Король ничего не решает (СИ) - Марс Остин

— Когда ж ты уже проснёшься, а? Дом летит к чертям, а вам всем хоть бы хны. Сидите такие спокойные, пока за вас Призванная отдувается, и дед хромой — вот опора для дома, мечта.

И ему за шиворот прилетела горсть воды, прямо по затылку, и глубоко под куртку. Двейн выровнялся и запрокинул голову, глядя на склонившиеся над аллеей ветки деревьев, прошептал:

— Чё, правда глаза колет?

Следующая горсть воды прилетела в лицо, он вытер его ладонью, тихо смеясь, не особенно низко поклонился Золотому Дракону, развернулся и пошёл обратно. Подал руку Вере, она спрыгнула с постамента и заглянула Двейну в глаза:

— Ты всё сделал, что хотел, идём обратно?

— Да, спасибо.

Они пошли к выходу молча, держась за руки, как дети, но его это не волновало, он не воспринимал её как человека, хотя и пытался себя за это мысленно ругать. Дождь кончился, река под тонкими мостами шумела и кипела, унося из давно забитых каналов всю скопившуюся за лето грязь. У ворот их ждала группа спецназа Даррена, Двейн замедлил шаг, от чего Вера вопросительно посмотрела на него, он остановился, секунду помялся, и неловко шепнул:

— Простите, что не поверил вам сразу. В это слишком сложно поверить.

Она отмахнулась с улыбкой:

— Да ничего, не парься.

— Я в последнее время веду себя ужасно.

Она улыбнулась ещё шире и накрыла его ладонь второй рукой, тихо отвечая:

— У всех от болезни портится характер, это неизбежно. Боль ещё никого не делала добрее. Сейчас тебе нормально?

— Сейчас — да, я на обезболивающих. Но без них я даже кланяться не могу.

— Ну и не кланяйся. Можешь вот так вот ручкой делать, — она изобразила своё иномирское приветствие с растопыренными пальцами, он невольно рассмеялся, это каждый раз выглядело невероятно глупо и мило, он каждый раз обещал себе в следующий раз не смеяться, но это каждый раз смешило как в первый.

Вера сияла, как будто так всё и было задумано, шёпотом спросила:

— Смеяться не больно?

— Больно. Но я редко это делаю.

— Можешь громко улыбаться. Типа так: "Ы", — она изобразила, он рассмеялся опять, шёпотом взмолился:

— Хватит, пожалуйста.

Вера толкнула его плечом и изобразила суровый взгляд:

— Это будет сложно, но ради тебя я постараюсь.

Он улыбнулся и по секрету спросил:

— Мы — банда?

— Канэшн! У тебя когда-нибудь были сомнения?

У него были сомнения каждый день, но он не знал, каким образом об этом спросить. В итоге решил сказать о другом, но тоже важном, о чём следовало поговорить давно, хотя это и было сложно.

— Меня сильно зацепило, когда мне отказала девушка, а вы веселились. Но потом я понял, что это было лучше, чем сочувствие, если бы вы начали меня жалеть, я бы тоже начал себя жалеть. А с моей травмой это сложилось бы в ужасное сочетание, я бы спился или, не знаю… стал бы совсем отвратительным. А так, это возмущение помогло мне продолжать барахтаться. Кайрис пригласила меня на свидание.

Вера округлила глаза, заставив его рассмеяться и закрыть глаза ладонью, глухо признаваясь:

— Я так неловко себя не чувствовал никогда в жизни. Это было ужасно.

Вера начала смеяться, Двейн и не прекращал, хотя и пытался изображать возмущение:

— Это не смешно! Это было худшее свидание, которое только можно придумать. Но настроение подняло.

Вера посмотрела на него с наивной надеждой, готовой столкнуться с разочарованием:

— Ты не перескажешь мне каждую секунду, да?

— Ни за что. — Она делала вид, что грустит, он смеялся, сказал чуть серьёзнее: — Она для меня не женщина, я это сразу понял, но что я для неё не мужчина — далеко не сразу. Но она-то мысли читает и измывается в своё удовольствие, а я хожу как дурак и думаю, как себя вести. Боги, как это стыдно… Мне даже сейчас вспоминать это стыдно. Когда-нибудь я буду рассказывать это за столом, в рубрике "настало время охренительных историй".

