Тот, кого я хочу (СИ) - Лайонс Лора

Я собиралась переждать первое выражение чувств шефа, и попытаться объяснить или извиниться. Я обычно холодная, просто позволяю себя любить, его устраивает. Но когда поцелуи закрывают мне рот и глаза, а я с закрытыми веками все еще вижу перед собой как вживую парня у вертушки, со мной что-то происходит. Только не раскрывать глаз! Передо мной — ОН. В моих руках, под моими губами.

Хорошо, что мужчина рядом со мной молчит, так волшебство не исчезнет. Я стону от радости, отвечая поцелуями на его прикосновения. А пальцы сами ищут и расстегивают пуговицы. Снимаю с него пиджак, целуя подбородок с восхитительной чуть заметной шершавой щетиной. Потом надо наощупь расстегнуть пуговицы его рубашки. Шепчу, прижав палец к его губам:

— Сними галстук и завяжи мне глаза. Только ничего не говори.

У охранника был галстук, и это его шелковая ткань сейчас скользит по моему лицу и стягивается на волосах.

Поцелуи. Пусть его губы будут настойчивыми и нежными. Чувствую, что мы сползаем по стене на пушистый ковер. Как приятно и сильно ласкает он мое тело! Еще минута — и он во мне, горячий и влажный от желания и от обильного сока. И я обнимаю, целую и ласкаю мужчину везде без стеснения. Я впервые люблю.

Что это сейчас было?! Прихожу в себя, сидя на ковре у стены. Вижу свои босые ноги. Чувствую, что немного замерзла и понимаю, то я голая, совсем. Еще вижу лежащую у двери близко от меня невскрытую упаковку презервативов. Он и не вспомнил о них! Как, впрочем, и я.

Хватаюсь за голову. Евгений говорил, что детей у него больше не будет ни за что, хватит с него одной обожаемой дочери и внука. И что все вопросы предохранения — на мне. Прикидываю, когда были последние месячные — вот-вот должны прийти. То есть почти безопасный период. Может, обойдется.

Обычно он раскладывает меня на столе. Смотрю, как он сейчас одевается. Ему под пятьдесят, но нет ни морщин на лице, кроме сеточки у глаз, ни дряблости или жиринки на теле. Загорелый — от частых командировок в зарубежное отделение фирмы, удачно или же предусмотрительно расположенное в южной стране.

Он среднего роста, широкий и мощный как медведь. Могучий торс, подтянутые ягодицы. Постоянный клиент нескольких спортивных залов. Когда он входит в комнату для переговоров, в ней ощутимо становится тесно.

— Ого! — говорит он и подмигивает мне. — Скромница наконец ощутила себя женщиной.

У него седоватые виски, короткие вьющиеся черные волосы, карие глаза. Скульптура лица, как и тело, напоминает о геометрических фигурах: квадратный подбородок, густые горизонтальные брови. Обычно они грозно сведены, но только не когда он со мной. Вижу приплюснутый нос боксера и полоску его губ. На оппонентов он смотрит исподлобья, выставив вперед крепкий лоб, точно всегда готов внезапно ударить головой в нос.

Со мной его лицо меняется — куда-то исчезает маска бойца. Обычно я вижу его страстным, или даже слегка мечтательным, или усталым.

Вот он полностью одет. На нем сине-серый костюм в едва заметную элегантную полоску. Белая рубашка с расстегнутыми тремя верхними пуговицами. Галстук — тот самый, шелковое прикосновение которого помню кожей лица, — он небрежно бросает в кейс. Смотрю на его пиджак и вдруг вспоминаю, какого цвета глаза у охранника — такого же сине-серого. И сразу сердце принимается танцевать. А я уже на минуту решила, что меня отпустило…

Евгений подходит ко мне и помогает встать. Собирает по кабинету мою одежду, подает ее и тихо смеется, заглядывая в лицо:

— Чувствую себя леденцом. Это было волшебно!

Знал бы ты, кого я целовала!

Провожает меня к комнате отдыха, где есть крошечная душевая и все, что нужно, чтобы привести себя в порядок. Я еще не до конца пришла в себя. Он слегка обнимает меня сзади и шлепает по попе со словами:

— Дальше — сама. Иди, мне надо работать. Пришли сообщение, когда надо выпроводить секретаря из приемной.

