Выбрать волю (СИ) - Берестова Мария

— Ну что же ты... — попыталась сказать что-то утешительное Эсна, осторожно гладя его по грязным волосам, мало того, что сальным, так ещё и запачканным не пойми в чём.

Он поднял на неё красные измученные глаза.

Должно быть, она в этот момент впервые увидела в нём человека. Не грозного повелителя Ньона, сметающего на своём пути всё, не сурового и мрачного мужчину, давящего на неё своими хмурыми взглядами, не пугающего своей властностью и силой врага, — а простого человека, которому тоже бывает больно, которому бывает страшно, который чувствует себя одиноким и нуждается в любви точно так же, как и любой другой.

Можно смело предположить, что таким его не видел никто и никогда.

— Зачем ты так себя изводишь? — с мягким упрёком спросила Эсна, убирая влажные пряди с его потного лба.

Он перехватил её руку, сильным отчаянным движением прижал её к своему лицу, к губам, и тихо попросил:

— Не оставляй меня. Не оставляй меня хотя бы ты!

— Ну что ты за глупости говоришь! Конечно, я тебя не оставлю, — немного раздражённо отозвалась Эсна, которая чувствовала теперь некоторый стыд за то, что и в самом деле хотела бы от него уйти.

Это был тот редкий случай, когда для него имели значение не слова, а тон.

С тяжёлым вздохом он отпустил её руку и отстранился.

— Да-да, — мрачно согласился он. — Конечно, не оставишь, я помню. Мне же наконец удалось найти ту цену, за которую ты продаёшься, — горько усмехнулся он.

Эсна аж рот приоткрыла от такого неожиданно оскорбления, но быстро вспомнила, что, действительно, сама же предложила, что не будет требовать развода, если он оставит в покое Дерека. Мучительно покраснев, она осознала, как такая «сделка» выглядит его глазами.

— С тобой, решительно, невозможно иметь дел! — она резко встала и направилась к выходу.

— Эсна! — осознав, что натворил, вскочил он.

Она обернулась в удивлении.

— П... прости меня, — с трудом выдавил из себя он, не привыкший извиняться ни перед кем. — Не уходи, прошу.

Она удивлённо приподняла брови и с некоторой ворчливостью ответила:

— Я и не ухожу, Грэхард. Я хочу отдать пару распоряжений. Ты себя вообще видел?

Пока он с неприкрытым изумлением пытался разглядеть себя — а видок у него и впрямь был тот ещё, помятая одежда в разводах и кусочках еды, клочки пыли в отросшей бороде, ошмётки винной пробки под ногтями, — она приказала готовить баню и позвать убраться в покоях.

К моменту её возвращения он вполне признал, что мытьё ему явно не помешает.

Она смерила его поникшую фигуру сочувствующим взглядом и постаралась придать голосу мягкости:

— Грэхард, ну в самом деле. Что ты творишь? Неужели ты вправду не в состоянии позаботиться о себе, если эту почётную обязанность не возьмёт в свои руки кто-то другой?

Он нахмурился и сложил руки на груди, но выглядеть грозно у него не вышло: помятый и отросший вид делал его совершенно жалким.

— Горюшко ты моё! — возвела глаза к потолку Эсна, подошла, встала на цыпочки, нежно разгладила пальцем его хмурый лоб и осторожно заглянула в глаза: — Ну что, что ты творишь?

В её голосе звучала ласка и обеспокоенность.

Черты его лица разгладились. К нему частично вернулось самообладание.

— Я бы тебя обнял, солнечная, — усмехнулся он, — но, кажется, ты права, мне не помешает сперва помыться.

Она рассмеялась и обняла его сама.

Он тяжело вздохнул и зарылся лицом в её волосы.

Интермедия

Младший Треймер неспешно пил коньяк в гостиной Кьеринов.

— Ходят слухи о болезни солнечной, из-за которой она не выходит из покоев, — обстоятельно объяснял он. — И совершенно точно имела место бурная ссора. Раннид как с цепи сорвался.

Старый князь хмурился и вертел свой бокал в руках.

