Марина Суржевская - Риверстейн

— Ну, Гниль по весне разгулялась… — неуверенно сказала я.

— Ага… это нам так сказали. Что Гниль…надо в Пустошь сходить, — решительно сказала Ксеня, — разузнать, что там да как. Ох, не нравится мне все это!

А то, мне тоже…

— Как же мы туда сходим? Не пускают же!

— Придумаем! — подруга в третий раз облизала пустую ложку, и с сожалением обозрела пустую миску и поднялась. В том, что Ксеня обязательно придумает как сбежать в деревню, я не сомневалась.

К сожалению, планы по посещению деревни пришлось отложить. С вечера бодрая и решительная Ксеня к утру проснулась с горячечной головой и красными, воспаленными глазами.

— Студенная Хвороба! — обрадовала нас прибежавшая Данина.

Ксеня застонала. Все знают какие отвратительные на вкус настойки от этой напасти! Гадкие настолько, что болеть хворобой мы искреннее стараемся пореже!

— И ты, Ветряна, мне тоже не нравишься, — заявила Данина, ну-ка покажи язык!

Я высунула кончик, косясь на недовольно застывшую в углу Гарпию. Отлеживание в постели одной послушницы, она скрепя сердце еще могла пережить, но двух!!! Да еще каких!!! А как же ее любимое утреннее развлечение с хлыстом?

Однако Данина непреклонно стояла на своем.

— Ветряна, Ксеня, живо в постель! Не хватало мне еще всех послушниц заразить! Как вас потом лечить? Лорд ректор приедет, а у нас все по койкам лежат, хворают, его заражают! Он ругаться будет, мол, не усмотрела Данина, прозевала, прошляпила!!! Живо в постель, кому говорю!

Гарпия скривилась, упоминание лорда ректора ей явно не понравилось, однако перспектива, нарисованная хитрой травницей, не понравилась еще больше. Потому что влетит тогда не только ей, но и Гарпии тоже.

Однако сдаваться так просто мистрис не жалела.

— Пусть Ксеня остается, а вот Ветряна на больную что-то не похожа…

— Не похожа? — взвилась травница, — да вы посмотрите на нее! Глаза красные слезятся, сама синюшная, трясется, как припадочная!

Меня и правда потряхивало. От очередной бессонной ночи да выпитой почти полностью бодрящей настойки. Эффект от нее был, спать не хотелось, но сейчас меня трясло хлеще горячечной Ксени.

— Страшная, как навь кладбищенская! — добила меня Данина.

Я обиделась. Ну не красотка, конечно, но кладбищенская навь??? Это, пожалуй, слишком!

Зато Гарпии сравнение понравилось, она даже растянула тонкие губы в подобии улыбки. Чтобы ее порадовать я скосила глаза и обморочно задышала. А так как с утра я не успела расчесаться и волосы дыбом стояли на голове, выглядела я, наверняка, знатно.

Данина сдвинула брови, чтобы я не переигрывала.

— Пойду отварчик от Хворобы принесу! — радостно потерла руки травница, — и побольше! И корень мохровицы заодно, чтобы уж наверняка!

Гарпия растянула губы сильнее. Настойка мерзкая, а корень мохровицы, который нужно жевать от горячки, отвратительный настолько, что запросто сшибает с ног лошадь. Убедившись, что ничего радостного нам не светит, а данные лекарства вполне можно приравнять к утренней экзекуции, Гарпия милостиво разрешила нам болеть и удалилась.

— Ух… — Данина вытерла со лба лоб. Я плюхнулась на свою койку.

— Навь кладбищенская???

— Ну прости, надо ж было мистрис убедить. хотя… — она окинула меня скептическим взглядом и добила, — хотя навь кладбищенская покраше тебя будет! все, я за настойками пошла, а вы живо под одеяло! Не хватало еще и правда всех хворобой заразить. — и хитро улыбаясь, вредная травница вышла.

Я благодарно посмотрела ей вслед и вытянулась на узкой койке. Все-таки возможность поспать в тепле вместо бега по стылому двору от хлыста и нудных занятий весьма радовала. Даже, если для этого пришлось стать навью! И потом вопрос собственной внешности меня и раньше не сильно волновал, а сейчас и подавно. Страшная я, так что ж поделать, замуж все равно нам не выходить. Послушницы Ордена принимали целибат, обет безбрачия. А что бы просвещать, да нести святое слово народу и моя неказистая внешность сойдет.

И все же… Навь кладбищенская!

— Ты сегодня опять не спала? — сипло спросила Ксеня. И как она заметила? Сама же дрыхла сном младенца все ночь. Я промолчала, не зная что сказать. Темные, как спелые вишни глаза подруги осуждающе рассматривали меня из-под одеяла.

— Сейчас поспи. Утро уже. Можно.

На глаза мне навернулись слезы. Защипали, и я судорожно задышала ртом уже по-настоящему.

— Догадалась… — прошептала я.

— Дура ты, Ветряна, — сипло, но с чувством резюмировала Ксеня, — спи. Потом поговорим.

Облегчение от того, что можно будет все рассказать, что Ксенька не испугалась и не отвернулась от меня, было столь сильным, что я не выдержала, затряслась от хлынувших слез. И свернулась калачиком, отвернувшись, уставилась невидящим взглядом в стену.

— Поспи, — повторила Ксеня шепотом. И я расслабилась и… заснула.

Когда Данина принесла настойки мы в унисон посапывали на своих койках.

Поговорить нам не удалось. Измученная вынужденным бодровствованием последних дней, я проспала до заката, даже на запахи принесенной дневальщицей каши не отреагировала. А к вечеру Ксеньке стало хуже, горячка усиливалась. Подруга металась на узкой койке, красные жаркие пятна разлились по ее щекам. Данина озабочено протирала ее влажной тряпкой, вымоченной в настойке трав и ругалась себе под нос.

— Надо перенести ее ко мне, — сообщила травница, — нельзя здесь оставлять, боюсь все хуже, чем я думала…эх, хоть бы не…

Вздрогнула, поняв, о чем женщина умолчала. Хоть бы не Гниль, от которого в прошлом году так и не спасли трех послушниц.

— Собери ее вещи. Нательную рубашку, платье, платок. И одеяло сверни, ей холодно, постараюсь ее согреть. Позову кого-нибудь, чтобы перенести Ксеню ко мне в травницкую.

— Я с Ксеней!

— Тут сиди. Если то, чего я опасаюсь… тут сиди!

Я упрямо выставила худой подбородок.

— Я. С Ксеней. Даже если это Чернильная Гниль, все равно. Я ее не брошу.

Данина покачала головой, потом устало махнула рукой, соглашаясь.

В комнатке травницы мы уложили больную на кушетке, укрыв двумя одеялами, но подруга все равно тряслась от холода. Пока Данина готовила снадобья, я разожгла камин, не жалея дров, так что через полчаса в маленькой комнатушке было нечем дышать от жара. Однако, Ксеня все так же мерзла. Всю ночь Травница, сцепив зубы, обтирала ее горячее, мокрое тело холстиной. Иногда она без сил замирала в углу, на куче хвороста и сена, и тогда ее заменяла я.

Ксеня плакала, когда мы стаскивали с нее одеяла, хваталась за него горячими пальцами, просила оставить ее в покое и не мучить.