Татьяна Кашпур - Аленький цветочек

Из забрызганного зеркала на нее смотрела чужая незнакомая женщина: коротко остриженные волосы то ли седые, то ли грязные! Но она каждый день моется. Скуластое худое и загорелое лицо, полные губы в трещинах, одна из них кровоточит. На голое тело клетчатая большая по размеру рубаха, из которой торчит тонкая шея… Серые большущие глаза глубоко утонули в глазницах.

— Вот, вот! Не зная кто ты, можно подумать, — истаскавшаяся шлюха неопределенного возраста… До чего ты себя довела, девочка Настенька! — заметив, как дрогнули и жалобно искривились ее губы, добавил жестче. — Какое ты имеешь право так обходиться с собой? Какое право у тебя сиротить детей? Как ты посмела его детей оставить без материнской любви и ласки? На что ты поменяла детский лепет и смех — на грубую брань носильщиков? Как ты посмела предать любовь Сулеймана? Я все знаю! То, что произошло у тебя с Али, его трагическая гибель и гибель Жасмин, — это относится к разряду случайностей. И полюбив Али, ты не предавала Сулеймана? Ты изменила ему, когда бросила малышей на произвол судьбы там, на вилле в Греции. А если бы я в тот момент не имел бы физической возможности их забрать? Допустим был бы без сознания или еще что? Я ведь далеко не молод! Телеграмму со странным текстом, понятным только мне, ты отправила на мое имя! Чтобы тогда стало с твоими, с Сулеймановыми детьми? И вообще, для чего бедный мой друг столько времени нянчится с тобой? Чтобы ты так подло и низко предала его плоть и кровь?

Майкл знал, что говорит жестоко и беспощадно. Знал, что бьет ее ниже пояса. Но, черт возьми, как грубо она встретила его, он право, этого не заслужил. Она не знает, что его умершая год назад любимая Цецилия, часто пилила его:

— Слушай Майкл, не пора бы нам усыновить этих чудесных малюток? Их беспутная мать и не думает появляться на горизонте! А нашей Сарочке (внучке) было бы так нескучно играть с ними! Ну, хорошо, пусть не мы, так Элоиза, ты знаешь, Миша, твоя дочь Элоиза тоже таки не против! Она так хочет еще ребеночка. Миша, эти врачи ты же знаешь, запретили нашей Элочке рожать! Миша, ну почему ты ничего не предпримешь? Миша, тебе давно таки нужно было привезти и познакомить меня с этой Анастасией! И чего ты только боялся? Я таки научила бы ее…

Майкл знал, что Циля долго не проживет, слишком давно она болела, слишком часты были приступы. Порой задумывался, почему действительно не познакомил ни Сулеймана, ни Анастасию со своей семьей? Просто тревожился, не хотел волновать жену — судьба друга уж слишком трагически складывались. Но детишек скрыть не смог.

Пятый год шел двойняшкам, и они помнили мать и сестричку и Али. Фатима сначала все интересовалась, когда приедут мамочка, Жасмин? Сулейман угрюмо молчал. Но со временем их вопросы становились все реже. Сначала Майкл не искал Анастасию — приедет сама! Потом слегла Циля, дела компании, домашние проблемы. Было не до Насти. Только после смерти жены, он нашел время заняться поисками. Нанятые детективы долго не могли обнаружить даже следов беглянки. Пока наконец сам Майкл не натолкнулся на статью в журнале с подписью Анастасиями и то этот журнал совсем уж случайно попался ему на глаза в одном из офисов в виде «чтива» для посетителей. Он дал конец ниточки сыщикам, и они размотали быстро весь клубок. То, что он услышал в устных и прочел в письменных отчетах, ему абсолютно не понравилось. Не нравился образ жизни и особенно поведение, ставшее причтой в языках, среди так называемых «полевых» археологов. И вот он воочию видит, какой стала, эта некогда красивая, даже величавая женщина. Впрочем, она красива и сейчас…

— Так вот. Даю тебе сутки, чтобы ты привела себя в божеский вид, чтобы дети Сулеймана, ваши, твои дети, тебя не испугались, — он глянул на часы. — Завтра в это же время. Не вздумай бежать! Некуда! От себя не убежишь, и прошлое — только твое, от него не спрячешься! Память о нем притупится, останется, если не в сознании, но в подсознании! Запомни, Анастасия! — Майкл, прощаясь, погладил седой ежик и добавил, — ты это, парик, что ли одень, чтоб дети не видели…

Он легко коснулся пальцем ужасного шрама. Повинуясь внезапному порыву, Майкл нагнулся и поцеловал ее в макушку. Скрутившись, сжавшись в комочек, Анастасия сидела в кресле. Майкл знал, она не сбежит, еще не все потеряно. Он был уверен.

Майкл был поражен метаморфозой, которая произошла с Анастасией. Женщина, робко встретившая его на пороге маленького коттеджа, напомнила ему ту, шестнадцатилетнюю девочку, которую он однажды видел. Только легкие морщинки в уголках неярко подкрашенных губ, да огромные запавшие глаза, в ворохе густых ресниц, выдавали в ней взрослую женщину, пережившую горе и потери. Настя ужасно волновалась. Это было даже не волнение, а страх. Страх, встретиться с детьми, с прошлым. Нет, она их не забыла. Их мордашки часто снились ей, слышались их голоса… Настя поставила в себе определенный заслон, усилием воли выдрессировала возможность не думать о том, что причинило боль и страдания. Чем больше времени и событий отделяли ее от прошлого, тем менее становилась тяжесть, тем реже приходилось пользоваться «стеной». Последний год она даже могла, почти легко побеседовать вскользь о своем прошлом… Так, пару слов… с любовником…

Появление Майкла, его решительное вмешательство в ее жизнь (он не только высказал все, что о ней думает, но и позвонил или лично беседовал с начальником экспедиции, назвавшись близким родственником, и сказал, что она тяжело заболела и никуда не поедет) полностью разрушило защитный барьер с таким трудом возведенный ею. После его ухода он, как ни странно не плакала. Раздевшись наголо, плеснув виски в пустой стакан, Анастасия долго рассматривала себя в зеркале, притащенным Майклом. В какой-то момент она с яростью запустила стаканом в свое отражение. Приняла душ, натянула джинсы, футболку и вызвала такси. В косметологическом салоне она провела остаток дня. Там мастера привели в порядок ее губы, убрали загар, подобрали парик, предварительно чуть подкрасив ее собственные волосы. Кроме того она приобрела, долго выбирая несколько костюмов и платьев, несколько пар модельной обуви. Потом дома долго все примеряла. Поняв, что стала себе нравится, любовалась собой.

К времени, назначенному Майклом, она была полностью готова, в ярко-голубом легком платье, в тон ему одела туфли-лодочки на тонком каблучке. С париком было сложнее, он мешал и она решила оставить все как есть, тем более, что ее седину ловко закрасили, а торчащий ежик уложили так, что прическа была просто симпатичной. Крутясь перед зеркалом, она ощущала давно забытое чувство комфорта и удовольствия. Однако Анастасия все равно тряслась от волнения и страха — как произойдет ее встреча с детьми после столь долгой разлуки? Что скажет она им? Как они отнесутся к ней? Маме? Господи, как она посмела их бросить? Прав был Майкл! Он еще довольно мягко с ней разговаривал! «Сучка! Сука! Тварь! А не мать! Как жестоко она обошлась с ними! Бедный Сулейман, наверное, не однажды перевернулся в гробу узнав, какой образ жизни она вела последние годы! Потому Сулла ни разу и не приходил к ней во снах, как прежде! О, Сулла! Сулла! Зачем ты оставил меня одну? Господи! Если ты есть, прошу тебя, пусть мои дети простят меня! Пусть мой Сулла придет ко мне, как прежде! Господи! Прости меня…