Медленный яд (СИ) - Магдеева Гузель

— Ну что ж, тогда увидимся завтра, на голосовании. Надеюсь, ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы прийти на него?

— Да, спасибо за беспокойство. Я завтра буду.

— Я рад, Сашенька. Компании очень нужен твой голос.

Отсоединяюсь, нажимая на экран, и перевожу духу. Вроде бы ничего особенного, а кажется, что я побывала в стане врагов.

— Вот сука, — хлопает по бедру Илья, — заебал к тебе шарахаться. Как банный лист.

— Ему нужны голоса, — пожимаю плечами, подходя ближе к Поддубному и обнимая его со спины. Мышцы под моими руками напряжены, и я провожу по ним ладонью, разминая. — Что с Матвеевым?

— Его заинтересовала эта ситуация. Сказал, что завтра постарается прилететь на собрание, если не будет форс-мажоров.

— Он проголосует за тебя?

Илья смеется, качая головой:

— Сашка, он в первую очередь бизнесмен. И голосовать будет за то, в чем увидит выгоду, а чтобы просчитать ее как следует, Матвеев и собирается нас посетить.

Спать мы ложимся пораньше, и я засыпаю быстро, уткнувшись носом в плечо Ильи. Сквозь сон слышу, как он встает, бродит по квартире, сидит в телефоне. Долго молчит, потом чертыхается весьма выразительно.

— Ты чего? — поднимаю голову, сонно вглядываясь в темноту комнаты, которую разбавляет только свет от экрана его мобильника.

— Спи, все в порядке.

Я не верю, но сил бороться со сном почти не остается. То ли нервные переживания тому виной, то ли по другой причине, но я опять засыпаю, ощущая тяжесть во всем теле.

Утром он будит меня рано, и я не пойму, спал Илья вообще или нет. Лицо уставшее, сосредоточенное.

— Я отвезу тебя домой, потом на работу.

— Я могу на такси, — но Поддубный мотает головой:

— Одевайся, я уже завел автомобиль.

Илья ездит, не слушая радио, и я уже начинаю привыкать к тишине в салоне. Закрываю глаза, откидывая голову назад: за окном темно и холодно, и приятное тепло от подогреваемого сидения разливается по всему телу. Я ощущаю на своей коленке тяжесть мужской ладони.  Его рука поднимается выше, обжигая даже через ткань джинс, заставляя инстинктивно раздвигать ноги шире. Такое простое движение действует на меня одуряюще. Я поддаюсь ему навстречу, с жалобным хныканьем прося большего.

— Терпи до вечера, — произносит негромко, и я разочарованно вздыхаю в ответ. Ближайшие часы нам предстоит снова изображать равнодушие друг к другу, и я не знаю, как это выдержать.

Я не помню, когда была в последний раз в «душилке».

За длинным овальным столом пока никого. Леся расставляет бутылки с водой, приветливо здороваясь:

— Здравствуйте, Александра Эдуардовна. Давно Вас видно не было!

Я рассеянно киваю в ответ, понимая, что заявилась слишком рано. Разворачиваюсь и почти сталкиваюсь с Ильей.

Рука так и тянется к нему, но он поджимает губы, не двигаясь с места.

— Влади, — я уже успела позабыть, каким холодным может казаться этот мужчина.

— Поддубный, — выдаю хрипло, отходя в сторону. 

Мне бесконечно сложно делать вид, что мы с ним чужие. Я знаю, что плохая актриса и ужасно боюсь не справиться. Но раз Илья просит об этом, значит, так нужно.

Сегодня на нем черная рубашка без галстука, темно-синий пиджак, джинсы, и выглядит он так притягательно-мучительно, что я пячусь от него, не поднимая головы.

Мы садимся по разные концы стола, следом заходит Сержиков. Кивает мне и тут же теряет всякий интерес, утыкаясь в принесенный с собой ноутбук.

Мы молчим, каждый занятый своим делом. Леся тихо выскальзывает, прикрывая за собой дверь.

Когда в «душилке» объявляется Матвеев с Федоровым, я бросаю быстрый взгляд на Илью, но он сидит с непроницаемым выражением. Лицо московского учредителя знакомо мне только по старым фотографиям, которые хранились у Кирилла, но он мало изменился с тех пор, его легко узнать. Значит, все-таки решил приехать собственной персоной.

