Твоя жестокая любовь (СИ) - Гауф Юлия

— Потом поговорим.

— О чем? Твою мать, Вера, ты опять что-то напридумывала, так? — Влад тихо рассмеялся, а вот мне не до смеха.

Знаю, мужчины не любят разговоров о чувствах, может, потому что сердец у них нет? А у меня оно есть — сердце — и я не хочу, чтобы оно разбилось. Осколки эти не собрать будет.

— Потом…

— Сейчас! — он остановил машину, резко повернув к обочине, и в эту же секунду прогремел мощный раскат грома. — Говори, что опять не так.

Глупо. Он рассмеется, наверное, и я в ответ заплачу, как полная кретинка.

— Я не понимаю, что между нами происходит. Вот, что не так.

— Ты ведь не маленькая девочка, — поморщился Влад. — Должна бы уже догадаться.

Симпатия?

Влечение?

Похоть?

Я влюблена. С того самого проклятого первого раза, как увидела его, нужно признаться в этом самой себе.

Не с недавнего времени, как увидела его взрослым.

С детства.

Потому вспоминала, потому и злилась из-за своих обид, из-за его жестокосердности, благодаря которой я изгоем стала. Другого бы сразу простила, не привыкла я обиду держать, а его… его до сих пор простить не могу.

— Я тебе нравлюсь? — спросила, опустив глаза.

От неловкости, и унижения.

— Нравишься, — едко бросил он в ответ. — Все выяснили? Теперь можно ехать?

Обида и злость взорвались во мне кислотной бомбой, и я выскочила из машины, в которой дышать нечем, на дорогу. Не могу с ним оставаться, как… черт, как он смеет себя так вести со мной?

— Сядь в машину.

— Иди к черту, Влад. Вот теперь мы все выяснили, — прошипела в ответ, и запрокинула голову к грозовому небу.

Так красиво, что плакать хочется. Рыдать, выть от этой красоты, от предчувствия беды, что окутало меня вуалью серого цвета. Воздух серо-сиреневый, гроза гремит, а наивные, только расцветшие подсолнухи, которыми засажены поля, стремятся к солнцу.

— Вера, не будь типичной телкой. Сядь в машину, и объясни, чего ты хочешь, — Влад вышел из машины, хлопнув дверью.

Раздражения своего он не скрывает, да и любой бы на его месте был взбешен, ведь я понимаю, что веду себя, как и выразился Влад, как типичная телка. Но ничего не могу с собой поделать — лучше плакать в одиночестве, посреди поля, чем в машине, наедине с ним.

— Вера…

— Уезжай! Я… ты ведь давал мне выходной, и я хочу им воспользоваться, — выпалила, и пошла, почти побежала в поле, к ярко-желтым подсолнухам, чтобы не при Владе разреветься.

Глупо было бы упрекать его в том, что он не спешит клясться мне в вечной любви, вставать на одно колено, и делать предложение. Нужно взрослой быть, нужно понимать, что к чему: мы знакомы, по-настоящему знакомы всего пару дней.

— ВЕРА, ДА СТОЙ ЖЕ, НЕНОРМАЛЬНАЯ!

Влад схватил меня — резко, больно, не сдерживая ни силы своей, ни раздражения, и я рассмеялась, ведь сейчас он настоящий! Не играет, не притворяется, и это чертовски прекрасно.

— Зачем я тебе? Будь честным, Влад, и ответь! Ты трахнуть меня хочешь? Поиграть? Влюбился раз, и навсегда? Что? Я не понимаю! — выпалила, глядя ему прямо в дикие, светлые глаза, в которых я сама отражаюсь бледной тенью — маленькая и незначительная.

Да как такую вообще любить можно? Мама вот любила… или тоже не любила.

Раз травила.

— Я хочу тебя трахать, Вера. Выебать из тебя всю дурь, которой твоя голова забита. Хочу играть с тобой, играть ТОБОЙ, хочу быть с тобой. Разве этого мало?

Вот и ответ. Глаза в глаза, и меня штормит, кроет от бешеного адреналина, растекающегося по венам от слов его, от прикосновений — жестких и беспощадных к моей коже. Влад не лжет, он честен, любви не обещает, и мне это нравится.

Я люблю его. Он меня нет.

Я хочу безумно, до дрожи в теле, как у запойной алкоголички. Хочу, чтобы он слово свое сдержал, и трахал меня так, чтобы вся любовь из меня выветрилась, оставив вместо себя лишь радиоактивную похоть, с которой я найду, как справиться.

