Дань для палача (СИ) - Дашкова Ольга

— Мы ничего уже не исправим, ничего.

— Да что, мать твою, произошло?

— И не ори на меня!

— Говори!

Между нами летят искры, вот совсем недавно эта девушка была сама кротость и покорность, а сейчас фурия с ангельскими голубыми глазами.

— Я беременна! От тебя беременна, и ты в этом виноват! Скотина ты, Сафин!

Мне ни разу не приходилось слышать такое в свой адрес, немного завис, переваривая информацию. Получается, мои шустрые сперматозоиды добрались, красавчики, до ее яйцеклетки и сделали ее. И моя крошка беременная.

— И не надо так улыбаться! У нас ничего все равно не выйдет! Мы разные люди из разных миров.

Прижимаю свою девочку к себе, целуя в макушку, господи, как хорошо-то на душе.

— Конечно, ничего не выйдет, я разведусь с тобой, вот сегодня же, нет, завтра.

— Разведешься? — напрягается, смотрит в глаза, не истерит.

— Да, чтоб вновь, но уже как надо, сделать предложение, пора быть рыцарем для своих девочек.

— Девочек?

— Ты слышишь только последние слова из всего, что я сказал?

Влада икает, кусает губы, а я уже не могу себе отказать в том, чтоб не поцеловать ее. Соскучился до чертиков. Не знаю, что творится сейчас у нее в голове, и с этими тараканами нужно найти способ договариваться.

Целую жадно, не могу себя сдерживать рядом с ней. Губы мягкие, соленые от слез, но для меня самые сладкие. Влада не отвечает, а когда щипаю за попку, взвизгивает.

— Я так люблю тебя, крошка, очень люблю, — трогаю лицо, касаясь щек, скул. — Может быть, мне придется вымаливать твое прощение годами, но я буду это делать это. Мы разные, абсолютно разные, но это не остановит меня.

— Ты невыносимый.

— Знаю.

— Но я так люблю тебя, что мне порой больно,— смотрит так, что сердце выпрыгивает из груди.

— Знаю. Мне тоже.

— А почему девочка? Ты сказал, что пора быть рыцарем для своих девочек.

— Во сне видел — в красном сарафане.

— И я видела.

— Это судьба, крошка.

— Ненавижу этот твой наглый взгляд с ухмылкой, — меняет тон, отстраняется, но все равно не выпускаю ее из объятий. — И никакого секса, пока не сдашь анализы, я не знаю, чем ты там занимался эти недели.

— Клянусь, ничем и ни с кем, передергивал пару раз в душе от тоски по твоей сладкой киске.

— Сафин, ты так шутишь, словно тебе восемнадцать.

— Я с тобой как дурной. Клянусь, только передернул.

— Фу, какой ты пошляк. Я не шучу, Сафин.

— Влада, клянусь.

— Не верю!

— Валера твой свидетель, нет на мне греха.

— Он не мой.

— Был бы твоим, ходил бы на костылях.

— Сафин!

— Люблю тебя.

Прошло 6 лет

— Влада Юрьевна, в три часа обещали доставку, куда все поставить?

— Прими по накладной, проверь, чтоб все было в целости, позови Людмилу, она поможет. И да, пусть все выгрузят, сами не носите тяжести. Знаю я эту доставку, наглеют как могут.

— А куда поставить?

— Катя, ну разберись сама, я не могу, у меня встреча. Это всего лишь мебель и учебный инвентарь для детского центра, а не сложные приборы для космических кораблей.

Поправляю прическу, платье, смотрю на себя в зеркало, нас пригласили на юбилей, Михаилу Робертовичу восемьдесят. Муж говорит, что мне безумно идет синий цвет, вот надела, Данил еще не видел мой новый наряд.

Иду на выход, оставив свою помощницу Екатерину, ничего, хоть половину дня справятся без меня. Центр детского творчества и развития ребенка, который мы открыли три года назад, стал весьма популярным в городе. Конечно, до этого пришлось пройти много инстанций, согласований, получить лицензии и сертификаты, но это того стоило.

Мама бы мной гордилась, да и родители Данила бы обязательно гордились им за то, что он делает добрые дела, а все плохое в прошлом.

Это прошлое не хочется вспоминать, наше, мягко сказать, нехорошее знакомство, поведение мужчины, подлость сестры и ее мужа. Мои переживания, яркие чувства, что вспыхнули к тому, кого я не должна была полюбить, но полюбила, вопреки здравому смыслу, слушая сердце.

