Чертовка в Академии магии (СИ) - Черная Мстислава

Альбом с фотографиями — моё главное сокровище. Придётся таскать при себе, потом заберу в общежитие академии. А вот как быть с оружием, не понятно. Не брошу — это очевидно. Старику Дранго не доверю — приберёт и не отдаст, не в плане присвоит, нет, он будет честно хранить, но для моего мужа или сына. Девочке, видишь ли, колюще-режущее не по руке. Тьфу!

Когда в дверь раздаётся дробный нетерпеливый стук, я успеваю не только позавтракать всухомятку, запив толстый бутерброд чаем, но и переодеться, и нормально причесаться, заплети вместо дульки две косы.

Открывать я, естественно, не спешу, выглядываю.

Внизу Калеб и мужчина в сюртуке чиновника. Ожидаемо…

При чиновнике Калеб навредить мне не должен, так что спускаюсь я и открываю относительно спокойно. Мой дом моя крепость, чем успокоить агрессора у меня заранее заготовлено.

— Доброе утро, — здороваюсь я.

Мазунв по надутому Калебу взглядом, отмечаю, что сегодня он прихорошился — застегнул рубашку на все пуговицы, да ещё и ровно, и щетину сбрил. Я полностью сосредостачиваюсь на чиновнике.

— Мадемуазель Мирта Андрас?

— К вашим услугам, уважаемый.

Чиновник показывает мне зачарованный значок, удостоверяющий его полномочия.

— Хотите войти?

Я не обязана его приглашать. И не стала бы. Но я предпочту общаться с ним одним, не с Калебом.

Чиновник поджимает губы, но кивает. Ему бумаги мне показывать. Какой бы убогой ни казалась ему моя нора, за столом удобнее, чем в проулке. Я пропускаю его вперёд. Калеб делает широкий шаг следом.

— А тебя я не приглашала, — ухмыляюсь я ему в лицо.

Калеб вспыхивает, лицо краснеет, Калеб становится похож на ошпаренного кипятком рака. Ему хватает ума и выдержки отступить, я захлопываю дверь запираю.

— На первом этаже контора моего отца. Там будет удобнее всего, но контора опечатана. Полагаю, вы в курсе.

Чиновник невыразительно хмыкает, проходит вперёд, прикладывает свой значок к печати и первым входит.

Мы располагаемся за моим столом. Видеть чужака за папиным было бы слишком больно.

— Итак, мадемуазель. Судебным решением ваш отец признан мёртвым, контора закрыта. О том, что долговые обязательства были выкуплены, вас вчера известили.

— Да, всё так.

— Калеб Фичер в праве усомниться в вашей платёжеспособности. Он требует вернуть остаток суммы немедленно. Вы можете попытаться оспорить законность его требований через суд самостоятельно или обратиться к адвокату…

— Благодарю за разъяснения. Нет, оспаривать я ничего не буду, — почти наверняка проиграю, и придётся платить ещё и за судебный процесс.

— Вы готовы вернуть остаток долга, мадемуазель?

Я вздыхаю:

— Нет.

— Вы осознаёте последствия? В этом случае ваш дом переходит в собственность Калеба Фичера.

— Осознаю. Переходит. Где поставить подпись?

— Вы могли бы попробовать договориться…

— Исключено, — перебиваю я. — Я готова подписать документы прямо сейчас.

Чиновник пожимает плечами, открывает папку, разворачивает ко мне.

— Здесь.

Я в ответ хмыкаю, забираю документы и погружаюсь в чтение. Юридического образования у меня нет, но от папы я нахваталась, в каких-то моментах я профессионалам не уступаю. Отличить типовой документ по государственному образу от соглашения, составленного адвокатом, я точно сумею. Чиновник принёс именно типовой документ. Но на всякий случай я перечитываю дважды.

— Всё верно.

Я ставлю подпись.

Чиновник забирает документы.

— Мадемуазель, вы можете собрать вещи, Калеб Фичер может потребовать передать ему ключи в любое время после полуночи.

Посреди ночи что ли? С Калеба станется.

Только я не для того спозаранку вскочила. Чуяла.

— Вы можете засвидетельствовать передачу ключей прямо сейчас? — улыбаюсь я. — Мне потребуются две минуты забрать багаж. Пока вы будете восстанавливать печать, я успею.

— Д-да.

Улыбнувшись, я кладу на столешницу ключи.

— Акт приёма, пожалуйста.

