Елена Миллер - Светлая полоска Тьмы

— Давно?

— Две недели назад. Вы были в коме. У вас небольшая черепно-мозговая травма, пара трещин в ребрах, остальное — мелочи. Ваша жизнь вне опасности. Кстати, у вас отличная регенерация тканей. Я такой еще не встречал в своей практике.

— Спасибо, конечно, но у меня нет денег, чтобы лечиться здесь.

— Не стоит беспокоиться. Ваше пребывание полностью оплачено.

— Кем? — удивилась я. Богатых родственников, да и родственников вообще, у меня не было. Состоятельных друзей, кроме Алки Плетневой, тоже, но мы с ней давненько не пересекались. Бывший шеф, он же бывший одногруппник Яшка, оплачивать такую роскошь не стал бы, даже из чувства вины, сам в долгах как в шелках.

— Не знаю. Я врач, а не бухгалтер, — Криштовский поджал губы. — Не об этом вы должны сейчас думать. В вашем состоянии, главное, покой и отдых, для скорейшего выздоровления. Покой и отдых.

— Хорошо, — вздохнула я.

— Вот и отлично, тогда отдыхайте, набирайтесь сил. Загляну к вам вечерком перед уходом.

Профессор со свитой удалился. Я осмотрела палату, в которой была единственной пациенткой. Большая светлая комната походила на номер приличного отеля, если не обращать внимания на медицинское оборудование и кровать как в зарубежных сериалах о врачах. Даже большой букет в напольной вазе присутствовал и довольно милые акварели на стенах.

Клиника Одинцова была построена по последним евро-стандартам. Открытие состоялось год назад, весьма громкое событие по меркам нашего захолустья. Рекламное агентство, в котором я раньше работала системным администратором, неплохо заработало на буклетах, билбордах и флаерах. Одинцов не поскупился на рекламу: пресса, местное телевидение, "наружка".

Помню высокомерную рожу этого самого профессора Одинцова, выступал он по телеку. Занесло его в наши края из столицы. Имя он себе сделал, признаю. В Первом Московском медицинском преподавал. Статейки в журналы тискал. На конференции в Европу и Штаты ездил, стажировался там. Только деньжат на московскую клинику у светилы кардиохирургии не хватило. Земля дорогая, конкурентов полно, да и профиль не особо популярный в наше время, был бы пластиком — нашел бы спонсора в Москве.

Наш дражайший мер — сердечник, два мини-инфаркта перенес. Ездить на лечение по заграницам и столицам — кресло свое "стервятникам" оставлять, замам и помам. Они народец ушлый — скинуть могут "батьку", пока тот лечится. Прецеденты были. Вот он и решил заманить сюда Одинцова собственной клиникой, чтоб под боком был и пользовал, когда потребуется.

В долю немало местных воротил вошло, бывших комсомольских бонз, а ныне крутых бизнесменов и депутатов. Быстренько утрясли все с кадастрами и прочими инстанциями. Сляпали проект, не шедевр, конечно, но мило: башенки, черепичная крыша. Нагнали людей и техники, даже бригаду румын со строительства элитного поселка перебросили. Снесли старую "психушку", еще довоенной постройки. Парк не тронули, облагородили только. За два месяца выгнали стены в три этажа, положили крышу. На отделочные работы и оборудование ушло еще четыре месяца. Умеют работать, когда "батько" в затылок дышит. Городской голова на стройку зачастил, чуть ли ни каждый день заглядывал, находил время попинать "бездельников". Результат не заставил сказаться: через полгода после начала строительства, строго по плану, частная клиника профессора Одинцова распахнула свои гостеприимные двери, увы, не для всех, только для "белых" людей, избранных, с "зеленью" и при чинах.

Каким только ветром меня, простую смертную, сюда занесло — ума не приложу. Нет, я не жалуюсь. О прелестях гос. больниц знаю не понаслышке. Из-за маминой работы мое детство прошло в 14-й городской. Продленка до четырех, нянек нет, вот я и топала после школы к маме на работу. Она со мной сидеть не могла, не таскать же ребенка на вызовы, потому перебрасывала на подруг в стационаре, то в одно отделение, то в другое. Ей не отказывали, она всем помогала — помогали и ей, присматривали за ее "ангелочком".

Миленькая мордашка в рыжих кудряшках, столько умиления, а на деле — бесенок, точнее, бестия. Мое хулиганское поведение было бессознательной попыткой заставить людей злиться, раздражаться, лишь бы отвлечь их от боли, или себя от их боли. Больница казалась мне мрачным местом, она пугала, школа тоже, но не так. Море безысходности, особенно у стариков и смертников. От них тянуло потусторонним холодом. Будто их уже заарканили и дверь приоткрыли, вот-вот утащат на тот свет, оттуда и сквозит. Другое дело, выздоравливающие, к ним я заглядывала чаще, они светились радостью, мечтой сбежать отсюда поскорее.

Так уж вышло, что я эмпат. Проявилось это в раннем детстве, когда я еще не могла отделять свои эмоции от чужих. Потом поняла, что чужие менее яркие, будто есть некая преграда. Когда пошла в школу, бросила все силы, чтобы превратить эту преграду в толстую стену, без окон и дверей, в пять кирпичей, а лучше в десять, для надежности. Больница подстегнула добавить пару-тройку "кирпичных" слоев. Но барьеры возводились медленно — мое настроение менялось как флюгер на ветру чужих эмоций, по ночам выливаясь в кошмары. В них злобные одноклассницы превращались в гончих псов, жаждущих цапнуть меня за пятку, школьная директриса — в медузу Горгону, с волосами-змеями, любимая линейка математички, которой она лупила нас по пальцам, в хлыст маньяка-садиста, больница — в дом с привидениями, кровавыми лужами, тенями и январской стужей. Лишь от Вовки я не отгораживалась. От него исходило только тепло, оно согревало душу, отвлекая от мрачного настроя окружающих.

К четырнадцати годам строительство барьеров завершилось, ленточка перерезана, приемная комиссия подписала акт сдачи объекта в эксплуатацию. Я перебесилась, стала спокойной, уравновешенной девушкой, основательно взялась за учебу. Школу закончила не с медалью, но аттестат получила приличный, особенно по точным наукам: математика, физика, информатика — мой конек. Потому и пошла в политехнический. Поступила с первого раза, без денег и протекции.

Мне прочили медицинский. С биологией и химией я тоже дружила, ведь целая больница в консультантах. Не поняла что-то на уроке — пойди спроси дядю Сережу из родилки, или тетю Валю из лаборатории, или Петра Григорьевича, зава. Кардиологии. Мужчина он был строгий, медсестры у него по струнке ходили, зато мне ни в чем не отказывал. Как-то раз я подошла к нему с принципом кровеносной системы. Биолог наш толком его объяснить не смог, ткнул в учебник, мол, сами разбирайтесь. Учебник тоже "светилы" писали, больше вопросов, чем ответов. Пришлось искать их у главного кардиолога. Он и объяснил: куда кровь поступает, в какое предсердие, что происходит в желудочке, и зачем он вообще нужен, откуда она потом вытекает, как циркулирует, малый круг, большой. До сих пор помню. В классе, когда у доски излагала, даже наш биолог проникся, наконец-то и сам разобрался, что к чему.