— Приветствую всех собравшихся, — Алексей Николаевич довольно улыбается, заставляя меня мрачнеть с каждой минутой. — Оглашу сразу повестку дня — решение о слиянии нашего Общества с «УютСтроем» и создание нового Общества.

Я слышу его, но не слушаю, ощущая глухой вакуум вокруг. Крепко сжимаю пальцами линер, вглядываясь в пустой белый лист, лежащий на планшетке передо мной.

Каково сейчас Илье? Вокруг него взрослые мужчины, считающие, что каждый из них поступает верно.

На нем же — ответственность за своего друга, желание сделать все, как надо, не отдаваясь в чужие руки. Беспокойство за судьбу компании, за сотрудников, за меня.

Федоров раздает нам бланки, мелкий шрифт которых сливается в черно-белые полосы. Я пытаюсь вникнуть в суть написанного, — и не могу.

А мужчина меж тем продолжает, говорит и говорит, рассказывая о процедуре слияния и том, как будут распределяться проценты после объединения. Временами монотонность его голоса сменяется громкими нотами, и тогда я поднимаю голову и смотрю на него с ощущением легкой брезгливости. Но Федоров старается не для меня, сегодня он актер одного зрителя — Никиты Матвеева. Московский гость сидит, подперев подбородок рукой, и кивает в такт чужим словам, задает вопросы, улыбается в ответ на несмешные шутки Алексея Николаевича.

Все это представление кажется таким несуразным, что меня порывает отшвырнуть ручку и сказать, что я против. Что моего несогласия хватит, и слиянию не бывать, по крайней мере на сегодняшнем собрании, а там уже дальше будет видно.

Илья обязательно найдет способ вытащить друга из-под пресса, а Федорову придется оставить свою идею, а еще лучше — уйти в другую фирму, прикрывая свой позор.

Но я сижу, как приклеенная, переводя взгляд на большие настенные часы. Прошло уже тридцать минут, а кажется, что вечность.

— Есть несогласные? — доходит, наконец, до сути Федоров.

Сержиков отрывается от своего драгоценного ноутбука, переставая щелкать клавиатурой. Илья поднимает голову, по-прежнему сидя со скрещенными на груди руками. Матвеев с интересом смотрит на меня, точно впервые заметив, что в их мужском коллективе присутствует женщина.

Воздух вокруг пропитывается чем-то тяжелым, давящим. Молчание длится уже непростительно долго, а я все жду, когда заговорит Поддубный, но он не произносит ни слова.

Уже не скрываясь сверлю его глазами, торопя: ну же, ну! Скажи что-нибудь, возрази, как хотел!

Нам хватит времени до следующего собрания, чтобы склонить на нашу сторону как минимум Никиту Матвеева, а как максимум — придумать что-нибудь еще.

Я открываю и закрываю рот, когда Илья достает телефон и равнодушно нажимает на экран несколько раз.

Что ты задумал, черт подери? Почему так медлит?

— Раз все согласны, тогда приступим к подписанию бюллетеней.

Мои бумаги падают на пол, кружась, разлетаясь, точно это не три листа, а большая белая стая. Неуклюже наклоняюсь, чтобы подобрать их. Голова кружится, руки дрожат, во рту привкус металла.

Это —  все? Борьба окончена?

Илья знает нечто большее, чем мне рассказал? Федоров дожал его, тогда, вчера вечером, когда Поддубный чертыхался, глядя в мобильник?

Мне жарко, я чувствую, как краснеют щеки от приливающей к ним крови.

Так не должно быть.

— Готово, — Илья щелчком отправляет на середину стола документы, на которых стоит его размашистая подпись. Я вижу, как Алексей Николаевич хватает их узловатыми пальцами, а потом удовлетворенно кивает:

— Спасибо, Илья. Я рад, что ты выбрал правильную сторону.

— И раз уж я выполнил свою часть обещания, — не прерываясь, продолжает Поддубный, точно не слыша комментарии Федорова, —  то теперь нет никакой другой причины держать под стражей Олега в связи с разбирательством по делу обрушения лестничных маршей в «Палладиуме».

«Вот оно», — мелькает в голове. Его казенные фразы режут слух, причем не только мне.

— Илья, если бы это зависело только от меня, — разводит руки по сторонам Федоров, явно недовольный словами моего мужчины. Я ловлю себя на том, что снова кусаю пальцы, не зная, как еще справиться с напряжением.