Лучшие враги (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

Посреди висящей в воздухе страницы была строчка, написанная мелким дедовским почерком. Пресветлый Парнас, как обычно, не жалел бумаги, но был краток и чрезвычайно скуп на слова, словно отрывал их от сердца. Или за каждый написанный чернильный знак платил деньги. Он просто дал знать, что уже вернулся в Истван и ждет меня в кабинете. Никаких тебе «добро пожаловать домой, дорогая внучка» или «надеюсь, ты уже выбрала комнату под мастерскую и если хочешь выселить Эбигейл в коридор, то не стесняйся и ни в чем себе не отказывай». Щелчком пальцев я заставила листок сложиться в несколько раз, спрятала его в карман и спустилась со ступеньки. Родовую книгу услужливо закрыл дух-хранитель. Все-таки темных чародеев нечисть любила больше, чем светлых.

К деду я с собой прихватила деревянную шкатулку с лакричной карамелью, которую варили в городке возле замка Деймран. Пресветлый Парнас, один из самых влиятельных магов королевства, испытывал необъяснимую слабость к этим несъедобным, даже на мой непритязательный вкус, конфетам. Последние семь лет в каждом письме просил выслать по пригоршне. И ни разу не прислал на них денег. Старый скупердяй!

Вместе с дедом в южной башне жили тишина, резкий запах магии перемещений и свет. Очень много света. За окном только-только подходил к концу предпоследний день позднего лета, вокруг Иствана едва начало смеркаться, а на лестнице уже сами собой загорались магические огни. Они вспыхивали разрозненными мухами, стремительно слетались в один светящийся клубок и гасли, стоило оставить за спиной очередной виток ступенек.

Только занесла кулак, чтобы вежливо постучаться в тяжелую дверь, как она открылась сама собой. Я зашла. За девять лет в кабинете не изменилось ровным счетом ничего: ни атмосфера, но подчеркнуто строгая обстановка, ни сам хозяин кабинета, словно каждое утро принимавший по пять капель эликсира от старения. К массивному письменному столу нужно было подниматься по ступенькам. Пока меня не позвали, приходилось задирать голову.

Почти три секунды мы с дедом внимательно рассматривали друг друга. Взгляд у него остался прежним: пронизывающим.

— Здравствуйте, господин пресветлый чародей, — поздоровалась я, не испытывая ровным счетом никакой неловкости. — Я вернулась.

— Добро пожаловать домой, Эннари, — произнес он. — Как добралась?

— Благодарю, дорога была легкой, — вежливо ответила я. — Возле ворот меня встречал Калеб.

Дед даже бровью не повел и указал рукой на одно из глубоких кресел, повернутых спинками к резной ширме, за которой скрывался камин:

— Проходи.

В разговорах пресветлый Парнас тоже придерживался принципа словесной скупости.

Пока я поднималась по ступенькам, он вышел из-за стола и фактически встретил меня на полдороге к креслу. Я протянула шкатулку с лакричной карамелью, на вкус похожей на сироп от кашля, и прокомментировала:

— Ваши любимые конфеты.

Он забрал подарок, но на мгновение замер, почувствовав наложенные темные чары. И промолчал. Я никогда не решилась бы проклясть деда или наложить какое-нибудь шпионское заклятие, позволяющее подслушивать или подсматривать, но на всякий случай пояснила:

— Чтобы конфеты не таяли.

Шкатулка заняла почетное место на столе между тяжелой хрустальной чернильницей и ящичком для перьев.

Я опустилась в кресло, отозвавшееся протяжным недовольным скрипом.

— Мы ждали тебя в начале лета, — усаживаясь напротив проговорил дед.

— Я гостила у друга.

— В поместье у Холта Реграма, — выказывая ожидаемую осведомленность, произнес он.

— Вы правы, дедушка, именно у него, — кивнула я, следя за тем, как дед, сам того не замечая, выстукивает пальцами по подлокотнику кресла.

Характерный жест лучше тысячи слов говорил накопленном за три месяца раздражении.

— В семье ведьмаков? — Тон тоже был исключительно неодобрительный.

Святые демоны, какой снобизм при темной-то внучке!

— В семье очень уважаемых темных чародеев, — поправила я с серьезным видом.

