Тайны Циты. 2. Декоративка. Книга 2 (СИ) - Грин Агата

Мне надо было прижаться к стволу и не шевелиться, тогда бы был шанс, что меня не заметят, но я сообразила это слишком поздно. Я поторопилась, когда до земли осталось совсем близко, и спрыгнула; при этом я выпустила ветку, за которую держалась, и та, разогнувшись, шумно ударила по другой.

В спину дало  порывом ветра, с головы слетел платок, и волосы  разметались в воздухе. Я упала.

Со всех сторон  послышались шум крыльев и треск; гуи старались до меня добраться, а ветки им мешали. Я подумала, что, в принципе, можно попробовать убежать, скрыться в лесу,  и, вскочив на ноги, предприняла попытку к бегству. Меня  сбили с ног; я завопила…

Выпустив из легких весь воздух, я замолкла и сжалась, но никто меня когтями не разрывал и клювом голову не отрывал. Одним слово, меня не торопились есть.

 Я открыла глаза и взглянула в глаза смерти, чтобы понять, чего она медлит?

Гуи, который сбил меня с ног, внимательно изучал  меня одним глазом и низко опустил клюв…на котором  я заметила две  борозды.  Две борозды!

 — Арта,  — выдохнула я ошалело, и начала искать другие опознавательные знаки. Девчонка наша молодая, и потому не такая крупная, как взрослые особи,  ее серенькое оперение еще не до конца сменилось пестрым…

Это и в самом деле оказалась она, Арта! Не будь я такой паникершей, заметила бы при приближении гуи, что хоть они без всадников, на них остались яркие ремни,  указывающие на то, что они не дикие.

Я протянула руку, и она ласково «пощупала» ее клювом.

 — Арта, Арта,  — бестолково повторяла я; затем вспомнила «кодовые» слова, которым меня научил Зен, и повторила их. Это была лишняя предосторожность, гуи итак меня отлично узнала; если бы она не узнала меня, то другой гуи бы меня с ног сбил и сожрал бы… или отнес в когтях в Северную башню.

Я встала, уже не боясь, что меня разорвут, и прошла под ее крылом. Схватившись за один-единственный ремень на ней, я стала думать, что делать дальше.  С одной стороны, мне повезло:  меня нашли гуи с Северной башни, которых каждый день отпускали полетать, с другой стороны, мне не повезло, ведь они были без всадников и без «седел». 

Я могу привязать к ремню на Арте свое сброшенное  яркое платье, и отпустить ее  в башню, к Зену. Он непременно поймет, что это значит, и вернется за мной. Но после того, что я провернула, Зен наверняка заперт где-то, его не отпустят, а Великая матерь уверена, что меня вообще нет больше в этом мире, ведь меня боги забрали.

Я покосилась на Арту.  Зен учил меня, как влезать на гуи, втолковывал, как удержаться на них… Делать нечего. Судорожно вздохнув, я покрепче взялась за ремень и начала лезть на Арту; она помогла мне крылом. Мои руки скользили по перьям, ладони снова стали мокрые,  я скатывалась с гуи, как букашка скатывается со скользкого листика… Арта  не стала ждать, когда я устроюсь, просто взяла да оттолкнулась от земли; от этого движения меня на ней расплющило.

Ветки посыпались на нас дождем; треска стало еще больше.

Я не орала. Я молилась.

…Когда я слезла  с Арты  на верхнюю площадку  Северной башни, навстречу мне вышли несколько всадников. Вышли – но не подошли близко. Эти трое здоровенных мужиков с оружием испугались меня.

Правильно, бойтесь.

Я не мэза, я хуже. Меня даже «боги» не приняли…

Ноги у меня дрожали, как желе, из-за долгого мышечного напряжения, то же самое было с руками. Я вся была – напряжение. В одной только грязной порванной сорочке, босая, со всклокоченными волосами, искусанная, я вскинула голову так гордо, словно была облачена в королевский наряд, и процедила:

 — Ведите меня к матери.

И повели ведь! Иначе и быть не могло.  Пока я была на взводе, пока я была не совсем в себе, пока я пугала, надо было действовать. Я не замечала, как на меня смотрят, не обращала внимания на шепоток и ахи, я шла к цели.

Мне нужна Верховная. Мы должны поговорить. 

