Елена Саринова - Ваш выход, рыцарь Вешковская!

— Ага.

И мы сели. С одной стороны, вдоль стены — ивовый «плетень» с расписными горшками вверх дном. С другой — широкая, обтертая в видных местах колонна. Тоже расписанная по стилю: птички, бабочки на цветочках и эльф с косыми глазами в этой деревенской идиллии. Если б не он — чисто Бередня. А так — вполне в духе моей исторической родины. И наверняка, с другой стороны гном где-то в траве затесался. Хотя, те и вломить могут, если пропорции (рост) живописец неправильно воссоздал. А уж как у нас дриад малюют. Не женщины — лютни с глазами. Правда, некоторые те «лютни» умудряются такими «наростами» сверху дополнить, что центр тяжести явно смещается в сторону…

— Агата, что заказывать будешь?

— Заказывать?.. А бурек у вас есть?

Дева с глазами не хуже дриадских, закатила их к потолку:

— Есть.

Я, на всякий случай, уточнила:

— Это такой пирог из слоеного теста с рубленым мясом и…

— У нас, госпожа — приличное заведение.

— Ага… Тогда несите. Глеб?

— И мне. И… остальное, тоже приличное, — уж он-то «свой» запах точно учует. Хотя и я кое на что гожусь:

— Только без салата с грибами…пятнюшками.

— У нас и грибов-то таких… — на этот раз скосилась дева в меню и… захлопнула ротик. — Угу…

— Развлеклась?.. Ну, а пока нам эту гадость из запеканки выковыривают, давай, рассказывай. Про своего последнего «клиента» из нашей с тобой бывшей Бередни.

— Глеб, а что именно тебя в нем интересует?

— Меня интересует… всё.

— Ага… Всё, — откинулась я на спинку стула, устраиваясь удобнее…

— Агата, Илья еще говорил, что очень песню любит про «милую с очами, как ночь»! — нет, парня в тот вечер трудно было унять:

— Петар, отстань и от меня и от него.

— Агата!

— Петар!

Хотя, понять его можно вполне. И отвернувшемуся к темнеющей через луг полосе леса, Илье и Спасу, повидавшему, кроме знаменитых здешних ольховников много чего в сорок-то с гаком лет. И оба башенника, качаясь каждый в своем седле, лишь терпеливо сносили нервозные выплески своего юного, попавшего в первый свой «перехлест» собрата.

Я тоже терпела. Правда, не молча — должен же хоть кто-то ему отвечать?

— Агата, Илье не только глаза твои черные нравятся! Еще и волосы, как спелый лен, и голоси… особенно он.

— Петар, а тебе самому кто-нибудь нравится?

— Мне?! — резанул тишину новым высоким переливом пацан. И неожиданно огласился. — Богородица! Славься Дева Пречистая!

— Вот-вот.

— Богородица! Матерь Богу, заступница сирым! Ты, как светоч в ночи заблудшей душе, как спасительный вдох в глубине! Ты веди, как звезда, сквозь туман и года и храни мою душу… храни мою душу…

Спас, едущий с левого от меня бока, развернулся назад и выдохнул:

— Кажись, отпустило.

— Храни мою душу! Храни!!!..

— Ты уверен? — прищурилась туда же и я, встретившись с хмурым взглядом Ильи. Петар же, прижав к глазам стиснутые кулаки, тихо плакал… Тысь моя майка. Действительно, отпустило. И громко выдохнула сама…

Мы добрались до той несчастной деревни, заблудившейся в северных дремучих лесах, слишком поздно. Потому что незваной извне помощью. А кому было звать, когда Древки каждый летний сезон наполовину пусты? Все мужики — на лесосплаве в пяти верстах, а женщины… Береднянские женщины в первую очередь, хватая детей, бегут в церковь. Там мы их и нашли, когда пыльные и уставшие после суточной скачки облазили все пустые вымершие дома. Да, дома в Древках вымерли первыми… Богородица… Та маленькая, битком набитая церковь, кажется так и величалась: Богородицкий храм. И сейчас уже сложно узнать, кто открыл в ту проклятую ночь его двери и запустил вовнутрь потерявшее разум зверье.

— Агата, скажи, ты точно уверена?

Я и теперь была уверена, о чем именно меня в который раз вопрошает Спас:

— Да. Это — просто звери. Только, с внушенной задачей. Сами волки на такое вряд ли…

— Ну да, — мужчина, потерев свой вечно щетинистый подбородок, отвернулся в седле. — Да и не сезон нынче. Даже, если предположить, что…

— Не весна после голодной зимы… Ты же сам не хуже меня знаешь — хищники, запах крови. И стоит одному из стаи начать…

— А «клиенты» твои?

— В том-то и дело, что не с кем мне там было общаться, — впрочем, я и про то ему говорила. — Разбежалась из Древок вся домашняя нечисть. А это, Спас, очень плохо — они ведь тоже умеют бояться. И в нашем случае — не кадила с молитвой… Ты мне лучше сам еще раз скажи: что тот бродячий монах, до вашей Крылатой башни добежавший, говорил. Мне точно знать надо.

— Что говорил?.. — сдвинул Спас брови. — Явился ему ангел в белых одеждах, когда он у костерка своего можжевелового дремал.

— Можжевелового?

— Ну да. И я про тоже сначала подумал: дымок-то те еще сказочки навевает. Но он, вроде, вменяемый и без этого блеска в глазах, что у…

— Я поняла. Так что было дальше?

— А что было? Явился, значит, ангел и огласил свой вердикт: церкви осквернены, священники — первые антихристы на земле, а кто туда сунется — Божья расплата.

— Спас, сколько нам до «места откровенья» осталось?

— Верст четырнадцать — шестнадцать. Скоро река будет, Шуя. Как раз та, по которой мужики из Древок бревна сплавляли.

— Ага. И?

— Потом — через мост, ущельем и выедем на ту сторону гор.

— А между нами и «той стороной» деревни еще есть?

Башенник поднял на меня покрасневшие от недосыпа глаза:

— Есть. Там я заночевать спланировал. Радушница. Версты полторы на северо-запад.

— Ага… Очень плохо.

— Что, «плохо»?

— То, что радиус мал. Но, разбираться будем завтра на месте. Думаю, за неделю след этого «ангела» еще не успел остыть. Наверняка, энергетические ошметки остались. А они, как…

— Отпечатки подошв на песке. Или почерк, — закончил Спас, покачивая головой. Все-таки, двухгодичное совместное мотание по здешним просторам сильно облегчает и службу и жизнь.

Я вот тоже много узнала. И, к концу своего второго по продленному договору срока, не хило разбиралась в Божественном православном ряду. И даже пару молитв выучила, просто слушая своих береднянских «коллег» в пол уха. Хотя, поначалу и наблюдала — процесс с точки зрения энергетики сильно впечатляет. Особенно перемены в свечении (до и после молитвы). Что же касается «принимающей стороны», то, думаю, они тоже, по крайней мере, стерпелись с тем, что рядом в большинстве их заданий — настырная девка. «Нечистая адвокатша». Так меня Спас окрестил. Два года назад, но я-то запомнила. Да и не обижалась…

Маленькая, вытянутая вдоль песчаного берега Шуи, деревня Радушница. Она еще издали приветливо нам огласилась, лишь стоило выехать из ольховника. Туман, уже накрывший за плетнями поля, далеко по округе разносил задорные переливы тамбуриц и свирелей. А между ними — сплоченное мужское многолосье — танцуют.