О том, что летом эта исключительно уважаемая семья предпочитала отдыхать на побережье, подальше от северных красот, ледяных склепов и мрачных святилищ, стоило промолчать.

Если он волновался о моем реноме или вообще семейной чести Истванов, то напрасно. Холт безусловно был хорош и даже больше, но он не испытывал ко мне ровным счетом никаких нежных чувств, а я напротив испытывала страшнейшую изжогу при мысли о безответной любви к лучшему другу.

— Родители Реграма были в поместье? — прищурился дед, словно надеясь меня испугать пронизывающим взглядом.

— Конечно, — с честным видом соврала я.

Он пожевал губами, но промолчал и позвонил в маленький колокольчик. Думала, что сейчас колдовской сигнал заставит в кабинет ворваться толпу слуг, но, по всей видимости, толпа принялась суетиться где-то на другом конце замка. Пока ничего не происходило, мы обменялись выразительным взглядами. Наконец на круглом столике, стоящем между кресел, появился поднос с чайными парами, розеткой с медом, пузатым чайником, выпускающим из носика ароматный дымок, и серебряной конфетницей, наполненной крошечными разноцветными зефирками. Теми самыми, за которые я была готова продать душу соседа!

Хотя было очевидно, что дед и пальцем не пошевелит, чтобы угоститься, я предложила:

— Позвольте мне.

Ромашковый чай пах корицей и кусочками яблока, очевидно плавающими в чайнике. Один такой изнутри перекрыл носик, так что пришлось посудину взболтать.

Дед следил за мной и явно пытался подавить желание высказаться насчет дурных манер, компаний и вообще всего дурного. В ответ я не стала уточнять, кто имелся в виду под загадочным «мы», все лето ожидавших моего появления в замке, — претендентов не наблюдалось. Возможно, эти самые претенденты просто не успели организованно доскакать до парадных дверей и всучить ключи от покоев с четырьмя комнатами, чтобы прямо в них устроить мастерскую. Или просто-напросто пресветлый Парнас начал называть себя во множественном числе. Странно, конечно, но говорят, что к старости у сильных чародеев маленько «сбивался компас».

Некоторое время мы обсуждали мелочи: замечательную погоду летом, отвратительные морозы зимой, сложную сдачу диплома, его цвет и даже форму. К планам на будущее дед что-то не торопился переходить, зато внимательно, почти неотрывно смотрел на чашку в моих руках. Оборвавшись на полуслове, я опустила взгляд. При привычке серебряная ложка сама собой размешивала в чашке мед, из вершины вылетал черный магический дымок. Быстро сжав ложку в кулаке, я остановила верчение и проговорила:

— Я хочу устроить мастерскую, а ещё подумываю связаться с местным кланом темных чародеев. Кстати, как у вас с ними отношения?

— Холодные, — сухо отозвался дед, следя за тем, как я осторожно пристраиваю укрощенную ложку на блюдце.

— Отлично! — с энтузиазмом кивнула. — В смысле, плохо, но я планирую наладить связь. Как думаете?

— Выходи замуж, — вдруг огорошил дед.

— Когда? — вырвалось у меня, хотя стоило бы спросить «зачем».

— Осенью. — Парнас резанул меня серьезным, холодным взглядом.

Я тут мир вообще-то собралась захватить, на кой мне сдался муж? Начнет мешаться под ногами, у меня сдадут нервы, я его прокляну на смерть, а потом придется воскрешать, чтобы никто не догадался. В общем, супруг мне решительно был не нужен ни в каком виде: ни в живом, ни тем более в мертвом. Столько возни!

— За кого? — спросила я из чистого любопытства.

— За Калеба, — коротко ответствовал дед.

Глядя в его непроницаемое лицо, я в полной мере осознала, как прав был Холт, когда утверждал, что стоит придумать запасной план. Вдруг жизнь в Истване не сложится? Я тогда разозлилась и ответила, что он полный кретин.

— Почему именно за него? — с легкой улыбкой, скрывающей нарастающую бурю негодования, уточнила я и превеликой осторожностью отхлебнула чай.

Он был чудовищным на вкус: никакого успокаивающего запаха ромашки, сплошная бесящая корица. Официально заявляю, что с этой минуты корица на втором месте в длинном списке вещей, которые я ненавижу. На первом — разговоры о женитьбе с Калебом Грэмом.