Красные следы на белой коже (СИ) - Асси Екатерина "Assixeri Armariel"

«Не останавливайся. Ползи».

Контуры коридора смазались двоясь. Теперь я ползла на ощупь. Ян навис надо мной черной, зловещей фигурой.

− Не надо, − выдавила я из себя, − не надо, пожалуйста!

Вместо ответа, я получила еще удар — в бедро.

Ползти дальше я уже не могла.

− Это оказалось не так просто, − пробормотал Ян. — Но все-таки тут мы и закончим.

В голове воцарилась блаженная пустота. Сопротивляться и дальше не осталось ни сил, ни смысла. Я сжалась в комок, готовясь к следующему удару. Вероятнее всего, к последнему.

Хлопок!

Ян покачнулся. Отшатнувшись, он скользнул по стене вбок и вниз, роняя нож, и рухнул на пол в полуметре от меня. Половина черепа свитча оказалась размозжена: нижняя челюсть превратилась в сплошное месиво из костей, мяса и осколков зубов. Кровь Яна смешалась с моей.

− Алиса Игоревна, − с вами все в порядке? Ох, нет, конечно же, не в порядке, что за идиотизм…

С трудом оторвав взгляд от каши на месте лица Яна, я моргнула и посмотрела вверх. Надо мной с хмурым и одновременно озабоченным видом склонился мужчина. Светловолосый и широкоплечий, в его руке я разглядела пистолет.

Поняв, что смерть откладывается на неопределенный срок, боль снова вгрызлась в тело. Бедро, грудь, шея, ладони, колени и особенно спина — болело абсолютно все, каждая косточка, каждая клеточка тела горела огнем. Стараясь не смотреть на труп, я как могла, сфокусировала внимание на спасителе:

− Кто?..

− Меня прислал мой начальник, Одобеску. Он тревожился, ведь вы совсем не озаботились охраной. Прошу простить опоздание, по дороге я слегка заблудился. Неместный.

− Мне нужна помощь…

Язык ворочался еле-еле, с трудом выталкивая слова наружу.

− Я уточню у шефа, − мужчина потянулся к телефону, висевшему у него на поясе. — Но, думаю, в это время суток…

− Не надо никуда звонить. Просто вызови мне скорую!..

− Я все же уточню у шефа.

Кажется, у Одобеску кредит добрых дел сегодня вырос еще на пару пунктов. Только бы смочь рассчитаться, когда меня попросят его вернуть!

Все время, пока мы ехали в больницу, я ни разу не отключалась. Сознание было при мне вплоть до прибытия в приемный покой, но вот того, как меня шили — убей не помню. В сознании отпечаталось только недовольное лицо хирурга и яркий, зубодробильный свет ламп.

Уже на следующее утро я чувствовала себя почти сносно, жаль с кровати таки и не разрешили встать, но еще через день я могла уже весьма сносно ходить по палате, старательно игнорируя тянущую боль в тех местах, где находились швы. Слоняясь по палате из угла в угол, я то и дело тоскливо выглядывала в окно, за которым томился полный солнечных лучей и надежд на лучшее, июль.

Голова все еще кружилась, руки, ноги — все, в ссадинах и синяках, успевших принять сине-зеленый цвет, как память о той ночи.

Тот самый спасший меня, Паша, сопроводил меня вплоть до самой больницы, сам же Одобеску визитом меня так и не осчастливил.

− Шеф просил передать вам, − в очередной из визитов сказал Паша, − он интересуется, как ваше здоровье и может ли он еще что-либо для вас сделать.

На прикроватную тумбу лег внушительный букет темно-бордовых роз. Я покосилась на цветы, потом на Пашу. С какой стати такая забота?

− Нет, ничего не нужно, − я помотала головой и тут же сморщилась от боли в висках, − разве что… вазу.

Паша кивнул и скрылся за дверью. Спустя несколько минут он вернулся: в руках помощник Одобеску сжимал вазу из тонкого, расписанного цветами и птицами, стекла.

Через час после того, как Паша убедился, что мне ну точно больше ничего не требуется и отбыл, приехали полицейские. Более того, с одним из них я уже была лично знакома.

− Что-то часто мы с вами стали встречаться, Алиса Игоревна, не находите? — спросил Морозов.

Он подошел к окну, достал свою неизменную пачку сигарет и зажигалку, повертел в руках и со вздохом спрятал обратно в карман.

Если при Морозове я смело могла говорить все как есть, то сейчас, когда он не один, какой градус откровенности я могу себе позволить?

