Лайза Макманн - Прощание

Поднимает его за ручку.

И выходит.

4 августа 2006 года. 9.15

Джейни лежит без сна и пялится в потолок. Размышляет о том о сем. Не об одном, так о другом. Тут тебе и зеленая тетрадь, и суд, и сплетни, и колледж, и мамаша, да еще этот малый — Генри. А что дальше будет? И так уже перебор. Знакомая волна паники накатывает на нее, сдавливает грудь. Сильно. Еще сильнее. Джейни пытается набрать воздуху, но вздохнуть достаточно глубоко не может. Перекатывается на бок, свернувшись в клубок.

— Успокойся! — шепчет она себе, задыхаясь. — Просто расслабься и успокойся.

Но легче сказать, чем сделать.

Она закрывает руками рот и нос и дышит в ладони, вдыхая и выдыхая, до тех пор, пока дыхание не восстанавливается. А после принимается за очищение сознания.

Сосредоточивается.

Дышит.

_____

Просто дышит.

_____

9.29

Дверь в комнату матери так и остается закрытой.

Джейни бесцельно шатается по их маленькому дому, размышляя, что ей делать с этим Генри, который так неожиданно свалился ей на голову. Потеет, грызет брикетик гранолы. Еще утро, но уже жарко. Она включает в гостиной вентилятор, распахивает входную дверь, чтобы впустить ветерок, и плюхается на кушетку.

Сквозь ячейки сетчатой двери Джейни видит, как на подъездную дорожку въезжает Кейбел, и сердце ее сжимается. Юноша выпрыгивает из машины и быстрыми, размашистыми шагами направляется к крыльцу. Уверенно заходит в дом. И останавливается, прищурившись.

— Привет, — говорит он с кривой улыбкой.

Джейни похлопывает по истертой кушетке рядом с собой.

— Я даже зубы не успела почистить, — сообщает она, когда Кейбел наклоняется к ней. — А у тебя нос шелушится.

— И то и другое ерунда, — говорит Кейбел, целует ее и тоже плюхается на кушетку.

— Это ничего, что я пришел... ну и вообще? — интересуется он.

— Нормально, — отвечает Джейни, кладет ладонь ему на ногу и сжимает его бедро. — Вчера ночью... Я просто не знала, чего ждать. В смысле, что отчебучит мамаша, понимаешь? Без понятия была, на что она способна.

— Ну и что она отчебучила?

Он нервно озирается.

— Да ничего особенного. Выступать выступала, но не скажу, чтобы подняла какую-то особенную бучу. Но про этого Генри и словом не обмолвилась, а спросить я не решилась. Понимаешь, она может продержаться без выпивки часов двенадцать, не больше, и если время подходит, а бухнуть нечего, становится злой как черт. — Джейни опускает голову. — Стыд какой.

— Мой папаша тоже бухал день и ночь, только злющим он был всегда — что пьяный, что трезвый. По крайней мере, он был последователен.

Кейбел криво ухмыляется.

— Да, похоже, мне еще повезло, — фыркает Джейни.

Она искоса посматривает на Кейбела.

Раздумывает.

И наконец спрашивает:

— Ты когда-нибудь желал своему отцу смерти? Я имею в виду, до того, как он тебя поджег. Ну или так — хотелось ли тебе избавиться от него, чтобы больше не иметь с ним дел?

У Кейбела суживаются глаза.

— Каждый долбаный день.

Джейни кусает губу.

— Значит, ты рад, что он умер в тюрьме?

Кейбел долго молчит. Пожимает плечами. А когда начинает говорить, то произносит каждое слово взвешенно, продуманно, словно в разговоре с психиатром.

— В тех обстоятельствах это было лучшим возможным выходом.

Вентилятор гонит воздушную струю от телевизора к журнальному столику, обдувая по пути две пары голых ног на кушетке. От прикосновения прохладного ветерка к потной коже Джейни слегка поеживается. Она думает о Генри Фингольде, незнакомце, возможно, ее отце. Умирающем. И уже третий раз за сутки Джейни мечтает, чтобы это был кто-то другой.

Она кладет голову на плечо Кейбела, просовывает руку ему под мышку. Он сажает ее на колени, и они крепко сжимают друг друга в объятиях.

Потому что они одни.

_____

Она в полном раздрае.

_____

Джейни воображает себе жизнь без людей. Без него. Разбитое сердце, одиночество, но зато — способность видеть, чувствовать. Жить. Наслаждаться покоем. Не оглядываться всю дорогу через плечо, опасаясь чужого сна.

Потом она воображает себе жизнь с ним. Слепой, со скрюченными пальцами, но любимой... во всяком случае, если все сложится хорошо. А еще с постоянным, почерпнутым из его снов ощущением того, каково ему приходится. Действительно ли она хочет обречь их обоих на такое будущее? Неужели хочет стать тяжким бременем для такого классного парня?

Она сравнивает оба сценария и никак не может остановить выбор ни на том ни на другом.

Но она размышляет.

Может, разбитое сердце исцелить легче, чем больные руки или слепоту.

_____

9.41

В такую жарищу долго в обнимку не посидишь.

Кейбел потягивается.

— Ты собираешься ее будить? И снова двинуть с ней в больницу?

— Господи, надеюсь, нет.

— Джейни...

— Да знаю я.

— Там, по крайней мере, кондиционеры работают.

— У тебя в машине тоже. Может, туда переберемся?

Кейбел смеется.

— Почему бы и нет, когда стемнеет. Да, черт возьми, как стемнеет, так и поступим. Но я серьезно, Джейни. По-моему, тебе обязательно нужно поговорить с матерью...

Джейни со вздохом закатывает глаза.

— Может быть.

_____

9.49

Она легонько стучится в дверь маминой спальни.

Косится на Кейбела.

Джейни не воспринимает эту комнату как часть дома. Для нее это скорее дверь в другой мир, портал в обитель скорби, откуда время от времени появляется и куда исчезает Доротея. Она даже мельком туда не заглядывает, только когда входит или выходит мать.

Она ждет. Заходит, на всякий случай подготовившись к возможной атаке сна. Но ее мать сейчас не видит снов. Джейни вздыхает и озирается.

Сквозь прорехи в старой занавеске в комнату пробиваются солнечные лучи. Мебели немного, но беспорядок царит страшный. Рядом с кроватью на полу валяются картонные тарелки, стаканы, пустые бутылки. Жарко, воздух спертый.

Мать Джейни спит лежа на спине, узкая ночная рубашка облегает ее тощее тело.

— Мам, — шепчет Джейни.

Тишина.

Чувствуя неловкость, Джейни на цыпочках придвигается ближе. Половицы скрипят под ногами.

— Мама, — произносит она уже громче.

Ее мать бурчит что-то невнятное, с трудом разлепляет глаза, щурится и чуть приподнимается, опираясь на один локоть.