На оформление новой порции документов у чиновника уходит минут десять. Я отдаю ключи, забираю неопровержимое, подтверждённое печатью доказательство, что я их передала, поднимаюсь из-за стола, окидываю помещение прощальным взглядом и торопливо выхожу.

С собой у мешок, набитый одеждой и старый чемодан, старше меня на не знаю сколько лет. В чемодан я тоже припрятала одежду, но другую — в неё завёрнуты кожаная перевязь с набором метательных ножей, кинжал в ножнах и некоторые артефакты.

Калеб так и стоит в проулке, злой как демон. Ему тут около часа грязь месить пришлось, глины чуть ли не по колено. После ночной бури сохнуть жижа будет долго.

— Поздравляю, — киваю я Калебу.

Он понимает мои слова как-то неправильно, расплывается в оскале:

— Мирта, теперь, когда тебе негде жить…

— Поздравляю с приобретением сарая, — перебиваю я. — Ты заплатил за него, как будто он из золота, а он из гнилых досок.

Помахав, прохожу мимо.

Чиновник что-то объясняет Калебу, я не вслушиваюсь, шагаю, грязюка под подошвой хлюпает и чавкает. Несмотря ни на что, я чувствую, как с каждым шагом поднимается настроение. Кто кого облапошил? Если бы Калеб понял, что я пожертвую домом и уйду, уверена, он бы отозвал требование возвратить долг немедленно и радовался бы платежам. Да сейчас! Я не оставила шанса пойти на попятный.

— Мирта?! — орёт он мне в спину.

Я выхожу на открытую улицу, закидываю мешок на плечо, перехватываю чемодан поудобнее. Прощай, прошлое. Да здравствует новая прекрасная жизнь. Меня ждут академия, расследование, убийцы. К чему-то, совсем не к месту, в памяти всплывает крайне недовольное лицо, нет, не Калеба. Дознавателя.

Изначально я собиралась бросить вещи у старика Дранго, но утром идея не кажется такой уж привлекательной. Дело не в том, что он снова станет сватать мне своего племянника, хотя и в этом тоже. Старик Дранго по-своему обо мне заботится, и именно он просидел со мной трое суток, когда я была совершенно не в себе, после получения сообщения о гибели лайнера, на котором плыл папа. Я не хочу обижать человека, ставшего для меня почти что дедушкой, ворчливым, несносным, но дедушкой.

— Мадам Олвис, простите, что я так рано.

— Ох, ничего, Мирта! Проходи, не стесняйся. Оу, ты…

— Мадам, пока я улаживаю формальности, пожалуйста, можно эти вещи побудут здесь?

— Конечно, Мирта. Не стесняйся, пожалуйста.

— Тогда я у вас же переоденусь, мадам Олвис.

Сапоги, которыми я шлёпала по грязи перед тем, как забраться в экипаж — я решила не бить ноги, а доехать — я поменяла на чистые ботинки, а сейчас полностью изменю внешний вид. Потрёпанные каждодневные вещи я снимаю, надеваю белую блузку с лёгким кремовым оттенком, подчёркивающим въевшийся в кожу загар. Штаны заменяет тёмно-оливковая юбка-брюки. И завершает ансамбль длиннополый жакет с рукавом три четверти, тоже оливковый.

Украшения папа мне дарил. Я надеваю ожерелье, серьги.

Косы не расплетаю, просто закалываю их на затылке.

Последний штрих — переобуваюсь в туфли-лодочки.

— Мирта? — мадам Ох смотрит на меня, широко распахнув глаза. — Это ты? Ты такая красивая! Почему…?

Она хихикнув, замолкает. Я уже успела запомнить, что за хихиканьем мадам Ох прячет смущение. Как по мне, дурная привычка, она в такие моменты выглядит глуповатой, если не сказать грубее. Но мадам Ох без меня разберётся, как ей жить. Вопрос, заставивший её смутиться, повисает в воздухе, и я не отвечаю. Что ей сказать. Почему я не при параде каждый день? Потому что долго нежные вещи не живут, порыв ветра, пыль и прощай, блузка. Кто-то выбросит и купит новую. Я — нет. Да и куда мне выходить при параде? На рынок? В порт к продавцам свежей рыбы? Очень смешно.

— Вернусь приблизительно к полудню, — отчитываюсь я.

После дождя пыли быть не должно, но я всё равно перекидываю через локоть легчайший плащ, подхватываю папку с документами и выхожу.