Айзек Марион - Тепло наших тел

НОРА ГРИН

ОБВИНЯЕТСЯ В ВООРУЖЕННОМ НАПАДЕНИИ

ПОДЛЕЖИТ НЕМЕДЛЕННОМУ АРЕСТУ

— Она нам нужна, — объясняет Джули. — Что бы ни случилось дальше, я хочу, чтобы она была с нами, а не торчала где-нибудь в карцере.

Поднимаю глаза на огромное, зернистое изображение Норы, улыбающейся с высоты радостно — и как-то нелепо, учитывая обстоятельства.

— Мы за этим… вернулись? — спрашиваю у затылка Джули. — За ней?

— В том числе.

— У тебя… есть план, — хитрым тоном говорю я со слабой улыбкой. — Ты не просто… спасаешься.

— Вот честное слово, я была уверена, что никогда не вернусь, — отвечает Джули, не замедляя шаг. Больше мы к этой теме не возвращаемся.

Держась стены, мы обходим город по периметру. Дома скрипят и покачиваются на ветру, а протянутые высоко над головой страховочные кабели гудят, как лазерные лучи из какого-нибудь научно-фантастического фильма. Грязные улицы пусты. Видимо, пока войска Обороны брошены на борьбу с Костями, гражданские жмутся по своим шатким домикам и ждут, когда все закончится. Уже ранний вечер. Высоко в оранжевом небе солнце рассечено перьевыми облаками. Картина почти что мирная, если бы не шум битвы, доносящийся из-за стены, как свара невоспитанных соседей.

— Я знаю, где она может прятаться, — говорит Джули, остановившись у темной двери. — Раньше мы с ней все время тусовались в стенах. Сидели в вип-помещениях и прикидывались знаменитостями. Конец света тогда почти уже настал, так что было забавно воображать, будто нами еще кто-то интересуется.

Карабкаемся по лестнице на самый верхний уровень. Большая часть дверей запечатана, но на них Джули и не смотрит — она лезет в узкий проем в стене, прикрытый строительной пленкой. Я с трудом протискиваюсь за ней.

Мы в роскошной ложе для почетных гостей. Вокруг разбитых стеклянных столов валяются дорогие, обтянутые кожей стулья. На серебряных подносах кучки засохшей плесени. На барной стойке — забытые сумочки, а рядом — бокалы для мартини, как верные ухажеры, дожидающиеся своих отлучившихся попудрить носик возлюбленных, не зная, что те никогда не вернутся.

Нора сидит перед огромным окном, нависающим над далекой ареной стадиона, пьет вино прямо из бутылки и приветливо нам улыбается.

— Смотрите, — говорит она, указывая на гигантский экран, — меня по телику показывают.

Джули бросается к ней обниматься. Расчувствовавшись, они проливают часть вина на пол.

— Как ты тут?

— Нормально. А вы чего вернулись?

— Знаешь, что творится снаружи?

Как по заказу, где-то вдалеке рвется граната.

— Толпа скелетов?

— Ага. Это они нас с Р сюда загнали. Хотят убить.

Нора машет мне рукой:

— Привет, Р.

— Привет.

— Хочешь вина? "Мутон Ротшильд" восемьдесят шестого года. Я бы сказала, что вкус ничего такой, с нотками самого цимеса.

— Нет, спасибо.

Она пожимает плечами и снова поворачивается к Джули:

— Зачем скелетам вас убивать?

— Кажется, они знают, что мы собираемся сделать.

Пауза.

— А что вы собираетесь сделать?

— Сама не знаю. Изменить мир, наверное.

Нора слушает с таким же лицом, какое вчера было у Джули, когда М рассказывал ей то, что она никогда не надеялась услышать.

— Правда? — переспрашивает она, едва держа бутылку за горлышко.

— Ага.

— А как?

— Мы и сами пока не знаем. Но попробуем. А как… В процессе поймем.

Тут гигантский экран гаснет и с треском оживают огромные стадионные громкоговорители под крышей. С неба гремит знакомый голос — голос обезумевшего бога.

— Джули. Я знаю, что ты здесь. Я не позволю тебе превратиться в мать. Мягкая плоть всегда поддается твердым зубам. Она умерла, потому что отказалась стать тверже.

Несколько оставшихся внутри солдат вздергивают головы к громкоговорителям и тревожно переглядываются. Они слышат по голосу: с их командиром что-то не так.

— Наш мир под угрозой, и, возможно, до конца осталось всего несколько дней. Но ты для меня важнее всего, Джули. Я тебя вижу.

Не успели эти слова отзвучать в громкоговорителе, я чувствую спиной взгляд и поворачиваюсь. За стеклом радиорубки на противоположном конце стадиона едва различима фигура человека с микрофоном в руках. Джули смотрит на него с унынием.

— Если исчезает все, то остается голый принцип — и я от него не отступлюсь. Я все верну на свои места. Жди меня, Джули. Я иду к тебе.

Громкоговорители замолкают.

Нора протягивает Джули бутылку:

— Лехаим.

Джули отпивает глоток и передает бутылку мне. Делаю глоток. Красные винные духи пускаются в моем животе в пляс, им и невдомек, какая безрадостная тишина царит вокруг.

— И что теперь?..

— Не знаю! — огрызается Джули, не дав Норе даже договорить. — Не знаю. — Она хватает из моих рук бутылку и пьет еще.

Я стою у панорамного окна и смотрю вниз, на крыши и улицы, на микроскопическую пародию на городской рай. Я так устал от этого места, от этих тесных комнат и узких коридоров. Мне нужен воздух.

— Пошли на крышу, — говорю я.

Девушки смотрят на меня.

— Зачем? — спрашивает Джули.

— Потому что… больше некуда. И мне там нравится.

— Ты там никогда не был.

Я смотрю ей в глаза:

— Нет, был.

Долгая пауза.

— Наверх так наверх, — заявляет Нора, неуверенно переводя взгляд с меня на Джули. — По крайней мере, выиграем время… туда они полезут в последнюю очередь.

Джули кивает, все еще не сводя с меня глаз. Мы идем по темным коридорам, и чем дальше, тем менее они предназначены для общественного пользования и тем более техническими становятся помещения. Наконец мы добираемся до лестницы. Сверху на нас льется белый свет.

— Сможешь залезть? — спрашивает Нора. Хватаюсь за холодную стальную перекладину и пробую подтянуться. Руки дрожат, но в остальном никаких проблем. Поднимаюсь еще на ступень и смотрю вниз:

— Да.

Я как будто в сотый раз лезу на онемелых руках к солнечному свету. Меня охватывает безумное, пьянящее чувство — это лучше, чем кататься на эскалаторе. Девушки поднимаются за мной.

Выбираемся через люк на крышу. Гладкие белоснежные щиты сверкают в заходящем солнце. Строительные балки скульптурно изгибаются дугой. Вот и одеяло — немножко отсыревшее и заплесневелое после многих недель под открытым небом, но все на том же месте — красное пятно на белых стальных щитах.

— Боже мой… — шепчет Нора, глядя на то, что творится снаружи. Все вокруг кишит скелетами, их уже в несколько раз больше, чем войск Обороны. Неужели мы что-то не учли? Где-то ошиблись? Мысленно вижу, как они выламывают двери, перемахивают через стены, чтобы убить всех до последнего, и слышу, как злорадствует Гриджо. Мечтатели. Глупые дети. Беззаботно пляшущие ебанашки. Вот ваше счастливое будущее. Ваши сахариновые надежды. Как они вам на вкус, сцеженные из вен всех, кто вам дорог?