Тряхнем стариной! (СИ) - Брэйн Даниэль

И как жить? Собирать травы, выслушивать жалобы медведей, выносить кота и его тыгыдык — кот он и есть кот, однозначно по ночам тыгыдычит, — растить младенца… ну не есть же его, в конце-то концов? Нет, я был уверена, что на подобное я не способна. Не сказать, чтобы я отличалась чрезмерной добротой и всяким там человеколюбием, но человеколюбие в смысле кулинарии у меня не присутствовало. Нет-нет-нет. Тем более на детей. 

Что там еще?

Мама дорогая, знала бы, что так выйдет, читала бы сказки, а не «Песнь Льда и Огня»! Ну и зачем мне теперь информация о Вестеросе? Яйца драконов высиживать? Так их тут, наверное, нет. Или есть?

Стемнело. На небо выкатилась луна, здоровая, как центрифуга на выставке, и сияла как медный грош. Луна такая же, как и там, где я раньше жила… И лес такой же, только нетронутый. Это понятно, никто здесь природу не губит, вот, живут все, всем хорошо. Ну, кроме того мужика, которого я мариную, ему точно несладко. Сосны пропали, теперь попадались все какие-то елки, палки, невнятная лиственная растительность, трава стала гуще и выше. А потом я повернула голову вправо и меня осенило, что я свой дом обошла кругом.

Я прислушалась. Тихо как-то — подозрительно. Где мужик? Кот насвоевольничал? 

Нет, нормально вообще? Волки, медведи, водяной, зайцы, лисы, младенец... Как-то многовато вопросов, которые надо вот так вот срочно решать.

В дом я пробиралась, ступая осторожно и чуть ли не на цыпочках. Получалось так себе. Хрустнули ступени на крыльце, щелкнуло у меня в колене из-за неверного шага, а я ойкнула, пошатнулась и повисла на перилах, которые, естественно, покосились. Да что такое?!

Охая и подвывая, я занесла себя на крыльцо и заставила открыть дверь. Душераздирающий скрип мог разбудить и мертвого, но в доме почему-то было тихо. Мужика не слышно, даже мыши не шуршали. И темно так, хоть глаза выколи. Но меня не темнота волновала и глаза к ней постепенно привыкали. Но вот куда бы сесть, положить младенца, усадить свою старую пятую точку, чтобы и колену было хорошо, и поясница не жаловалась? Память не подкидывала ничего… Не было, что ли, у бабки диванчика?

Мама дорогая, и как бабка-то жила? В этих руинах? И водопровода, небось, тоже нет, теперь ни отмыться от ряски, ни умыться перед сном, и зубы почистить бы… Тут ко всему прочему басом заорал младенец, который до этого висел у меня под мышкой. Ну не умею я детей носить! От вопля шарахнулись какие-то тени, и в свете луны целый выводок летучих мышей сорвался с крыши и завертелся вокруг дома.

— Что, старая, нагуляла аппетит? — вспыхнули в темноте где-то под потолком два желтых прожектора.

Я хотела заорать, но только рот и раскрыла. Житейская мудрость подсказывала, что тратить силы на ор нет смысла, вон, младенец и так надрывался. Его-то я не перекричу. Кстати, о ребенке…

— А-а, а-а, а-а, а, — подхватила я его и принялась укачивать. Но поток звука не прекращался. Может, он есть хотел? Или пеленки поменять надо? Мои познания в таких мелких детях ограничивались общими сведениями, то есть рекламой, сериалами и краткими рассказами коллег про «а мой вот».

— Свеженький, — дал оценку ребенку котище и в секунду оказался ближе, на столе. Глазищи кота пристойно освещали внутренность избы. Точно, если я — Баба Яга, то это моя изба на курьих ножках. Хм, никаких ног я у дома не заметила, может, что-то не так в детстве поняла? Но, кажется, в мультиках ноги у избы были…

А кот продолжал бубнить:

— Опять Серый шастает, добра не будет. Вытоптал поляну с травками, катался на спине, волчара, чтоб ему пусто было! А мухоморы ты зря водянику отдала, на засол нынче совсем нет и на настойку не хватит. А вот явится за настойкой Анчутка, а настоечки-то нету. Осерчает черт, закручинится, перстней и серег золотых не принесет. Про заморские страны боле не расскажет! А кто виноват, Яга?!

