Оскар Уайльд - Пятьдесят оттенков Дориана Грея

Ее удивило, что Дориан не поднял головы, когда она вошла, хотя, безусловно, заметил ее присутствие, так как сразу же перестал есть и тяжело вздохнул, как будто мысль о том, чтобы взглянуть на нее, приводила его в ужас.

– Что ж, доброе утро, – произнесла Розмари с наигранной веселостью. – Хотя сейчас скорее уже день. Вы позволите? – она указала на свободный стул рядом с ним. Он кивнул и, зевнув, вернулся к еде, все еще не глядя на нее. Она села.

Это унизительное чувство… Но она понимала, что находится под властью его обаяния. Розмари застенчиво потупилась, и на ее щеках показался румянец. Закусив нижнюю губу, она размышляла, какой предлог изобрести, чтобы оправдать свое присутствие. «Делай вид, что ничего не произошло, – думала она. – Веди себя естественно». Но действительно ли ничего не произошло? Она уже не была прежней с тех пор, как встретила Дориана Грея. И несколько часов назад ее жизнь опять круто изменилась. Ее отец – человек, перед которым она преклонялась и которому доверяла всем своим существом, – оказался лжецом. Небесный ангел, какой она всегда представляла свою мать, даже не смогла полюбить это ничтожество. Хотя ее мать скорее была падшим ангелом.

– Дориан, – решилась она начать. – Прошу прощения, что пришла, не известив заранее, но я подумала, что вы все-таки ожидаете моего визита, ведь мы договорились, что я отправлю картину сразу же, как только она будет готова. Она была бы готова уже несколько дней назад, но вы не давали о себе знать, и я решила, что спешить не стоит. Лак так долго сохнет! Гораздо дольше, чем можно себе представить. Для меня это всегда становится неожиданностью – даже после стольких лет занятий живописью.

Боже! Она так нервничала, что готова была говорить и говорить, не останавливаясь. Обычно, когда такое происходило с ней, Дориан смотрел на нее с лукавой усмешкой в глазах. Но сегодня он был совершенно безразличен. Он доедал завтрак, все время поднося ко рту шелковую салфетку с вышитыми серебристой нитью инициалами. Розмари заметила щетину на его подбородке, что было совершенно не характерно для Дориана. Закончив, он бросил салфетку на грязную тарелку и сделал большой глоток чая.

Он все еще не произнес ни слова, как будто тянул время и намеренно избегал взгляда Розмари. Она хотела, чтобы он взглянул на нее. Она хотела, чтобы он любил ее.

– Дориан, – произнесла она. Наконец их глаза встретились.

Он был по-прежнему красив, никаких следов усталости, но в его глазах была пустота, темные тени залегли на глубине. Под взглядом его жестких, бесчувственных глаз Розмари поняла, что приближается к краю обрыва, куда ее почему-то непреодолимо тянуло.

– Вы прекрасно выглядите, – сказала она. – Впрочем, как и всегда. Но мне кажется, что вас что-то беспокоит. И вы так поздно позавтракали сегодня… Поэтому я чувствую себя обязанной спросить: с вами все в порядке?

Она услышала звон колокольчика и обеспокоенно оглянулась по сторонам, не понимая, откуда он доносится. Потом увидела, что Дориан дергает за шнур звонка по другую сторону от себя. Как будто из-под земли появился лакей и в мгновение ока убрал все со стола. В следующую минуту его уже не было.

Дориан вытянулся в кресле и снова зевнул. Он потер глаза, как будто у него болела голова. Казалось, какая-то мысль не дает ему покоя уже несколько дней. Хотя он действительно прекрасно выглядел. Более того, он был невероятно красив сегодня. Она не удивилась, когда он не сказал ей ответный комплимент.

– Вы, кажется, похудели, – голос его звучал хрипло, как будто это были первые слова с самого утра. – Мне не нравится, когда вы худеете, – он посмотрел на нее потемневшими глазами. Розмари никогда раньше не видела у него таких тусклых глаз, не слышала, чтобы он так холодно говорил с ней. Контраст между его безупречной внешностью и грубостью поведения можно было сравнить с водяной лилией: на поверхности покачивается живой, искрящийся ослепительной красотой цветок, а мутная вода скрывает липкий ил на дне.

– Я хорошо ела, – солгала Розмари. Обеды и ужины превратились для нее теперь в невыносимую обязанность. Она ела только в том случае, если желудок судорогой напоминал о себе. Дориан с ужасом наблюдал за девушкой, превратившейся в призрак. Раньше он всегда смотрел на ее округлую фигуру с одобрением, иногда даже предлагая набрать несколько фунтов. Когда Розмари находилась с ним рядом, она была слишком взволнована, чтобы есть, но пару раз они обедали вместе, и тогда она не оставила на тарелке ни кусочка.

Она могла бы долго продолжать выдумывать небылицы про то, как любит поесть, но Дориан уже утратил к этому всякий интерес. Он перевел взгляд на окно, которое выходило в сад. За окном все было бесцветным и мокрым. Розмари не сиделось на месте. С одной стороны, ей хотелось завладеть его вниманием, с другой – уйти отсюда, избавиться от уныния, которым ее заражал Дориан. Она встала и хлопнула в ладони.

– Нужно решить, куда мы повесим портрет, – сказала она и направилась к двери.

Дориан следил за ней глазами, но не сдвинулся с места.

– Ну же, – позвала она, внезапно почувствовав прилив радости при мысли о том, что он снова увидит ее картину, которая смотрелась еще лучше в изящной раме. Она протянула ему руку. Он взглянул на нее, но не принял руки. По крайней мере, Дориан встал, что, возможно, означало, что он пойдет с ней.

Он как тень проследовал за ней вниз по лестнице. Она еле удерживалась от того, чтобы обернуться, постоянно чувствуя на себе его тяжелый взгляд, но вместо этого говорила не переставая о том, как ей нравится картина и как она благодарна ему за то, что он согласился позировать. Розмари сомневалась, что он прислушивается к ее словам, и была рада этому.

Она развернула бумагу и приподняла портрет. Руки все еще болели оттого, что пришлось нести его через весь город.

– Где у вас камин? – спросила она Дориана, когда он спустился за ней в прихожую.

– Какой именно?

Розмари засмеялась. Он – нет.

– В таком случае мне нужен самый большой из них, – ответила она игривым тоном.

Дориан кивнул в направлении большой столовой, и Розмари прошла вперед. В столовой стоял прекрасный мраморный стол, окруженный дюжиной стульев. На столе высились вазы в восточном стиле, наполненные свежими цветами. Как бы она хотела оказаться во главе этого стола: она – миссис Дориан Грей! В дальнем конце комнаты возвышался камин. Летом его не зажигали, но Розмари представляла, как, должно быть, трещит огонь в таком камине зимой.

– Почему бы не повесить его здесь? – воскликнула она. В этой комнате не было больше ни одной картины, это было идеальное место для портрета. «Ему судьбой предназначено висеть в этом великолепном месте», – подумала Розмари.