Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар

Никто, конечно, не собирался делать из меня школяра, но, по слухам, Делоне в молодости несколько лет провел в Тиберийском университете и изрядно там просветился. Нельзя было допустить, чтобы он столкнулся с невежеством в лице воспитанницы Дома Кактуса.

К удивлению наставников, мне нравилось учиться, и порой я даже проводила свободные часы в архивах, пытаясь распутать хитросплетения каэрдианской поэзии. Меня увлекли сочинения Фелиция Долофила, который с радостью лишил себя мужского естества ради любви своей подруги, но застав меня с этой книгой, Джарет велел ее отложить. Похоже, Делоне условился, чтобы меня передали ему в таком чистом и непорочном состоянии, какое только возможно сохранить, воспитывая ребенка при Дворе Ночи.

Если он желал, чтобы я совсем ничего не знала о плотской любви, то сильно опоздал. К семи годам я усвоила — пока в теории — очень многое об искусстве служения Наамах. Посвященные сплетничали, а мы подслушивали их разговоры. Например, о королевском ювелире, чьи изделия украшали шеи знатнейших придворных дам, а сам же он предпочитал очаровательных юниц, чьи тела прельщали исключительно природными совершенствами. Или о прославившемся своими прозорливыми вердиктами судье, который дал тайный обет удовлетворить за одну ночь больше женщин, чем Благословенный Элуа. И об одной знатной даме, которая открыто признала себя иешуиткой и, дабы защититься от гонений, день и ночь не отпускала от себя красивого мужественного телохранителя, но в его обязанности входила не только охрана; а другая титулованная леди славилась своим хлебосольством и для пышных приемов постоянно нанимала прислужниц, в совершенстве освоивших искусство составления букетов и плотского ублажения ртом.

К подобным пустым сплетням и сводились мои познания, но я считала себя глубоко осведомленной, даже не подозревая, сколь скуден мой запас сведений. За стенами Двора Ночи происходило множество событий: крутились шестеренки, менялась политика, — а мы в своем пристанище обсуждали только вкусы того или иного завсегдатая и соперничество с другими Домами. Я была слишком мала, чтобы воспринять новость о гибели дофина в битве на границе Скальдии, но помню, хотя довольно смутно, как скончалась его вдова. Тот день объявили траурным, поэтому мы вплели в волосы черные ленты и закрыли для посетителей ворота Дома Кактуса.

Я тогда жалела маленькую принцессу, дофину. Она была моего возраста и вдруг оказалась круглой сиротой, у которой из родни остался только мрачный дедушка-король. «Однажды, — мечтала я, — приедет прекрасный принц и спасет ее, а в другой раз Анафиэль Делоне придет на помощь и мне».

Вот о такой чепухе я и думала, поскольку никто поблизости не обсуждал ни выгоды, ни потери, ни политические комбинации, ни возможность отравления, ни таинственное исчезновение королевского виночерпия, ни загадочную улыбку слуги с новой серебряной цепью на шее. Об этом и о многом другом я узнала уже от Делоне. Подобные сведения, в общем-то, не представляли интереса для служителей Наамах. Мы были цветами, распускающимися в ночи, которые увядали от лучей солнца и уж тем паче от миазмов политики.

Посвященные благоразумно воздерживались от чреватых последствиями разговоров, а дуэйны Тринадцати Домов, что бы они не думали, ни с кем не делились опасными умозаключениями, преследуя исключительно собственную выгоду. Ничто так не портит праздные удовольствия, как чрезмерная осведомленность, а именно на праздных удовольствиях и зиждилось бытие Двора Ночи.

Немногими полезными сведениями, которые мне все же перепали (за исключением крох вроде той, что на мужском теле есть двадцать семь, а на женском — сорок пять мест, пробуждающих при правильном на них воздействии безудержное желание), со мной поделились люди низшего сословия: кухарки, судомойки, лакеи и конюхи. Проданная или нет, я не имела статуса в Доме Кактуса, и слуги относились ко мне почти как к равной.

И у меня был друг — один, но настоящий — Гиацинт.

Да, можете не сомневаться, однажды испробовав на вкус сладость свободы и последующей поимки, я стремилась упиться ею снова и снова.

По меньшей мере раз в сезон — а летом и не единожды — я незаметно перебиралась через стену и уходила одна. С вершины холма, где располагался Двор Ночи, я спускалась в цветистый фартук Города Элуа, раскинувшийся у подножия Моннуи, и там обычно отыскивала Гиацинта.

Помимо подворовывания товаров у рыночных торговцев, чем он занимался в основном из любви к искусству и страсти к риску, мой друг подвизался посыльным и на этом поприще неплохо зарабатывал. В Сенях Ночи (так местные называли свой квартал) постоянно кипели какие-то интриги, ссорились любовники и сражались на дуэлях поэты. За медный сантим Гиацинт доставлял записки, а за бóльшие суммы становился глазами и ушами заказчика, которому шустро докладывал о всем происходящем окрест.

Вслед мальчишке летели беззлобные проклятья, но он считался счастливчиком, поскольку — при первой встрече Гиацинт сказал мне правду — его мать была единственной тсыганской гадалкой в Сенях Ночи. Еще более смуглая, чем ее постреленок, с глубоко запавшими глазами, она всегда обвешивалась золотом: в ушах покачивались золотые кольца, а шею обвивала цепь с золотыми дукатами. Гиацинт объяснил, что у тсыган принято носить на себе все свое богатство.

Много позже я узнала то, о чем друг умолчал: сородичи изгнали его мать, когда та почтила Наамах с мужчиной не из своего племени — тсыгане, кстати, не поклоняются Благословенному Элуа, и я так до конца и не поняла, в чем суть их религии. Гиацинт был рожден на улице презренной отщепенкой, и родные его никогда бы не признали. Но его мать все равно следовала обычаям своего народа, и я на самом деле верю, что она обладала даром дромонда — способностью развеивать завесу над будущим. Однажды я своими глазами видела, как один набирающий известность художник позолотил гадалке руку, чтобы та прочитала хитросплетение линий на его ладони. Тсыганка предсказала, что он сам лишит себя жизни, и художник посмеялся над ней, но уже в следующую мою вылазку в Сени Ночи Гиацинт рассказал, что бедняга отравился ядовитыми красками, смачивая кончик кисти языком.

Такой была моя тайная жизнь, неведомая обитателям Дома Кактуса. Конечно, гвардейцы дуэйны знали, где меня искать; если проказника Гиацинта не удавалось легко отследить, они поступали так же, как и я: просто спрашивали о тсыганенке у содержателей борделей и винных лавочек. Неизбежно находился кто-нибудь, направлявший их на верный путь. Для меня это стало своего рода игрой: проверить, долго ли удастся продержаться на свободе, прежде чем гвардеец схватит меня кольчужной рукавицей и, перекинув через седельную луку, с позором отвезет обратно в Дом Кактуса.