Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

— Бес В Ребро, — произнесла тут жена моя Денра. — А кажется мне, что попали мы в новую неприятность.

— Нет, погоди же, — засветив в темноте жезл свой, ответствовал я. — Не мог Инкуб столь нагло обмануть нас. Ничто, если верить его словам, не угрожает жизням нашим, ведь и не жадны мы, и разумительны.

С тем двинулись вглубь заброшенного храма и путь этот приятным никак назвать нельзя было, ибо усеяли его многочисленные останки предшественников наших. Сначала мы собирали только всевозможные магические диковины, коими поклажа бесславно сгинувших магов забита была, оставляя лишь посохи, потому что брать их опасно было бы. Премного нашлось здесь и золота, вот только еды не было никакой, из чего предстала пред нашими глазами зловещая картина гибели несчастных сих от голода и жажды. Воды же вокруг не было вовсе, зато в изобилии сочилась из трещин на стенах ценная волшебная смола.

— Муж мой Рассвет, — немало озаботившись сказала Денра, когда непродолжительный путь по подземным коридорам привел нас в небольшой зал, в центре коего возвышалось подобие алтаря с водруженной на него грубо высеченной нагой женской фигурой. — Не знаю, какому божеству посвящен сей храм, но нет, также, и отсюда никакого иного выхода. Как же попадем мы наверх?

Я и сам немало уже начал волноваться этим вопросом. Потому, напрягши способности свои, возжег от посоха прихваченные из дома масляные лампы и вручил одну Денре, другую же — ее брату.

— Ищите здесь все самое ценное, — предложил спутникам своим. — А я пойду, попробую открыть вход при помощи магии своей. Сдается мне, что иными путями его не открыть.

После недолгих споров, решили, что собирать ценности достанется Гарлу, Денра же непременно решила мне помочь, а Трина с ней расставаться побоялась. И вот, покуда отважный Крикун, вооружившись мешком и сосудами, принялся наполнять их золотом и смолой, мы трое поднялись ко входу.

Немало светил я жезлом своим на захлопнувшуюся драконью пасть и убедился в том, что догадка моя верна, ибо смыкает ее ни что иное, как магия. И в лучах исходящих от жезла, пасть дрогнула и попыталась приоткрыться, но, появившаяся при том, трещина была не толще человеческого волоса. Далее же, как я не бился, ничего не получилось, так что, вскоре и этот слабый намек на вызволение сомкнулся.

— Увы мне, увы! — начал тут я проливать горькие слезы. — О, злосчастная судьба! Не хватит сил моих, чтобы вытащить нас из узилища, а посему, повторим мы путь предшественников наших!

Денра же, немало пыталась меня утешить, умоляя собраться с силами и говоря, что другого столь сильного, как я, мага, в жизни своей не встречала.

— Ах, неужели не поняла ты, милая моя жена и славный товарищ? — вопросил я, утирая слезы. — Не выполнен еще наказ, данный мне Инкубом! Откуда же взяться силам? Ведь в пророчестве своем он яснее ясного предрекал, что познаний своих в магии достигну я лишь после пятидесятой девственницы! Их же у меня, на сегодняшний день, только сорок девять!

— И это все, что не дает нам выйти отсюда? — удивилась наша милая маленькая Трина, до той поры, лишь молча на меня с состраданием глядевшая. — Дело только в этом?

— Так было предсказано, — горестно ответствовал я. — И все мы теперь пропадем. И я, и ты, моя милая женушка, и Гарл, хоть и вредный, но, все-таки, славный мальчишка, и ты, мое невинное дитя.

— Ну и какой же мне толк пропадать невинной? — рассудительно ответила на то наша с Денрой приемная дочь. — Ладно, ты не трогал меня сразу, ведь я была еще ребенком. Но теперь мне почти двенадцать и я совсем взрослая.

— Трина, послушай, — хмуро сказала тут моя рыжеволосая супруга. — Конечно, в землях этих, двенадцать — подходящий возраст для замужества, а все же… Все же, ты мне — как сестра, если не как дочь родная.

— В землях этих и по десятку жен, бывает у мужчины, да еще с десяток наложниц, — немало не смутившись отвечала юная Трина. — Важно ли, кем я тебе буду приходиться? Ведь эту страну мы покидать не собираемся. Если же, лишив меня того, чего ты уже лишиться успела, папенька сможет нас всех освободить, мы по-прежнему останемся вместе и заживем в свое удовольствие.

Эти слова невинного ребенка, сказанные с такой кротостью и разумением, заставили Денру призадуматься и, наконец, вздохнув, она согласилась.

— Быть посему, — обняв и расцеловав Трину, сказала моя супруга. — По крайности, глупо было бы не использовать для своего освобождения и эту возможность. Вдруг, все дело именно в пятидесяти девственницах.

И вот, сбросив свои одеяния, осталась милая невинная Трина совершенно нага, я же расстелил на каменном полу пещеры свой плащ. Нередко приходилось нам с названной дочуркой моей ласкать друг друга до той поры, а, все же, было сей раз как-то иначе и испытал я превеликие волнения, совсем как в ту ночь, которую мы с Денрой нашей брачной называем.

Трина же, не мало не смутясь, вела себя уверенно и с такой нетерпеливой охотой к делу приступила, что получалось все как нельзя лучше. Моя милая жена, тем временем, во всем нам помогала, об одном лишь прося, чтобы поберег я милую девочку, ибо рожать, в ее юные годы, еще не следует.

— Не могу сказать, что игра эта приятней других, меж мужчиной и женщиной, — с улыбкой сказала Трина, одарив меня прекраснейшим наслаждением, — А все же, стоило ее попробовать. Теперь-то, я уже, в точности, все умею.

А Денра, расцеловав ее, тут же спросила меня, чувствую ли я в себе силы, чтобы открыть выход.

— Ох, погоди! — попросил я. — Знаешь ведь, чтобы силы восстановились, после таковых игр, потребно некоторое время.

Отдохнув, я вновь приступил к замкнутой драконьей пасти и начал светить на нее жезлом не переставая. Но — увы и сорок раз увы! — та даже не шелохнулась. Нет слов, рассказать, сколь удрученными вернулись мы в зал к собиравшему сокровища Крикуну. Вредный же юнец, узнав обо всем происшедшем и возведя очи долу, кинулся осыпать меня попреками.

— Вот, — тыча перстом в мою сторону, заявил он. — Причина всех бед наших, совратитель невинности и гнездо вселенского разврата! Еще в тот день, когда впервые на ярмарке мы с ним встретились, знал я, что лиходей этот до добра не доведет! Чувствовало сердце, что и сестру мою он обесчестит, да и невинным ребенком не погнушается!

Тут обуял меня превеликий гнев и высказал я Маленькому Крикуну все, что о таковом навете думаю. Напомнил ему всех особ женского пола, к каковым он доступ когда-либо имел, чего ни одному сопляку его лет ни в жизни не добиться, если б на то не моя добрая воля, почти родительская кротость и забота о нем, неблагодарном, как о дважды моем родственнике. Напомнил и то, сколь сильно он сих несчастных вожделел, сколь сладострастно к ним тянулся, а напоследок, не в силах сдержать чувства свои, чуть не перетянул посохом поперек спины.