Друг твоего отца. Телохранитель для принцессы (СИ) - Риччи Джас

— Что произошло? Как я здесь оказался?

Ох, сладкий. Это долгая история. И рассказывать ее не мне, и пока тебе нельзя нервничать. Если Тимур так бесится, то тебя просто разорвет.

Я тяжко вздыхаю и молча смотрю на любимого.

Матвей

— Ну привет, незнакомец, — слышу за спиной её голос.

Выравниваю спину и отбрасываю топор, которым рубил дрова. Оборачиваюсь и смотрю на Маргариту, которая едва слышно подкралась сзади. Впрочем, проблема не в ней, а в моих ушах. Старая травма даёт о себе знать.

— Что ты здесь делаешь?

— Так теперь встречают любимую жену, которую не видел три дня? В лесу, с топором? — играет бровью.

Я усмехаюсь.

— Как ты нашла меня?

— Ох, любимый. Не первый день замужем.

Подходит ко мне, обнимает, целует в подбородок. Я опускаю взгляд на ее лицо. Скучал, сильно. Прошло столько лет, а я до сих пор чувствую себя ущербно, когда она исчезает из виду надолго. Но работа, командировки… Взрослую жизнь никто не отменял. Я больше не её телохранитель, хотя это тело принадлежит только мне.

— Как ты съездила?

— А-а-а, — качает головой, мягко улыбнувшись, — не обо мне. Сначала о тебе.

Она смотрит многозначительно и больше ничего не уточняет. Кивает на домик за моей спиной. Тот самый, в глубине леса, который я выкупил у друга-лесника, как только меня выписали из больницы и завершили уголовное дело на моих похитителей. И даже узаконил, когда вновь влился в жизнь.

Мне многому пришлось учиться заново. Когда меня наконец выпустили из больницы, у Маргариты уже был симпатичный округлый животик, в котором шевелился наш сын. И она была на седьмом небе от счастья. А я был просто счастлив быть рядом с ней и чувствовать эти тогда ещё слабые шевеления. Впрочем, слабыми они были недолго. Как только сын подрос, он стал неплохо разносить мамин животик. Мне даже было жаль свою девочку, она то и дело ойкала от его приветов. Но с таким бесконечным обожанием, что я только улыбался, глядя на эту занозу.

Я первым взял его на руки, когда Маргарита родила. Я был с ней, мы не спали всю ночь, но это все того стоило. Маленький богатырь сам вырался в мир сонным, и вяло покричав, закрыл глазки и засопел. А я смотрел на него и мне казалось, что мое сердце выросло в размере. Но его мамочка меня уделала, впервые взяв его в руки, она сразу заявила, что он ее любовь и ни одна девушка никогда не будет его достойна. Я посмеялся тогда.

Но понял о чем она через год. Когда она родила нашу дочь.

Я взял её на руки и весь мир растворился. Это было… Я даже не знаю, как описать это словами. Чувство, что ты готов на всё ради этой крошечной девочки. Я готов был на все и ради ее матери и брата, но с ней это усилилось, гипертрофировалось и вылилось в ядерный взрыв внутри. И я был поражен и пленен ей. Она безусловно была произведением искусств. Красивая, как ее мать, с очаровательными губками, маленьким носом и светлыми волосиками. Хрупкая, трогательная, моя.

— Где Лиля и Марк?

— Угадай, — усмехаюсь угрюмо.

— О боже, — закатывает глаза, отпустив меня. — Правда что ли?

Правда. Неприятная правда. Правда в том, что моим детям нравится проводить время не со мной. А с ним.

Моим драгоценным другом, с которым мы по-прежнему хотим набить друг другу табло по нескольку раз на день, стоит сойтись взглядами.

Этот скользкий тип умело съехал с того, что приударял за моей любимой, внезапно женившись на Марине и сделав ей сына сразу после свадьбы. И как только Марина объявила о беременности, этот индюк вспомнил, что он хозяин отцовской усадьбы и срочно начал навёрстывать упущенное. Вникать в дела, работать, отстраивать хоз постройки. Мы с Маргаритой быстро вернулись на усадьбу после того, как меня выписали. Они все хором говорили, что мне нужен свежий воздух и только там я восстановлюсь. И я не спорил. Куда, с двумя беременными и Еленой.

