Ольга Гусейнова - Сумеречный мир

– Ты – трус, старик. И не достоин права быть старшим. Глава прежде всего думает о клане, а не наслаждается игрой в бога, – проскрежетал Егор. – Я клянусь, если с ее головы упадет хоть волос, мой клан вырежет даже детей.

Оборотни заволновались, некоторые нервно посмотрели на небо, словно ожидая оттуда кары.

– Традиции создаются веками. Нашим – уже восемьсот лет. Именно они в свое время позволили выжить, избежать анархии, достичь благоденствия и процветания, – вещал Святослав. – Вы нарушили все известные двуликим. – Повернулся ко мне и рыкнул: – Готовься, рысь. Или ты передумала? Разве ягуар тебе не нужен?..

Раздеваться перед толпой было мучительно стыдно и неловко. К ледяному кому у меня внутри добавился пронзительный осенний ветер, пробрав до костей. Но стоило опуститься на четыре лапы, покрывшись мехом, как я тут же согрелась: Гелла напала резко и без предупреждения. Лишь благодаря эмпатии мне удалось среагировать быстро, за долю секунды ощутив ее эмоциональное напряжение и порыв. Теперь некогда было посматривать на окружающих. Пришлось скакать зайцем, уворачиваясь от клыков, когтей и массивного тела самки барса. На моих боках становилось все больше и больше рваных полос. Я истекала кровью под рев беснующегося ягуара, окруженного пиками и арбалетами.

Ослабев от потери крови, я не могла носиться с прежней скоростью, ловко уворачиваясь от огромной кошки. Теперь она скорее издевалась надо мной, добивала, гоняя по кругу. В какой-то момент я поняла: помощь не успеет, надо срочно использовать старый проверенный способ – иначе нас убьют. Резко развернувшись и, сняв щиты, ударила направленной волной ужаса и отвращения по сопернице. Кошка взвыла, припала к земле, прижимая уши к лобастой голове. А я прыгнула сверху и вцепилась ей в холку. На беду, я переборщила с эмоциями. Обезумевшая самка барса рухнула на спину, подминая меня, и начала кататься по земле. Меня настигло дежавю: хрустели ребра, пульсировала в ушах кровь, пахло теплой кровью, кошка рвала мою шкуру когтями, пытаясь освободиться… А я, словно питбуль, перебирала челюстями, подбираясь к ее горлу.

Сознание медленно отключалось, но я увидела, как Егор, трансформировавшись, ринулся на копья, ломая их телом. Частично насаживаясь на них, сумел дотянуться до окруживших их плотным кольцом перевертышей. Дальше ягуар рвал глотки направо и налево, совершенно потерявшись в кровавом безумии.

Рядом с ним ревел тигр, выбираясь из-под кучи-малы, устроенной ему барсами. Кричали женщины. Страшно завыл волк, встав над телом Святослава с неестественно вывернутой головой. Перед погружением в темноту мелькнула мысль: «Глебушка всегда выбирает правильную цель и никому не позволит надеть на себя ошейник подчинения».

А я… я победила, ведь подо мной в предсмертных судорогах дергалась огромная кошка Гелла. И теперь Егор мой по праву сильного! Мой!

– Содрать с вас шкуры мало, так издеваться над ребенком…

– Капочка, любимая, ну что ты наговариваешь, мы тоже пострадали. А шкуру с тех котов мы содрали, не переживай…

– Сава, ты как маленький, и шутки твои дурацкие…

– Ну какие уж тут шутки, любимая. Все честь по чести, обещали – сделали!

– Заткнись! – сквозь плотный туман в моей голове раздался резкий глухой приказ Хмурого.

Словно пудовыми губами мне удалось попросить:

– Холодно… я домой хочу…

Сразу же меня накрыли чем-то мягким и облачно-пушистым, уютно окутавшим родным запахом, а сбоку горячее живое придвинулось… Щекой прижалась к чему-то гладкому… Под ухом равномерно стучало… сердце, кажется. Знакомый, умиротворяющий звук, под который моя сущность эмпата окунулась в прекрасные эмоции нежности, любви, заботы. Пропитывалась насквозь, восстанавливалась после страха, чужого неприятия, злости и прочего негатива.

И рефреном чудному чуду я услышала любимый, скрежещущий от переполнявших его эмоций голос, что тут же откликнулся на мою просьбу:

– Мы уже дома, родная. Все позади, я позабочусь о тебе.

Густой липкий туман снова поглощал сознание, нестерпимо хотелось вынырнуть из него, потому что одна важная мысль снова прорвалась сквозь вязкую вату:

– Егор… Егора ранили… ему больно… мне надо к нему…

– Здесь твой Егор, здесь, котенок, жив-здоров. Открой глазки, Ксенечка, моя хорошая.

– Бедняжка! – грустно прошелестел знакомый женский голос. – Столько напастей, и когда это только закончится…

– Капочка, вон Хмурый своей ненаглядной готов песни мурчать о вечной любви, а ты меня даже пожалеть не хочешь. Почеши хотя бы за ушком, любимая…

– Я тебя сейчас почешу… мухобойкой по наглым рыжим мордасам! – беззлобно отмахнулась женщина.

Я пыталась задать с десяток вопросов, но собственного голоса не слышала. И веки тяжелые, неподъемные. И спать очень хочется. Но еще больше – выбраться из опасного болота.

– Я так устала… Почему?.. – наконец-то сорвался с губ самый простой вопрос.

– Ксенечка, детка, просто мы твои косточки срастили, много сил ушло. И крови ты потеряла много. Снова. А организм еще с прошлого раза не окреп. Вот и тяжко тебе сейчас вдвойне…

Я вслушивалась в голос женщины, пытаясь понять смысл сказанного, но выходило плохо. Единственное, что меня встревожило и колокольным набатом зазвенело в голове: детка… женщина… Дальше понеслось: закон сильного, ошейник подчинения… Гелла, которая с вызовом и плотоядно рассматривала мужчин, эмоционально вычеркнув меня из состава конкуренток. Еще бы, слишком слабая и мелкая кошка не соперник. Я помнила ее чувства, прочла. Стоило мерзавке получить добро старейшины на бой, тут же перевела рысь в мертвецы.

– Он мой, – занервничала я. – Егор только мой… я выиграла… я сильная… достойная… мой.

– Тише, тише, любимая, – снова услышала я родной голос, наполненный нежностью и заботой. – Конечно я твой Егор, только твой, успокойся.

– У меня сейчас хвост отвалится! Хмурый, да ты нежничать умеешь. Не знал за тобой таких достоинств…

– Сава, достал уже, я сейчас тебя вместе с гипсом выкину в окно мозги проветрить! – глухо рыкнул у меня над ухом любимый.

Именно благодаря привычному звуку, в конце концов удалось вырваться из тумана и открыть глаза. Обозрела лежащего рядышком Егора с обнаженным торсом, со злостью уставившегося в сторону. Но стоило мне пошевелиться, он перевел взгляд на меня. И в выражении его лица, и в мгновенно потеплевших глазах появилась нежность и обеспокоенность:

– Лапушка моя, ты как?

Я выпятила нижнюю губу, шмыгнув носом от радости и облегчения. Старалась не заплакать, но слезы все равно побежали по щекам.

– Плохо, – всхлипнула я, – болит все тело, словно на меня шкаф упал.