Кресли Коул - Принцесса яда

– Что, за черт, Грин? – Мэл ворвалась внутрь. – Ты теперь боишься пчел?

Я пожала плечами, не желая ей лгать. Заметит ли она мою дрожь?

– Ты ведешь себя странно с тех пор как вернулась из Хотланта. Еще ты ме-е-дле-еннее соображаешь, и слишком нервная по сравнению с прошлой весной. – Глаза Мэл расширились.

– О, до меня дошло. Твои друзья в школе хороших манер приучили тебя к хорошим дорогостоящим наркотикам?

Я закатила глаза.

– Я серьезно. Да поможет мне Бог, если ты принимаешь наркотики, – Мэл указала на потолок, – без меня у тебя будут проблемы, Эви Грин!

– Клянусь тебе, что не употребляю нелегальных наркотиков.

– О, – она отступила, успокоившись. – Ты в порядке?

– Я уже в порядке. Я заснула, а когда проснулась, на моем лице была пчела. - Я чувствовала вкус лжи на губах.

– Вот дерьмо! Почему ты не сказала? Я уже собиралась назначить тебе реабилитацию.

– Я ничего не употребляю... это все пчелы...

 Я замолчала, потому что заметила, как через открытое окно позади Мэл, ползет плющ. Он рос на моих глазах и скользил вниз по стене. Словно длинная зеленая змея. Прозвенел звонок. Плющ исчез, унося с собой большинство моего здравомыслия.

– Я пойду, заберу наши вещи, – сказала Мэл. – Встретимся у твоего шкафчика. – Но возле двери она обернулась. – Эй, взбодрись. Ты выглядишь будто кто-то умер.

 Когда я попыталась пошевелить губами в ответ, она умчалась за дверь.

4 ДНЯ ДО АПОКАЛИПСИСА

                Пока я ждала начала урока истории мистера Бруссарда, я сделала пару набросков в своем секретном альбоме и попыталась игнорировать Джексона, сидящего на пару рядов позади меня.

Легче сказать, чем сделать. Казалось, все в нем требовало моего внимания. Тем более что он и другой парень, Гастон, начали говорить о девушках, а точнее о множестве подружек Джексона. Так значит в Бейсене Джексон был распутником? Теперь ты в другой лиге, кайджан.

                 Я снова рисовала свой последний кошмар. Три из трех последних ночей, мне снились ужасные убийства рыжеволосой ведьмы. Рисование, для меня, было большим чем простое увлечение, скорее необходимость – как если бы я хотела, чтобы плохие воспоминания отпечатались на странице, а не запятнали мой мозг. Пока я была полностью погружена в мысли, карандаш начал двигаться. Мое запястье мелькало, рисуя хлесткие линии, местами медленно оттеняя, и последняя жертва ведьмы обретала человеческие формы – мужчина висел вверх тормашками на ветке дуба, пойманный в ловушку колючей виноградной лозой. В отличие от изящного, застенчивого плюща, с которым я столкнулась вчера в туалете, лоза, которая его связывала, была толстой, с колючими шипами, и обвивалась вокруг человека, как анаконда. А ведьма контролировала ее, заставляя сжиматься сильнее каждый раз, когда мужчина делал вдох. Эти шипы врезались в плоть, тысячью жадных клыков. Я кропотливо вырисовывала края, затеняя эти шипы, заостряя их. Ведьма заставляла лозу сжиматься, крепче и крепче, пока его кости не треснули,  и хлынула кровь. Она выжала этого человека, как воду выжимают из тряпки... Сломала, сдавила. Он не мог вдохнуть, чтобы закричать. Одно из его глазных яблок оторвалось от глазницы, связанное с его черепом венами. По мере того как я делала набросок, я задавалась вопросом, мог ли он все еще им видеть.

                 С рисунками вроде этого, было легче всего понять, почему из-за этого альбома у меня уже бывали проблемы. Когда я впервые пожаловалась на покалывание в голове и неясное зрение, мама отвела меня на полное обследование и тесты, к уйме докторов - все оказались отрицательными. На протяжении всего времени, я была в состоянии скрывать то, какими ужасными были мои галлюцинации. До тех пор пока мама не нашла мой альбом. Я доверилась ей, рассказав о своем апокалипсическом бреде. Что оказалось большой ошибкой. После просмотра ужасов страница за страницей – пепла и разрухи, гнусных страшилищ, изобилующих среди почерневших руин, она начала сопоставлять факты.

– Разве ты не понимаешь, Эви? Твои галлюцинации – это вещи, которым обучала тебя бабушка, когда ты была маленькой. Видела чокнутых на улице, кричащих о конце света? Она не сильно отличалась от них! Оглядываясь назад, я понимаю, что она... она внушила тебе свои убеждения. Я знаю это потому, что она пыталась сделать это со мной!

Я была повержена. Ты можешь отрицать, что совершенно свихнулась, если хочешь, но когда у родителей есть копия твоих галлюцинаций на бумаге и есть семейная история психических заболеваний – ты пропала.

                Мама выдернула меня со второго семестра, за пару недель до окончания, и отвезла в ПШР. Доктора там лечили меня теми же методами, что и детей спасенных из сект. Моя перенастройка начиналась с единственного вопроса:

 – Эви, ты понимаешь, что должна отвергнуть учение своей бабушки?..

Я отвечала тому доктору нечленораздельно из-за препаратов, которыми меня накачивали. Но я никак не могла вспомнить свои ответы...

                Гастон снова отвлек меня, спрашивая Джексона о последней помеченной им самочке. Кайджан имеет успех? Я бросила взгляд на Джексона через плечо. На его столе лежал только конспект по истории, несколько вырванных листков бумаги и единственный карандаш, крепко зажатый в его большом, обмотанном пластырем, кулаке. Выражение его лица было самодовольным, когда он ответил:

 – Embrasser et raconter? Jamais. (Поцелуи и разговоры? Никогда.)

Я с раздражением закатила глаза, а затем вернулась к своему альбому, заканчивая еще одну из деталей на эскизе – другое глазное яблоко человека, уступая давлению, повисло рядом с первым.

Но следующий вопрос Гастона снова привлек мое внимание.

 – T’aimes l’une de ces filles?  Нравилась ли Джексону какая-либо из здешних девчонок?

Он ответил басовитым голосом.

 – Une fille, peut-etre. Пожалуй, одна.

Я снова почувствовала на себе его взгляд. Ранее Мэл уже спрашивала:

 – Неужели он действительно думает, что у него есть шанс с тобой? - и я вроде как верила, что у него и правда есть.

                Вчера, я решила его избегать. Не так уж легко это сделать. В отличие от большинства парней, Джексон возвращался к своему шкафчику после каждого урока. Если быть честной, его остановки, вероятно, служили для наполнения фляжки. Но иногда, сделав глоток, он поворачивался ко мне, приоткрывая рот, словно собирался что-то сказать. Я всегда награждала его холодной улыбкой и уходила прочь. И кайджанский бабник казался удивленным, что я была неуязвима к его чарам. Соглашусь, он был привлекательным – некоторые девушки вздыхали, когда он проходил мимо них....