— А мой рисунок? — поворачиваюсь.

— Ах, да. — Он возвращается, хмыкает, подбирая с пола презервативы и пустую папку, потом внимательно рассматривает мой листок.

Я училась в детстве в художественной школе. И в танцевальной. Крутому предпринимателю нравится, когда я рисую его по памяти в разных позах и ракурсах. Иногда мне удается карандашом передать нежность в его лице, или азарт, или яркое желание. Может, я его чуть-чуть приукрашиваю, что-то усиливаю, а чего-то предпочитаю не замечать.

Ему мое занятие не просто по душе. Он отвечает… короткими стихами, записывая их от руки. Стихи обо мне и о любви ко мне. Похоже, он тоже меня слегка приукрашивает. Или я и вправду такая. Мой рисунок он аккуратно убирает в мощный сейф, закрывающийся на несколько замков. Надеюсь, листочку приятно в достойной компании из важнейших документов и финансов «на черный день». Оборачивается:

— Благодарю. Ты думала обо мне, — он немногословен.

Протягивает ответный листок. Беру дрожащей рукой, читаю. Текст писал восторженный юноша, хоть и слегка седой, точно.

Это у нас как игра — обмениваться листками бумаги, к которым приложили руку, а может, и что-то большее. Но мы очень рискуем. В первую очередь — он. Его жена — владелица этой фирмы. А у меня в руках сейчас одно из письменных подтверждений его измены.

— Я тебя не предам, — обещаю, чувствуя подступающие слезы.

И вижу необычное детски-счастливое выражение на его зрелом лице.

​

Выхожу из приемной, прижимая папку к груди. Навстречу по коридору идут люди. Останавливаюсь у стенки, пропуская их. Тех, кого знаю в лицо, вежливо приветствую. Вот проплывает мимо меня высокая, яркая, потрясающе красивая брюнетка лет сорока, наверное.

— Здравствуйте! — сегодня мое приветствие супруге Евгения Федоровича звучит особенно вымученно.

Не замечает, занята эмоциональным разговором с начальником юридического отдела. Интересно: она не ревнует мужа разве что к креслу, на котором тот сидит, но не подозревает меня, хотя видит почти в каждый свой приезд. Даже секретари у нашего шефа традиционно мужчины — она за этим зорко следит.

Наверное, я кажусь ей безопасной. Макияж накладывать не умею, одеваюсь… по погоде. Дурочка какая-то, наверное, думает. Евгений говорит мне — супруга болеет по женскому, поэтому все время ему отказывает. Ну, может, обманывает, конечно. Или она его.

​

За последний год, когда я стала лучше разбираться во взаимоотношениях полов, заметила, что большинство мужчин, которых я знаю, на самом деле никто не любит. Их используют. Отношения типа договорных: ты — мне, я — тебе. В том же темпе, с той же амплитудой. Во всех смыслах. А чаще даже так: ты мне много, а я тебе чуть-чуть, когда-нибудь и если очень сильно попросишь.

Женщины пластичны и коммуникабельны, они обычно легче переносят отсутствие секса, ну, немного поистерят, и все. А мужчинам нужно помочь снять напряжение, выпустить пар и тому подобное после очередных подвигов и стрессов. Пока они не устроили что-нибудь катастрофическое. Подвигом можно назвать многое, на что в значительной мере израсходована заложенная в мужчине сила, воля, напор. Если, конечно, заложена и израсходована — бывает по-разному.

Шеф ко мне не приставал. Но, конечно же, у него ко мне был особый интерес с самого начала. Он быстро стал для меня другом, благодетелем, почти отцом, за что я ему очень благодарна. И лишь потом, и так деликатно, он сделался моим первым. Но вот сердце мое, как оказалось, заполнить не сумел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Слышу, на телефон пришло сообщение — шеф написал мне в телеграм: «Ты же помнишь, что я завтра улетаю в Манилу?» Сразу вздрагиваю и думаю, как я переживу его командировку, когда внизу будет стоять тот самый охранник, которого даже не знаю, как зовут. Бейджика на нем точно не было. И как я сегодня домой мимо него пойду?! Только подумала о НЕМ, как чувствую бешеный стук в висках, и огненные круги затанцевали перед глазами.