— Так давай, трахни меня! Мне не мало этого! Мне достаточно! — толкнула его в грудь, подстегивая и себя, и Влада, подводя к самой бездне, к аду, в который я лечу на бешеной скорости без тормозов.

Разобьюсь, и черт со мной, эта гонка того стоит.

Боль сжигает, оставляет ожоги-шрамы в моей душе, огненная пуля летит прямо в сердце, пока длится наш поцелуй. Влад пахнет сексом, он его воплощение, он первобытно, яростно целует меня, ласкает то грубо, то нежно.

Таранит языком, срывая стоны, всхлипы, воруя дыхание.

Я вжимаюсь в него все сильнее, по лицу слезы текут, и плевать на них, мне больно и сладко, я умираю. Я живу полной жизнью. Я люблю его, и пусть весь мир летит в бездну вместе со мной.

Цепляюсь руками, впиваюсь пальцами в сильную мужскую спину, сминаю его футболку, и захлебываюсь его жадными, дикими поцелуями, наслаждаюсь чувственными губами и языком, который дразнит меня, скользит, и я дрожу, закипаю от безумного желания большего — всего, что Влад может мне дать, без остатка, без мягкости.

Пусть берет так, как хочет: дико, больно, чтобы все тело было в его следах. В синяках от его объятий, в синяках-засосах от поцелуев…

— Влад, — простонала, попросить хотела, чтобы до машины донес, а дальше так, как хочет, но Влад итак делает как ему нравится.

Сдернул с себя футболку — резко, зло, бросил на траву, пока я стояла и скучала по его рукам, и через секунду распластал меня на ней — на некогда белой футболке.

— Ты этого хотела? — прошептал, заставил запрокинуть голову, и болезненно поцеловал в шею, кусая ее, терзая, заставляя биться-выгибаться в своих руках. — Вера, моя Вера, сейчас девочка…

Скажи, что любишь, соври, пока я сама не своя и бьюсь под тобой, я поверю. Я с радостью, с диким восторгом поверю в эту ложь, она мне нужна, необходима! И ты необходим!

… - моя, — жестокий поцелуй в ключицу, и ниже, к груди, почти укус, — Вера!

Влад на мне, давит своим весом, мучает своей эрекцией и себя, и меня. Никогда я не была близка с мужчиной, я даже целовалась лишь однажды, но сейчас я изнемогаю от разлитого в грозовом воздухе возбуждения, я умираю, меня почти нет.

— Пожалуйста, Влад… пожалуйста! — попросила-потребовала, вцепившись ногтями в мужскую шею, и через несколько мгновений он до обидного проворно избавил меня от одежды. Майка, джинсы, белье — никакой защиты не осталось, я нага, раскрыта перед ним.

Перед жадным взглядом Влада. Он смотрит, впитывает в себя всю меня: от возбужденных, ноющих сосков до сведенных в судорогах кончиков пальцев, от приоткрытых от мучительного наслаждения губ до разведенных бедер.

И, когда я уже готова была закричать от смущенного разочарования, Влад раздевается сам. Снимает футболку, позволяя любоваться татуированным прессом. Расстегивает светлые джинсы, ведя молнией по внушительной эрекции, снимает белье… черт, неужели это случится?

Сейчас я стану взрослой, я займусь сексом… любовью, да! Я любовью займусь с Владом!

— Я не хотел к тебе прикасаться, ты была права, Вера, — прошептал, шире разведя мои бедра, и провел пальцами там, где все пылает, где нервы обнажены, и я вскрикиваю. — А сейчас я не могу остановиться, не могу без прикосновений, ты как наркотик… влажная девочка, ты готова…

— Да! — потянула его на себя. — Пожалуйста, я умру сейчас, скорее!

Он обхватил ладонью толстый член, приставил горячую головку ко входу, и одним резко вошел, одним движением разрывая мою плоть, и заполняя своей под самый мощный раскат грома.

— Ты должна была сказать, — Влад замер на мне, и во мне.

Лицо напряжено, мышцы каменные под моими руками, мне больно, и страшно. Что отстранится, и все закончится.

— Я хочу, Влад. До конца хочу дойти, давай! — обхватила его ногами, и в этот момент начался ливень, как в тропиках.

Влад осторожно качнулся назад, и снова наполнил меня, медленно и осторожно. Жалея меня. Зачем жалеет? Мне не это нужно, не осторожность, а неподдельность.