Э. Джеймс - На пятьдесят оттенков темнее

– А я вообще никак о тебе не думала, – хладнокровно лгу я. Кристиан может мной гордиться. – Теперь извини: у меня много дел, более приятных. Я не хочу тратить на тебя время.

– Не торопись, девочка, – шипит она и загораживает собой дверь. – Что ты затеяла? Как ты решилась женить на себе Кристиана? Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что он хоть минуту будет счастлив с тобой.

– Что мы будем делать с Кристианом – не твое дело. – Я растягиваю губы в любезной, полной сарказма усмешке. Она игнорирует меня.

– У него есть особенные потребности – и ты не сможешь их удовлетворить, – злорадно выпаливает она.

– Что ты знаешь о его потребностях? – огрызаюсь я. Во мне вспыхивает негодование, его разжигает адреналин, бушующий в моих жилах. Как смеет эта сучка меня учить? – Ты всего лишь педофилка со сдвинутыми мозгами. Что до меня, так я швырнула бы тебя в седьмой круг ада и удалилась со спокойной душой. Теперь убирайся с моей дороги – или я тебя отшвырну.

– Ты совершаешь большую ошибку, девочка. – Элена машет перед моим носом длинным костлявым пальцем с дорогим маникюром. – Как ты смеешь осуждать наш образ жизни? Ты даже не имеешь представления, куда ты влезаешь. Если ты думаешь, что он будет счастлив с такой серой мышкой, позарившейся на его богатство…

Ну и дрянь!.. Я выплескиваю ей в лицо остатки лимонного мартини.

– Не смей меня учить! – ору я. – Когда ты поймешь: это не твое собачье дело!

Она в ужасе смотрит на меня, вытирая с лица липкую жидкость. Я жду, что она бросится на меня, но тут, едва не сбив ее с ног, открывается дверь.

Появляется Кристиан. Ему достаточно наносекунды, чтобы оценить ситуацию – я, трясущаяся, с пепельным лицом; она, мокрая, вне себя от ярости. Его милое лицо темнеет и искажается от гнева, когда он встает между нами.

– Элена, мать твою, что ты тут вытворяешь? – грозно спрашивает он ледяным тоном.

Она с мольбой глядит на него и шепчет:

– Она тебе не пара, Кристиан.

– Что? – орет он, глядя на нас обеих. Я не вижу его лица, но все его тело напряглось и излучает враждебность. – Откуда ты знаешь, мать твою, что для меня хорошо, а что нет?

– У тебя есть особенные потребности, Кристиан, – ласково говорит она.

– Я уже говорил тебе: не твое это собачье дело, – ревет он.

Вот черт, Очень Злой Кристиан показывает свое вовсе-не-безобразное лицо. Люди услышат…

– Ах, вот оно что, – насмешливо продолжает он. – Ты считаешь, что только ты мне подходишь? И больше никто?

Теперь его голос звучит мягче, но он полон презрения. Внезапно мне хочется уйти. Я не хочу быть свидетельницей их интимного поединка. Я чувствую себя лишней. Но ноги меня не слушаются.

Элена тяжело вздыхает и, кажется, собирает все свои силы. Меняется ее осанка, теперь в ней больше властности. Она делает шаг к нему.

– Я была лучшим, что когда-либо случалось с тобой, – надменно шипит она. – Ты погляди на себя, какой ты теперь. Один из богатейших и самый успешный предприниматель в Штатах – ты хозяин своего мира, ни в чем не нуждаешься.

Он пораженно пятится от нее и недоверчиво щурится.

– Тебе это нравилось, Кристиан, не обманывай себя. Ты шел по пути саморазрушения, а я спасла тебя от этого, спасла от жизни за решеткой. Поверь, мой мальчик, именно там ты бы и оказался. Это я научила тебя всему, что ты знаешь, всему, что тебе нужно.

Кристиан бледнеет и в ужасе глядит на нее. Когда он заговаривает, его голос звучит тихо и недоверчиво:

– Ты научила меня трахаться, Элена. Но это все пустое, как и ты сама. Неудивительно, что Линк тебя бросил.

Я чувствую вкус желчи во рту. Я не хочу быть здесь. Но я застыла на месте и теперь завороженно смотрю, как они обвиняют друг друга.

– Ты никогда не удерживала меня, – шепчет Кристиан. – Ты никогда не говорила мне, что любишь меня.

Она суживает глаза.

– Любовь – это для дураков, Кристиан.

– Вон из моего дома.

Мы ошеломлены суровым, яростным голосом Грейс. Три головы поворачиваются к дверям, где стоит мать Кристиана. Сверкая глазами, она смотрит на Элену, и та бледнеет под своим загаром а-ля Сен-Тропез.

Мне кажется, время останавливается; мы все задерживаем дыхание, а Грейс спокойно входит в комнату. В ее глазах пылает гнев, она ни на секунду не отрывает их от Элены, пока не останавливается перед ней. В глазах Элены вспыхивает тревога. Грейс с силой ударяет ее по лицу, и звук удара эхом отражается от стен столовой.

– Убери свои грязные когти от моего сына, ты, шлюха, и убирайся из моего дома – немедленно! – шипит Грейс сквозь стиснутые зубы.

Элена держится за покрасневшую щеку и какое-то время с ужасом глядит на Грейс. Потом выскакивает из комнаты, не потрудившись закрыть за собой дверь.

Грейс медленно поворачивается к Кристиану, и напряженное молчание ложится на нас толстым одеялом: Кристиан и Грейс глядят друг на друга. Через некоторое время Грейс говорит мне:

– Ана, прежде чем я передам тебе моего сына, ты не возражаешь, если я поговорю с ним наедине пару минут? – Ее голос звучит спокойно, хрипловато и ужасно властно.

– Конечно, – шепчу я и поскорее выхожу из комнаты, тревожно оглянувшись через плечо. Но никто не смотрит на меня. Они продолжают глядеть друг на друга в своем безмолвном общении.

В коридоре я мгновенно теряюсь. Мое сердце лихорадочно бьется, а кровь бурлит… Из глубины поднимается паника. Черт побери, это было тяжко, и теперь Грейс многое известно. Я не знаю, что она собирается сказать Кристиану. Я понимаю, что это неправильно, но я прижимаюсь к двери и пытаюсь подслушивать.

– Как долго это было, Кристиан? – Голос Грейс звучит совсем тихо, я еле слышу.

Его ответ не слышен совсем.

– Сколько тебе было лет? – Она спрашивает это настойчивее. – Скажи мне, сколько тебе было лет, когда все это началось? – И снова я не слышу Кристиана.

– Все нормально, Ана?

Ко мне обращается Рос.

– Да. Нормально. Спасибо, я…

– Я хочу взять мою сумочку. Мне нужна сигарета.

В какой-то момент я подумываю, не присоединиться ли к ней.

– Я пойду в ванную.

Мне требуется собраться с духом, разобраться со своими мыслями и обдумать все, что я видела и слышала. Наверху – самое безопасное место для уединения. Я наблюдаю, как Рос заходит в гостиную, и мгновенно взлетаю на второй этаж, потом на третий. Там есть единственное место, где мне хочется оказаться.

Я открываю дверь в детскую Кристиана и со вздохом облегчения закрываю ее за собой. Иду к его кровати, падаю на нее и гляжу в белый потолок.

Черт побери… Это была, несомненно, одна из самых суровых стычек, которые когда-либо выпадали на мою долю, и теперь я онемела. Жених и его бывшая любовница – никакой невесте не пожелаю увидеть такое. Вместе с тем я даже рада, что она проявила свою истинную сущность и что я стала свидетельницей этого.