Словно прочитав мои мысли, второй мент улыбнулся той подбадривающей и одновременно настораживающей улыбкой, на какую способны только служители закона и, пожалуй, врачи.

− Расскажите, Алиса Игоревна, − Морозов без стеснения плюхнулся на мою кровать, положил на колени свой портфель, извлек ручку с листком бумаги и с любопытством воззрился на меня: − кто ж вас так расписал?

Около сорока минут он расспрашивал меня, заставляя час за часом, минуту за минутой по новой переживать подробности недавней ночи.

− Так вы думаете, что…

Я хотела спросить о Буром, но вовремя осеклась, так и не рискнув упоминать его роль в этой сомнительной истории.

− Нет. Алиса Игоревна, я не думаю, что приказ избавиться от вас отдал он. Вы, насколько я помню, знакомы с Ольгой Сергеевной Тихомировой? Сейчас заявление подпишите, ну и медосвидельствование заодно тут же, на месте…

− Значит, все-таки она!..

− Погибший Старцев Ян Давыдович полагал, что в случае вашей смерти все имущество перейдет к сестре Тихомирова, Ольге. Я не знаю, хотел ли он выслужиться, или сыграли иные романтические причины, но… так вы подписываете или нет?

− Да.

Под вечер, когда время обеда давно прошло, а в коридорах зажглись тусклые гудящие как стая шмелей, лампы, дверь в палату снова отворилась. Только-только забывшись сном после нудных расспросов Морозова, я лениво приоткрыла глаза и тут же вскочила как ужаленная, позабыв даже про боль в спине:

− Девочки!..

С рекордной по нынешним меркам скоростью, я проковыляла к двери и уткнулась носом в Светкину блузку. Пахнуло ядерной смесью дорогих духов и дешевых ментоловых сигарет. Из-за Светкиного плеча с любопытством выглядывали Лизка и Машка − весь отдел в сборе.

− Ох, девочки!..

От наплыва чувств на глаза навернулись слезы. Вот по кому я скучала все эти дни!

− Лиск, ты чего? Лиск, ну Ли-иск, ну ты хорош, ну чего это, а? — заголосили наперебой девчонки.

Света, как заведенная, гладила меня по макушке и причитала, а тем временем остальные не теряли времени даром, выгружая из огромного пакета на стол яблоки, бананы, апельсины, диетические хлебцы и совсем недиетический, торт.

− Ты где так исхудать успела, подруга? Как корова из концлагеря! — Машка оглядела меня со всех сторон и неодобрительно цыкнула.

Я потупилась. Паша по моей просьбе привез мне из дома кое-какие вещи, среди которых обнаружилась и ночнушка — одна из немногих более-менее приличных, что дарил мне Хозяин. И если раньше она соблазнительно подчеркивала мои формы, то ныне она висела на мне мешком. Лизка картинно протянула мне пудреницу: из маленького зеркальца на меня глядело изможденное, землистого цвета, лицо. Глаза запали, уголки губ скорбно опустились. Прямо труп невесты!

− Ладно, − Машка развалилась на кровати и принялась чистить банан, то и дело кидая на меня испытующий взгляд − больница никого не красит. Рассказывай. Это он ведь тебя так, да?

− Кто?..

Девочки притихли в ожидании ответа на тот самый вопрос, ответ на который еще долго потом будет обсасываться в стенах нашего офиса.

− Тихомиров твой? Он тебя так, да? Скажи, да?

Лиза вытянулась в струнку, Светка же, наоборот, ссутулилась, будто от неловкости и только Машка сидела ровно, все так же глядя мне в лицо.

− А я говорила ей, − приняв мое молчание за ответ, сказала Маша, − что не стоит тебе связываться с этим богатеньким придурком! Неприятный тип, я сразу это поняла! И не стоит тебя ни капельки!

− Ой, не ври, − зашипела Лизка, − ничего ты не говорила!

− А вот и говорила!

− Нет!

− Да! Светк, скажи!

− Ну он вроде таким приличным казался… − протянула та.

С тумбочки упал и покатился апельсин. Почему больным всегда тащат именно апельсины? Терпеть их не могу. Нагибаться за ним было выше моих сил, я могла только проводить взглядом закатившийся под кровать, его желто-оранжевый бок. Говорить о Хозяине, а тем боле снова поднимать тему его смерти, расписывая подробности, которых девочки однозначно потребуют, не хотелось. Вместо этого, я выдавила виноватую улыбку и пожала плечами. Спину тут же обожгло болью.