Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

— Так нет там ничего, — проговорила испуганно. — Давно уж нет. Да и как Сердце может быть на наших землях? Ведь его украли.

— Ты что-то знаешь о том капище? — насторожился Леден.

Уж того, как поменялось лицо матушки, стоило ей только услышать о покинутом святилище, наводило на большие подозрения.

— И раньше мало кто знал, а теперь и подавно. Сердце там хранилось испокон веку. А как пропало оно оттуда, так и сгорело капище в тот же год, — тихо ответила Любогнева и встала поспешно, собираясь, видно уходить.

Леден дорогу ей преградил, собираясь теперь уж выведать всё, что можно.

— Ни ты, ни отец нам ни разу такого не говорили.

— Потому как только мы знали. И… жрицы. Которые теперь уж умерли обе. Другим незачем! — вновь вернулась к матери твёрдость голоса.

— Стало быть, ты считаешь, что нечего там искать?

Мать вскинула подбородок, снова ярясь на что-то.

— Говорю же, водит вас княжна эта за носы. Головы дурит. Может, знает она давно, где Сердце, а вас только впустую мотает.

— То мы поймём.

— Я очень на это уповаю. Что хотя бы ты подвох распознаешь. Чаян уж не сможет, видно.

Любогнева всё ж обошла его и покинула горницу. Показались некоторые её слова справедливыми. Но и не верить Елице Леден не мог. Да вот теперь невольно присматриваться к ней будет ещё внимательней.

А вот то, что родители молчали о важном так долго, и дальше, верно, стали бы — тревожило и печалило гораздо сильней. Будто не только Борила скрыть хотел многое в своей жизни, а и они, получается, тоже. И повязывало это их друг с другом ещё сильнее. И в голове как будто начало встраиваться что-то смутное, что могло бы дальше проступить более ясными очертаниями, а может, и повести за собой по самому верному пути.

Скоро начали сбираться старосты и бояре на вече. Не просто так, усы макать в мёд на пиру — выбирать будущего князя, кто дальше их за собой вести будет. Прибыли и волхвы, самые уважаемые, особливо те, кто Перуну служит — сейчас он в особом почёте. Потому как самого главного предводителя всех воинов Громовержец должен тоже одобрить. Готовились требы большие, что будут принесены на капище у его идола, хлопотали бабы в поварне, собирая пир для многих мужей.

Суетно стало даже в посаде: люди тоже предвкушали, что займёт скоро княжеский стол новый правитель. Может, и чаяли, что вместе с тем скоро станет всем легче. Уж даже шептались порой — захочешь, так услышишь — что Светояр, может, недолю и с собой забрал.

Одним из первых приехал стрый Ледена и Чаяна — Знаслав. Отец порой к брату младшему, но разумному, обращался за советом, когда совсем худо приходилось, и земли самые южные, посчитай, под его присмотром были много лет, особенно тогда, как князь захворал.

Леден повстречал его во дворе, как тот лишь в ворота заехал. Где-то позади догоняло его сопровождение, много сетуя, верно, на проворность боярина. Стрый по-молодецки лихо спешился и окликнул братича громко — что тот, уже скрывшись за стеной терема, его поначалу и не заметив, услышал и сразу по голосу узнал.

— Вот же ты, Леден, — захохотал Знаслав, обнимая его крепко, до хруста костей, — всё думаю, когда в плечах раздаваться прекратишь? А ты всё могучее и могучее становишься. Девичьим взорам услада, врагу — страх.

Тот усмехнулся только. Стрый всегда на слова был горяч: на пиру порой только его одного и слышно, а другие лишь сидят, жуют да слушают его. И себя он восхваляет, брата ли или его отпрысков — а звучит это порой не хуже, чем сказитель под гусли споёт.

— Ты чего не предупредил, что едешь? Встретили бы тебя все у ворот, — Леден высвободился и хлопнул ладонью его по плечу.

Позади уже спешивались кмети из его ближней дружины, беззлобно подначивали знакомых стражников да поглядывали на челядинок, которые недалёко пробегали по двору с корзинами полными снеди — для пира будущего.

Стрый прищурил жгуче карие глаза, пряча улыбку в курчавой и тёмной, словно медвежий мех, бороде. Похож он был на Светояра, да так, будто все черты родительские, что им обоим достались, проявились в нём гораздо ярче. Светояр не такой был: более светловолосый, почти русый и с глазами не цвета старой сосновой коры, а скорее мёда липового. А уж как смешалась его кровь с кровью жены, которая, хоть северянкой и не была, а очень на тех женщин походила, так и вовсе вряд ли кто из незнающих теперь мог признать в Знаславе стрыя княжичей.

— Так я что, не знаю, куда ехать? — разулыбался боярин. — Встречать и провожать меня не надо. Не маленький и не чужеземец здесь.

Вот уж верно говорит: детинец всегда ему домом был. Княжичем он родился, да землями своими отдельными обзаводиться не пожелал. И у отца не стал просить, чтобы тот надел ему какой отрядил, как оно порой бывало. Остался служить старшему брату, посчитай, наместником его стал в отдалённых краях княжества.

Знаслав снова окинул Ледена одобрительным взглядом, а после ему за спину посмотрел — и глаза его вдруг округлились, а лицо, точно яблоко, аж залоснилось.

— Что за пава? — он качнул головой вперёд. — Нешто кто-то из вас жениться уже успел, пока не виделись? Тогда чего на свадьбу не позвали?

Леден оглянулся — да и сам едва не обомлел, понимая чем так восхитился даже бывалый стрый. Шла со стороны женского терема Елица вместе со своей наперсницей и парой челядинок из терема — видно, до посада собрались на торг или ещё куда. Всего пару дней она ему не попадалась — да Леден нарочно встречаться с ней не хотел — а сейчас била по глазам своей величавой красотой, словно первый раз они встретились. Зелёная рубаха её с тёмно-синей вышивкой так ярко подчёркивала глаза княженки, что даже издалека заметно было. Клетчатая понёва её с одного конца была заткнута за пояс, открывая вязь узоров по подолу. На округлой груди Елицы покачивались при каждом шаге бусы в три ряда, позвякивали тихо обереги на них. Синий повой оттенял лёгкую загорелось её кожи. Леден смотрел на