Он еще что-то бормотал, обвинял, корил, да так скрипуче, что у меня голова болеть начала. Еще и ребенок, и летучие мыши под притолокой. В общем, терпению бабкиному пришел конец. Ну что будет, если я признаюсь, что я не Яга? Ведь действительно не смогу я ни мухоморы варить, ни змей пасти, ни русалок обратно в озеро тащить. День-два и раскусят меня. И как бы не закусили тогда!

— Да не Яга я! Я – Женька! — вякнула я поперек коту. И почему-то не Евгенией Леонидовной представилась, а именно что Женькой. Наверное, слишком суровая морда была у этого черного зверюги.

— Тьфу ты, старая, совсем из ума выжила! — заревел кот, глаза у него стали совсем как плошки. — Ты, что ль, не утерпела? Яблочком молодильным соблазнилась? Неспелым? Дура ты сосновая, ведьма ты плешивая!

— Ну почему плешивая? — только и нашла что возразить я. Насчет яблочек ничего не знала, но волосы-то у меня были. И что, что концы посеченные?

— Раз не плешивая, то пустоголовая, — шипел кот. — Яженька она! Говорил же я тебе, старая, не ведись на ласковые речи. Что затаил на тебя злобу воевода Кудымского царя.

— Может, и говорил, — не стала я отнекиваться. Кто ж его знает, как оно на самом деле было.

— Не простил он тебя, ведьма, когда отказала ты ему в проходе в Черный лес, в дом не пригласила, в баньке не парила… Так, как был — с подарками да словами льстивыми — с крыльца спустила! Было дело?

— Наверное, было, — вздохнула я, ощущая себя так, будто меня снова, нерадивую ученицу, раскатывает грозный директор школы. Я же не всегда была паинькой, были периоды смелого подросткового бунта.

— А потом явился этот молодец, тьфу! Молодцов надо на лопату и в печь, а не уши перед ними развешивать, за стол-то садить. Говорил я, что яблоко недоспелое! А то ли ты не знаешь, ведьма Яга, что будет, ежели недоспелое яблоко-то съесть?

— Не знаешь, — буркнула я и насупилась. Но кота мои жуткие брови не пугали. Он цыкнул зубом, прошелся кругом, яростно хлеща себя по бокам длинным толстым хвостом.

— Так сколько годков тебе, Яженька? — как-то ласково мяукнул этот хвостатый тиран.

— Тридцать, — почему-то брякнула я правду.

— Тридцать значит, сущий младенец, — тихо пропел кот, а потом как рявкнул: — А должно быть триста! Память твоя дурья, Яга! Кто яблочко молодильное неспелое отведает, тот памяти на годы лишится, а молодости не получит! Поспешишь — людей насмешишь!

— Это как-то ой, — сказала я и на ощупь нашла лавку. Понятное дело, что бабулька не только памяти лишилась, но и чего-то еще. Точнее, вместо бабки теперь я была — хотя и от Яги что-то осталось, но памяти я не ощущала от слова «совсем», разве что мышечную и реакции остались. Ходить-то я не разучилась, говорить, что и как нужно, и даже магию применять, ну или чем я шарахнула по неприятной девице.

В целом ситуация получалась не особо радужная. Кроме леса, Черного леса, полного всякой нечисти и странных зверей, был еще какой-то воевода, которому я дала от ворот поворот. И зачем он мог к бабке приезжать? Тоже услугами ведьмы воспользоваться? Но бабка, то есть я, отказала. Может, гадость какую хотел получить, или просто из вредности. Бабе Яге ведь полагается быть вредной? А потом этот воевода бабке подарочек прислал с курьером…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А бабка-то старая, страшная, а на мужиков заглядывалась! Ого-го! Ничто женское ей, судя по всему, было не чуждо. А то, что потом в печь, так это уже практичный подход. Налюбовалась, повздыхала и можно есть. Нечего добру-то пропадать.

Мне снова весело стало. Я захихикала каким-то особенным вредным холодным смехом. От него и тьма закопошилась, и кот на дыбы встал, и младенец совсем затих и не отсвечивал.

— Ты это, Яженька, не кручинься, — осторожно промяукал кот. — Не напасть это, так, оступочка. Вернем мы тебе память, книги ведовские прочтешь, с Кощеем потолкуешь. Авось этот злыдень что подскажет… Иль Индрика попытать, лесавок поймать да в клеть посадить, авось что прошепотят.

— Кощей? Индрик? — круглыми глазами смотрела я на кота.