— Влада Юрьевна, вы сегодня прекрасно выглядите, — охранник при входе на крыльце говорит комплименты, улыбается.

— Спасибо, Василий Васильевич.

— Эй, это моя жена, и хорош к ней подкатывать!

Охранник улыбается еще шире, поднимая ладони, качает головой. Сафин в своем репертуаре, мне кажется, с каждым годом нашей совместной жизни я раскрываю его все больше. Он и балагур, и весельчак, и пошляк, каких не встречала, бывает нежен до безумия и безумен в своей страсти.

И это все Сафин и мой муж.

Вот и сейчас он в светлой рубашке, рукава небрежно закатаны, загорелый, в солнцезащитных очках и с ослепительной улыбкой. Стоит, облокотившись на машину, смотрит, а у меня по спине бегут мурашки.

Ревную его как дикая, но виду не подаю, знаю, что он не сделает мне больно, он обещал, а я верю.

Шесть лет назад все закончилось в его пользу, те, кого хотел он наказать, сами решили свою судьбу, оставшийся бизнес по суду перешел Сафину. А еще его оправдали по делу о совершении убийства, которого он не совершал.

Марина все рассказала, вину, конечно, на себя не взяла, все свалила на покойного мужа, которого она же и заказала. Но тех лет, проведенных на зоне, не вернуть, так же как не починить сломанной судьбы. Ту девушку, танцовщицу из клуба убил Минаев, Валера нашел свидетелей, что видели, как она садилась к нему в машину, а его охранник об этом знал и прикрывал, но они оба взлетели на воздух.

Сафин все продал, вложился в недвижимость и в наш детский центр. Я надеюсь, что он больше не ведет тайную игру и не влезает в сомнительные сделки. Иначе у нас будет очень долгий и напряженный разговор.

— Это кто такой ревнивый?

— Муж твой.

— Я вижу.

Данил снимает очки, притягивает меня к себе, прижимает крепко, ведет носом по виску, вдыхает, а потом целует. Он так всегда делает, каждый день.

— Привет, крошка.

— Ну, я давно не крошка.

— Еще какая крошка, сегодня ночью буду любить тебя по-особенному, — жарко шепчет на ухо, трется пахом.

— Извращенец.

— О, да.

— Обещаешь?

— Клянусь.

И даже за это я его люблю.

— Где твоя непослушная дочь?

— Рвет букет Вассерману.

— Где? — отстраняюсь, смотрю по сторонам.

— На клумбе, она сказала, что там самые красивые цветы во всем городе.

— Вы совсем сдурели? Нас же оштрафуют.

Сафин улыбается, а в это время дочка вылезает из кустов с букетом фиолетовых тюльпанов, вырванных прямо с луковицами. Руки перепачканы в земле, на лице счастливая улыбка, в светло-голубых глазах, как у ее отца, азарт.

— Мама, смотри, как красиво, деду Мише очень понравится.

— Саша, ну ты вся испачкалась, вас нельзя оставить и на час.

Девчушка бежит к нам — красный сарафан, темные кудряшки и ни капли раскаяния в глазах.

— Она в тебя такая наглая, Сафин, это твое воспитание.

— Так, Шура, иди сюда, — Данил садится на корточки, забирает у дочки цветы, отламывая луковицы, передает мне. Стряхивает с ее ладошек землю, достав носовой платок из кармашка сарафана. — Сегодня будешь наказана.

— Как?

— Никакого шоколада.

— Ну и ладно, я его вчера ела. Мама, поехали, деда Миша ждет, он говорил, что там будет Валера и желе из мармелада.

— Господи, от Валеры нигде не скрыться, — Данил закатывает глаза, открывает нам двери автомобиля. — Хоть бы он уже женился, а лучше бы перевели его на Север.

Тихая неприязнь Валерия и Сафина длится все эти годы, они, скрипя зубами, терпят иногда присутствие друг друга, но каждый раз не забывают обменяться колкостями.

— Саша, ты пристегнулась?

— Да.

Смотрю на дочь, мне кажется, не я ее родила, а Сафин, он больше меня волновался, переживал, вот реально, его даже тошнило. А я еще раз удивилась, как в нем могут уживаться все эти чувства и эмоции.

Резкий, грубый, властный — он может быть с нами внимательным и нежным. Особенно рядом со своей дочерью, за которую он жизнь отдаст.