— Буду ждать, — с надеждой заломила бровки Вера, Двейн фыркнул:

— Ага, лет через пятьдесят. Как раз подгоню словарный запас до нужного уровня.

— Я дам тебе мыслеслов, — невинно улыбнулась Вера, Двейн хлопнул себя по лбу:

— Ну вот, вы опять испортили мне всю отмазку!

Вера захихикала и потянула его за руку в сторону выхода, где солдаты Даррена уже посматривали на них недобро.

Уже подходя к воротам, Двейн обернулся и увидел на крыше казармы тёмный холмистый силуэт с зелёными проблесками глаз, тигр встал, потянулся дугой и лёг обратно — он выспался, и теперь готовился защищать этот дом, даже если будет его единственным в мире защитником.

Двейн посмотрел на Веру, которая смотрела в ту же сторону, и подумал, что это маленький шорох большой лавины, коротая однажды накроет всю империю. И он будет её частью, обязательно, больным или здоровым, с мечом или с карандашом, он будет в этом участвовать, потому что ни за что не пропустит такое увлекательное приключение.

Когда министр вышел из комнаты, Вера читала на диване, укрывшись до шеи — в квартире опять стало прохладно. Министр остановился в дверях, она молча посмотрела на него пару секунд, потом без улыбки сказала:

— Утречко. Выспались?

— Как давно вы встали? — мрачно спросил он, она иронично указала взглядом на своё одеяло:

— Я ещё не вставала.

— Не делайте вид, что вы меня не поняли.

— Я не сплю с теми, с кем не состою в отношениях.

— Вы состоите.

Вера показала ему безымянный палец, с таким выражением лица, как будто это был средний:

— Видите кольцо на этом пальце?

— Могу надеть какое захотите.

— Нет, не можете. И вы прекрасно об этом знаете, так что хватит врать себе и всему миру, вам давно никто не верит, о вашей ситуации знает весь рынок, там каждая собака уже в курсе, что вы скоро женитесь.

Он мрачно вздохнул, плотнее запахнул халат и сел в кресло. Помолчал, потом предельно серьёзно сказал:

— Вера, Виари ошибается. Старики не способны мыслить за пределами узких рамок своего опыта, они зарылись в своё "раньше было лучше" и думают, что смогут всё вернуть "как раньше", но время вспять не обратится, мир изменился, люди изменились, даже если они каким-то чудом переселят всех цыньянцев обратно в свои рабские условия, они всё равно не будут жить как раньше. Люди уже распробовали карнскую свободу и возможности, они не будут мириться с произволом аристократов, поколение сменилось, дети иммигрантов называют себя цыньянцами и повторяют как попугаи за родителями, что "раньше было лучше", но если их попробовать нагнуть как раньше, они взбунтуются. А у империи не хватит сил опрокинуть такой мощный бунт, особенно после войны, карнские цыньянские аристократы ничего с собой в империю не принесут, кроме непомерной гордыни и раздутых личных нужд, они не защитят и не укрепят империю, у них нет денег, нет армии, нет опыта управления большими территориями, старики постарели, а молодёжь училась теоретически, им гордыню привили, а технических знаний не дали. Вся эта "волна", которая "вернёт цыньянцев на родину", разобьётся о реальные проблемы очень быстро, сразу после войны, когда надо будет восстанавливать страну, а урожай просрали и полстраны калеки. Будет голод, и естественно, будет очередная кровавая резня, которая закончится сменой династии, я этого не допущу. Старики думают, что я не смогу, но я смогу, они ничего обо мне не знают, потому что лучшее оружие — то, о котором никто не знает. Я не собираюсь открывать им все свои карты, я не дурак. Но отдавать свой дом в лапы предателей тоже не собираюсь, просто они пока об этом не знают, пусть думают, что у меня нет выбора, и я рано или поздно сдамся. Но я не сдамся. А вы можете меня поддержать или не поддержать, в первом случае мне будет легче, но во втором — я всё равно выиграю. И тогда они все склонятся и всё одобрят, и я на тебе женюсь, Вера, и мать будет неистово за, потому что у неё не будет выбора.