Спросил он. — Живой? А что с остальными?

— Боли и Греттир собирают раненых. Кнута помяли серьезно, но жить будет. Остальные из побратимов более-менее на ногах. Мертвых эйги нашли пока восемнадцать. Конунг уже распоряжается насчет погребальных костров. Хочешь выпить?

Выпить? Конечно, он хотел. Кьяртан сунул ему в руку открытую фляжку и, улыбаясь, сказал:

— За победу!

Водка обожгла горло, задеревеневшие мышцы начали расслабляться.

— За победу! — Повторил Орвар. — За всех, кто заплатил за нее жизнью.

— За моего отца, — тихо сказал Кьяртан.

— Дядя Олаф погиб?

Поначалу Орвар пытался держаться возле старика, но потом потерял его в битве.

— Да. Я сам вытащил его из-под мертвых леопардов. С мечом и улыбкой на губах. — Кьяртан покачал головой и снова ухмыльнулся. — Никогда еще не видел своего старика таким довольным. Смерти на соломе (3) он боялся больше, чем импотенции.

— За твоего отца! — Орвар снова поднес фляжку ко рту и сделал глоток.

— Там еще осталось? — К ним подошел Хельги.

Вся грудь залита кровью, рожа забрызгана… лучше не знать, чем, но ухмылка довольная, словно на карусели прокатился. Орвар передал флягу ему.

— За победу! — Хельги сделал глоток и передал водку еще одному подошедшему.

— За победу, — произнес тягучий и словно свястящий голос. — На этот раз.

Все трое уставились на незнакомца. Несмотря на черные волосы и глаза, он явно не был колдуном-мунгики. Но колдуном точно был, лапландским. Об этом говорил и обтянутый пожелтевшей кожей большой бубен, подвешенный к поясу, и шапка с оленьими рогами, и множество костяных фигурок, свисающих на длинных шнурках с ремня и шеи. Орвару не нужно было приглядываться к побуревшей кости, чтобы знать, что колдун кормит заключенных в фигурках духов кровью и жиром.

Ну и урод же ты, братец, подумал Орвар. Говорить это вслух не требовалось, колдуны умеют слышать мысли.

— Если ты пришел помочь нам разобраться с леопардами, то опоздал малек, — сказал Орвар. — Справились сами.

Колдун ухмыльнулся, оскалив черные зубы. Ух ты, они еще и заточены были, как у россамахи.

— Ну, не совсем сами, — возразил он. — Я тоже помог.

— Это как-же? — Поинтересовался Хельги. — Что-то я тебя не видел с мечом в руке.

— Напрасно грубишь, Левш-ш-ша. Я ведь освободил вас всех.

— О чем толкуешь, не пойму.

— Я выпустил ваших зверей, дал волю вашей истинной сущности. Помните, как это было хорошо?

Даже слишком хорошо. Хруст ломающихся костей, смертные хрипы, чавканье, с которым меч выходил из тела врага — вино битвы, лучшее из всех существующих. Вот только похмелье будет жестоким.

— Хотите, чтобы я помогал вам всегда?

Орвар посмотрел на Кьяртана, Кьяртан посмотрел на Хельги.

— Возвращайся туда, откуда пришел, Локи. — Из тумана вышла большая фигура Хокона. Конунг встал чуть впереди, словно отгораживая своих людей от колдуна. — Ни один эйги не отдаст тебе свою душу.

Локи? Орвар невольно содрогнулся, то ли от страха, то ли от отвращения. Бог лжи и раздора, породивший чудовищ, которым суждено уничтожить луну и солнце. Который хитростью убил самого доброго и красивого из богов — светлого Бальдра. Который своим ржавым ножом вырезает души из людей и эйги и заключает их в костяные фигурки.

— Почему же? — Прищурил и без того узкие глаза Локи.

— А потому что западло!

Хельги Левша был, конечно, мужиком правильным, но в эту минуту Орвар зауважал его с удвоенной силой. Их всех разом словно отпустило, Кьяртан хмыкнул, конунг слегка расслабил плечи, а сам Орвар почувствовал веселую и злую радость — хоть снова в драку.

— Западло? — Локи словно пробовал незнакомое слово на вкус. — Это что такое?

— То, что нормальному мужику делать нельзя. Например, поднимать мелочь с пола.

— Или пожимать друг другу руки в сортире.

— Или… — начал Кьяртан.

— Достаточно, я понял. Только учтите, не из каждой бытвы вы сможете выйти с мечом в руке. И у Одина больше нет дочерей, согласных отдать жизнь за вашу победу.

Локи исчез, как будто его и не было; смятая, словно лист бумаги, фляга шлепнулась на землю.

— А что ты собирался сказать? — Поинтересовался конунг у Кьяртана.

— Ну… стринги мужику носить тоже западло.

Хокон окинул взглядом Кьяртана: рука висит плетью, щека рассечена от скулы до подбородка, но во все горло ржет над своей же глупой шуткой, пьяный идиот. И отвернулся, чтобы скрыть улыбку.