— Куда-то запропастился его даркиец, — продолжил Треймер делиться новостями из Цитадели. — Судя по всему, дело крайне острое, раз дошло до отмены совета. Возможно, его выкрали прямо из Цитадели. Полагаю, Раннид подозревает и нас в том числе.

Тут уж князь непритворно удивился:

— Пробраться в Цитадель — и вместо того, чтобы убить владыку, украсть его ординарца? Это кого же Раннид считает наделённым столь альтернативной логикой?

Треймер холодно пожал плечами и пригубил коньяк, затем расшифровал мысль:

— Это лишь мои предположения. Не вижу пока иных причин не допускать членов совета в Цитадель, — мысль о том, что владыка валяется пьяным в своих покоях, и именно по этой причине советы не проходят, даже не закралась ему в голову. — Очевидно, он нам не доверяет. Возможно, даркийца действительно выкрали и пытали с целью получить доступ к информации?

— Выкрасть человека из Цитадели? — засомневался князь. — Если бы кому было такое по плечу — власть бы уже сменилась.

— Он иногда выходит, — сделал небрежный жест рукой Треймер. — Могли подстеречь снаружи.

Князь задумчиво кивнул:

— Похоже на то.

После они тщетно поперебирали имена знакомых, но так и не смогли прийти к выводу, кому это могло понадобиться.

— Остаются Веймары, — заключил старый князь. — Непонятно, что за интриги они ведут, но только они стали бы играть втёмную.

Треймер задумался, пожевал губами и выдал предположение:

— Возможно, из-за того приказа с пиратами? Грайвэк может серьёзно пострадать в этой истории.

Князь прищурился и возразил:

— Веймар не дорожит зятем, да и Ирэни он стоит поперёк горла. Она только рада будет стать вдовой.

Изобразив жестом согласие, Треймер ничего не ответил: других предположений у него не было.

В баню Эсна Грэхарда потащила сама, и мытьём тоже занялась сама. Ей не хотелось сверх необходимого светить перед слугами дурным состоянием супруга.

Мрачный владыка стремительно трезвел. От внутренних терзаний его внимание переключилось на текущую ситуацию, что вызвало в нём двойственные чувства.

С одной стороны, он испытывал унижение при мысли, что Эсна видела его в таком состоянии, что он явно и недвусмысленно вызвал в ней жалость и что теперь она возится с ним, как с ребёнком. С другой стороны, было необыкновенно приятно то, как её нежные руки намыливали и омывали его тело, как она заботливо суетилась вокруг него и как щебетала какие-то свои совершенно женские «заклинания», комментирующие процесс мытья.

От того, что он чувствовал себя особенно униженным тем, что такая забота ему нравится, ему нестерпимо хотелось сказать ей какую-нибудь гадость. Он даже придумал, в каком именно направлении будет сказана эта гадость — заявить, скажем, что из неё вышла бы отличная служанка или даже рабыня, — и теперь стоически стискивал зубы, волевым усилием принуждая себя молчать.

Усилия эти столь красноречиво отражались на его лице, что Эсна их заметила, но расшифровала совершенно иначе:

— Горячо? — с тревогой спросила она. — Сейчас разбавлю! — и засуетилась с ковшиками.

С мученическим видом Грэхард вздохнул. Перед тем, как нырнуть с ним в баню, Эсна предусмотрительно сняла верхнее платье и осталась в одной рубашке, поэтому все эти мельтешения и особенно нагибания выглядели весьма соблазнительно.

Бьющаяся в мозги гадость незамедлительно сменила направление. Теперь чрезвычайно хотелось сказать, что для женщины, надумавшей совратить мужчину с помощью мытья, она недостаточно искусна.

Ему, как несложно догадаться, доставляли наибольшее удовольствие те гадости, которые выставляли супругу бегающей за ним особой.

Грэхард тяжело вздохнул и медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы, пытаясь справиться с собственным раздражением.

— Злишься? — грустно удивилась Эсна, садясь перед ним на корточки и облокачиваясь на его массивное волосатое бедро. — Ну что опять не так?

Он смерил её придавливающим типом своего взгляда, потом грустно посмотрел куда-то в пространство и мрачно согласился:

— Злюсь.

Она тихо-тихо вздохнула, приподняла брови и предложила: