Ульяна Соболева - Восемь. Знак Бесконечности

— Там…там было написано, что мама… что она умерла и Ли похоронила ее. Было написано, что Ли меня ненавидит, что она желает мне смерти потому что… Боже Алекс… У тебя есть номер мамы?

Заславский протянул Кэтрин сотовый, чувствуя, как по спине стекают липкие струйки пота. Если Кэтрин прочла все это в компьютере Ли, следовательно, тот, кто написал не только смог взломать ноутбук, но и прекрасно знал КТО это прочтет и когда!

— Мама! Это я, — вздрогнул, услышав, как Кэт заговорила по-русски, по ее щекам текли слезы и Заславский знал, что это первый разговор за очень много лет, и это первый разговор, в котором Кэт назвала Елену матерью, — Мамочка…мам…это Катя…мам, где ты? Я хочу к тебе приехать. Ма-маааа!

Заславский сжал переносицу пальцами. Ему казалось его голова разорвется от мыслей.

Я медленно разжевала кусочек бифштекса и запила апельсиновым соком. Данте ничего себе не заказал, кроме бокала коньяка, и наблюдал, как я ем. Молча.

Он забрал меня из участка, как только я позвонила. Увидев полную тарелку печенного картофеля и сочный кусок мяса, я поняла насколько проголодалась, меня даже перестала смущать огромная зала, с высоченными потолками и зеркалами на стенах. Дом Марини вообще очень сильно напрягал. Я чувствовала себя в какой-то западне вычурного великолепия, словно на съемках фильма про золушку, только принц не принц вовсе, а дьявол с ледяными глазами. Ощущение дискомфорта не покидало с того момента как Марини отдал слуге мой плащ, сумочку и провел меня в эту залу, где меня ожидал обещанный обед.

Когда он по телефону спросил голодна ли я, то я подумала, что мы где-нибудь пообедаем, но точно не у него дома

Я не привыкла к такой роскоши и, едва переступив за порог, почувствовала себя какой-то ничтожной в этом огромном помещении с длинным столом, накрытым только на нас двоих.

Сейчас я думала о том, что с мамой все в порядке и скоро она приедет ко мне. Мы наконец-то поговорим и, возможно, у нас получится начать все сначала. Мне стало жизненно важно что-то исправить, изменить. Ведь еще вчера я думала, что больше никогда её не увижу. Снова эти мысли о том, что человека можно потерять навсегда. Последнее время я думаю об этом слишком часто.

— Вкусно?

Посмотрела на него и кивнула, продолжая нарезать бифштекс ножом на мелкие кусочки.

— Очень. У тебя превосходный повар, — наконец-то заговорил. Я думала, что мы так и будем молчать.

— Что от тебя хотел коп?

О своем разговоре с Алексом Марини мне не рассказывал. Я спросила еще в машине, но Данте ответил, что со всем разобрался и сменил тему, а точнее включил музыку и салон автомобиля наполнил "Реквием Моцарта" в современной обработке. Это ощущение, что тебя подпустили близко, но все равно держат на расстоянии, смущало и одновременно заставляло лихорадочно думать о том — зачем это все?

Зачем ЕМУ я? И у меня не было ответов: ни как у женщины, ни как у психолога. Точнее, они были, но я прекрасно понимала, что слишком взрослая, чтобы верить в сказки и темные принцы, в отличии от светлых, не обещают пышной свадьбы, не находят хрустальную туфельку и уж точно не признаются вам в любви. В лучшем случае порвут на вас трусики, качественно оттрахают и отправят домой целой и невредимой, не тронув вашу душу. Только мне почему-то казалось, что Марини все же очень хочет именно душу. И самое паршивое — я готова ее отдать. Готова, когда смотрю на его идеальное лицо, на порочный изгиб губ в эти сумасшедшие светло-голубые глаза.

— Ничего. Просто поговорить. Мы с Алексом давно знакомы…

— Какая скромная доктор. Ты вполне можешь сказать "мы с Алексом когда-то трахались".

Я выронила нож, и он со звоном упал на тарелку.

— Это он сказал тебе? — встретилась взглядом с Марини и мне показалось, что его зрачки сузились, стали тонкими ленивыми полосками, как у расслабленного хищника, но я видела, как побелели костяшки его пальцев и мне почему-то показалось, что я слышу треск стекла.

— Ему не нужно было мне ничего говорить. Я умею делать выводы, Кошка.

Так значит трахал. И как долго? Ты ешь и отвечай.

— Это было давно, и мы с Алексом…

— Ешь! Я сказал!

Резко подался вперед и я вздрогнула, потому что сейчас его глаза сверлили меня насквозь и в них сверкала бешеная ярость. От равнодушия к неуправляемому гневу. За считанные секунды.

— Вы с Алексом были прекрасной парочкой, которая ездила по выходным на уик-энды, а по утрам ты делала ему сэндвичи на работу? Тебе это нравилось, Кэт?

Я взяла нож дрожащими пальцами, но есть перехотелось.

— Да, тогда нравилось, — ответила я, сильнее сжимая рукоятку ножа.

Данте вдруг резко встал и обойдя стол, оказался позади меня. Я хотела повернуться, но он отчетливо произнес:

— Сидеть! — и надавил мне на плечи, — Что именно тебе нравилось, Кэтрин?

Наклонился и начал моими руками нарезать бифштекс. Очень быстро ударяя ножом по тарелке в миллиметре от пальцев моей левой руки, заставляя вздрагивать каждый раз, когда нож опускался на тарелку.

— Мне не нравится этот тон беседы, — тихо сказала я, начиная нервничать. Никто никогда не кричал меня и тем более не приказывал мне.

— Зато мне он нравится, — продолжая резать мясо на куски, — ты не ответила на вопрос.

Наклонился к моему уху:

— А трахаться с ним тоже нравилось? Когда он подослал тебя ко мне ты как раз сосала его член или он вылизывал тебя, Кэтрин?

Я хотела вскочить со стула, но Данте впечатал меня в спинку, сильно сжав мои плечи, заставив поморщиться от боли.

— Я не закончил, и я требую ответов.

— Меня никто не подсылал к тебе, Данте.

— Неужели?

Резко поднял меня со стула и, развернув лицом к себе, усадил на стол. Я посмотрела, как сильно он сжал рукоятку ножа. Тихо Кэтрин, спокойно. Это, наверное, ревность. Просто он ревнует или злится, что ты ему не рассказала, но внутри поднималась волна неконтролируемого страха.

— Я ненавижу, когда мне лгут, — схватился за ворот моей блузки и срезал с нее пуговицу, — ненавижу, когда меня используют, — срезал вторую, — ненавижу, когда мне морочат голову, — срезал третью и содрал с меня блузку.

Стало трудно дышать, потому что теперь кончик лезвия скользил по моей ключице к ложбинке груди и Данте внимательно, за ним наблюдал. Его глаза поблескивали возбуждением, интересом и чем-то еще, нечитабельным для меня.

— Так, когда он подослал тебя, Кэтрин? Вы продумали это вместе или он рассказал тебе о своих планах?

Подцепил лифчик посередине и разрезал его на две половины, обнажая грудь. Вскинул голову и посмотрел на меня. Какое красивое и одновременно с этим страшное у него лицо. Страшное потому что глаза снова стали спокойными и только трепещущие ноздри отражали его внутренний кайф от происходящего. Стало не по себе. Психолог во мне вопил, что нужно убираться, орать, звонить в полицию и в тот же момент зачарованно наблюдал за реакцией меня-женщины.