…Храм Великой матери я покинула  ночью, все в той же драной сорочке, босая. Вопросы внешнего вида и самочувствия меня совсем не беспокоили; надо было определиться с другими, куда более значимыми вопросами, и мы с Верховной  обсудили их.  Это был долгий разговор тет-а-тет, во время которого мы ни разу не отвлеклись даже на глоток воды.

Теперь мне казалось смешным, что я так боялась первый раз встретиться с Великой матерью, что даже споткнулась и коленки разбила… Как и сказал Александр, дочь Ногланы  труслива. Одно только мое появление ввергло ее в панику: ужас какой, боги вернули дань! Такого не случались никогда!

Первым делом я поставила ее в известность о том, что данью не являюсь и что у меня особое положение, и предупредила, что  тот, кто меня тронет, будут отвечать перед богами. Они направили меня сюда с определенной целью, и мое благополучие очень важно. Я даже не солгала; по большому счету, так и есть: Александр имеет на меня планы, и если со мной что-то случится, он будет рассержен.

Как приняла это преемница Ногланы? Молча. Я не услышала ни одного возражения. Разговор был долгим по другой причине…

Я сообщила Верховной, что боги не довольны ее политикой, что надо придерживать принципов, которых придерживалась Ноглана, что людям нельзя внушать похоть, чтобы подтолкнуть к ритуалам. Мэзава должна стать такой, какой задумывалась изначально – страной свободного выбора, страной, где нет рабства. Технологиями, которые дали боги, надо пользоваться умеренно и только в сложных случаях. Например, если бы Кетней остался жив,  Великая матерь могла бы помочь ему избавиться от ужасных воспоминаний… Для этого ведь Ноглана просила «свет», чтобы помогать людям, а не делать из них марионеток.

Я также намекнула, что первая дань была гораздо меньше, чем сейчас. Ишь ты – семь девочек! А не жирно ли будет богам? В первый-то раз Мэзава отдала им всего одну, и отдала в обмен на технологии, на помощь. А теперь обмен уже не назвать равноценным: они берут слишком много, хотя дают мало. В идеале я хотела убедить Верховную совсем перестать отдавать дань, закрыть врата и не открывать, но она отказалась: без технологий богов  никак.

Тогда я предупредила ее, что дань надо уменьшить, и что девчонки должны уходить к богам добровольно, приняв обдуманное и взвешенное решение.  А во сколько лет можно принять более-менее взвешенное решение? В восемнадцать хотя бы, но не в тринадцать-пятнадцать…

Я говорила и говорила, Верховная слушала.  Она ни разу не спросила,  о том, что больше всего ее волновало: не заменят ли ее? Не отправили ли меня сюда вместо нее? Я понимала, что ее гложет этот вопрос, но не отвечала на него. Зато прямо сказала о том, что она делает неправильно. Ниэрад  жесток, Ниэрад использует женщин, но этот порядок был одобрен богами, и он сохраняется до сих пор. А вот Мэзава изменилась, и это плохо.  Надо вернуть все, как было.

Страх отпустил Великую матерь только под конец разговора, когда она убедилась, что останется на своем месте и что отделалась только предупреждением. Я так и не сказала ей, что боги – никакие не боги, потому что это бы только усложнило мое собственное положение; мне нужен был ее страх перед ними.

 Сделав, что должна была, я отправилась в сопровождении воинов к Зену, которого, как я и думала, заключили под стражу, и снова в Северной башне.  Я так устала и вымоталась, что засыпала на ходу, и в носилках заставляла себя не опускать налившиеся свинцом веки. Беременная женщина должна себя беречь, но я была к себе безжалостна, и это могло грозить мне выкидышем, но я не думала об этом. Я исчерпала свои силы, и мне нужен был Зен, мой Зен. Только рядом с ним я могла выдохнуть, только рядом с ним могла спокойно заснуть… После встречи с Александром я нуждалась в нем еще больше. 

В подвальных коридорах башни было темно и сыро; зевающий охранник провел нас к камере и отпер. Я взяла у него масляную лампу и сама вошла внутрь. Зен пошевелился, проснулся, открыл глаза…

 — Оставьте нас, — приказала я.

Лишние вышли; закрыв дверь камеры, я прижалась к ней спиной и, не в силах сделать хоть шаг, посмотрела на своего желтоглазого. Он плавно и бесшумно встал с кровати, подошел, но не решился меня коснуться… его взгляд бегал по мне: по  волосам, ставшим паклей, по измученному лицу, по исцарапанным искусанным рукам и ногам в синяках…