Один лишь Титов только ухмылялся. Но уступил нам большой дом, в котором мы и жили. Они с Мариной заняли тот, что поменьше. И наши сыновья появились на свет с разницей в четыре месяца и стали лучшими друзьями. Марк и Костя были не разлей вода, все время вместе, везде и всегда. И Лилю не оставляли без опеки. И я даже не знал порой, кто опекал её больше, Марк, её брат, или Титов младший…

— Ты сам понимаешь, что ведешь себя как ребенок?

Поднимаю на неё дерзкий, но слегка виноватый взгляд. Да, когда проблески разума заглядывают на огонек, я все понимаю.

— Это ведь прекрасно, что Тим страхует тебя с детьми. Такого друга как он еще поискать нужно.

— У меня уже есть друг!

— Глеб бы сейчас тебя на смех поднял. И, кстати, он передавал привет. И сказал ждать к выходным. Сможешь поплакаться ему, что тебя не любят боготворящие тебя дети.

— Мне кажется, что в своей поездке ты забыла, кто здесь папочка, дерзкая сучка.

Я подхожу и шлепаю её по дерзкой заднице. Нечего будить зверя. Подхватываю ее на руки, помогая стройным ногам опоясать себя, и тащу в дом. Не знаю, что за магия в нем заключена, но именно здесь у нас всегда самый жаркий секс получается. И этот раз не исключение.

Мы добираемся до первой же стены. Сажу на тубмочку и хриплю ей в губы:

— Говори, что скучала.

— Ты и сам знаешь.

Хватаю прядь белокурых волос и тяну вниз.

— Скучала, — тут же исправляется, и тянется к моей ширинке.

Расстегивает её и достает на волю мой изнывающий от желания член. Он всегда жадно хочет ее после разлуки. И я всегда беру её как в первый раз. А наш первый раз был у стены.

— Ты моё наваждение, Маргарита, — целую шею и вхожу в нее. Ее не нужно разогревать, она так же голодна как и я. Принимает, горячая и влажная. Подается бедрами ко мне, насаживаясь сильнее на мой член.

— Покажи, как скучал, — стонет мне в губы, и мне не нужно повторять дважды. Вбиваюсь в нее четкими, ритмичными толчками, пока наши тела не сотрясает оглушительный оргазм.

Мой большой палец ложится на ее клитор и легонько трет его, продлевая её удовольствие, и она улыбается почти пьяной улыбкой.

— Не люблю искать тебя по усадьбе, возвращаясь.

— Малыш, ты не сказала, что освободишься раньше. Я решил выпустить пар перед тем, как ехать за тобой, — беру ее лицо в свои широкие ладони и жадно целую.

Член извлекать не спешу, слишком хорошо в ней. Делаю обманчивое движение бедрами назад и вновь в нее, срывая с ее губ удивленный стон и улыбаясь ей в губы. Целую. Целовать эти сладкие губы никогда не надоест.

— Пойдем спасать Тимура? Может он с женой тоже не прочь чем-то таким заняться, а ты на него детей сбросил.

— Марина с отцом в баре. И наша певчая птичка пошла с детьми к ней, — добавляю нехотя.

Мало того, что он теперь владелец усадьбы, он ещё и местная звезда, раздавающая аккустические концерты. И дети от этого аж пищат.

— Ух ты, сегодня один из таких вечеров, — довольно улыбается Маргарита, а я подавляю желание опуститься пальцами на ее шею и слегка придушить. Знает же меня. И кусает специально. Стерва.

— Выпускай, муж. Нужно превести себя в порядок и в бар. Я соскучилась по своей паре кошмариков.

Её взгляд теплеет и становится нежным. Чего не ожидал, так вот этого — что эта дерзкая вздорная девчонка станет нежной и чуткой матерью. Но она с детьми — это зрелище, за которым я никогда не устану наблюдать.

Тимур

— Не носитесь! — повторяю, кажется, шестой раз, но стоит этим двоим собраться вместе — на ушах стояло все. Из плохих новостей — они почти всегда вместе. Из хороших — меня редко парит, когда они что-то разносят. Полиция нравов у нас Солов, со мной можно стоять на ушах.

Только не в баре моего тестя. Которому, в свое время, по нашей вине итак досталось. Правда, этот бар совершенно иное место сейчас. Здесь почти всегда много народу. Мара не отстала, пока не соблазнила меня устроить музыкальные вечера. Она любила, когда я пел. Ни спела ни одной колыбельной нашему сыну, меня заставляла. И наслаждалась, слушая их.