Альтер Эго. Обретение любви (СИ) - Вересов Иван

Но в тот вечер они еще ничего не знали о будущем и не загадывали о нем.

В общежитие Сергея определили как студента-вечерника с условием, что он будет проводить занятия танцем в детской самодеятельности. Комендантша Ольга Николаевна аж подпрыгнула от радости, когда узнала, что он учился на артиста балета.

— Вот сам Бог привел! Макс, ты молодец, где нашел? А нам как раз надо танец какой-нибудь к юбилею завода. Концерт будет. И взрослые, может, подтянутся, когда узнают. У нас ведь и клуб свой есть, там классы хорошие! Работу твоему другу найдем.

— Ну что, Сергей, пойдешь?

— У меня же диплома нет!

— Нам диплом не главное, — комендантша замахала руками, — нам бы только танец…

— Согласен он, согласен. Может, мы тогда в комнату на двоих переселимся, там есть около кухни?

— Да ради Бога, переселяйтесь. Я и белье дам. Кухня, правда, общая, вы же не семейные, в квартиру селить не могу, — она стрельнула глазами на Макса и скрыла улыбку, — но свой стол у вас будет, в комнате чтобы никаких плиток, чайников и кипятильников. На той неделе чуть пожар не устроили, и свет вышибает.

Лазарев клятвенно заверил, что они не будут нарушать правила пожарной безопасности, и получил ключи от новой комнаты.

— И на фингал внимания не обратила, — одобрил Макс. — Ольга Николаевна тетка хорошая, в бутылку, правда, любит заглянуть, но не часто, по праздникам. Так что все вопросы с ней надо решать в будние дни. Ну вот, располагайся, не хоромы, конечно, но поживем, а там видно будет, — заключил он, пристраивая на подоконник последнюю стопку книг.

Комната на двоих была на пятом этаже, квадратная, в одно длинное окно, у которого стояли два ученических стола с ящиками, при столах — деревянные венские стулья, у стены — двухэтажная кровать, у кровати — тумбочка. На полу ламинат. У другой стены поставили холодильник Макса и подобие комода, его тоже перетащили из прежней комнаты. На комод водрузили телевизор.

Для вещей еще был встроенный платяной шкаф в прихожей. Санузел совмещенный, тесный, между стиральной машинкой и душевой кабиной не развернуться, но, на удивление, приличный для общаги — кафель, хорошая сантехника.

— Ну, слушай, а тут прямо по-барски! Номер-люкс, — обрадовался Макс, — у меня удобства на этаже были. Ты спать наверху хочешь? — он обернулся к Сергею и осекся. Понял. Отодвинул стул для Залесского и для себя. — Садись, поговорим, — и с расстановкой: — Ты. Мне. Ничего. Не должен. Понимаешь? Это я вмешался в твою жизнь, считаю, что правильно и вовремя. И свою подправил заодно. Мне этот сраный подиум нафиг не нужен, а тебе — тем более. И пользоваться я твоим лежачим положением не собираюсь.

— Ты за меня платил сегодня, в чебуречной…

— Ну… заработаешь — отдашь, не за красивые же глаза ты будешь им танец ставить. — Макс смотрел на Сергея и вдруг расхохотался. — Вот такого еще не было, чтобы я мальчиков за чебурек снимал! А-ха-ха… Ну, Сереж, ну что ты? Мы с тобой друзья прежде всего. А остальное… — он посерьезнел, — остальное, только как ты сам решишь. — Максим накрыл ладонью руку Сергея. — Я хочу, чтобы ты в балет вернулся.

“Хочу, чтобы ты в балет вернулся” — слова эти значили для Сергея гораздо больше, чем мог предположить Лазарев. Макс понял это, только когда чуть не насильно стал вытаскивать Залесского из балетного зала, состояние Сергея можно было характеризовать как одержимость. Мало того, что худобой он стал напоминать смертельно больного, а взглядом — лунатика, Сергей постоянно выпадал из реальности. Максим знал, что это музыка звучит в нем и, не имея выхода в танце, медленно сводит Залесского с ума. Так продолжаться не могло, работа в самодеятельном танцевальном коллективе не приносила ни радости, ни особого дохода. И Лазарев начал шерстить балетный мир.

Они жили вместе четвертый месяц, прошло лето, открылись новые сезоны в театрах.

Конечно, ни Мариинский, ни в Михайловский Сергея в труппу не взяли бы, но были еще коллективы. Балет Королькова, Сигаловой, Ефима Манфея. У Манфея Лазарев знал режиссера по звуку, случалось пересекаться на гейских тусовках. К нему и пошел с бутылкой армянского коньяка. Через неделю Залесского пригласили на просмотр, Сергей станцевал вариацию Актеона и был принят в солисты.

В тот вечер они пошли в ресторан “Ласточка” напротив Дома Книги на канале Грибоедова и в совершенной эйфории отметили свою победу. Не столько напились, сколько опьянели от радости, что все получилось. Строили планы.

— Теперь ты брось со мной возиться, займись дипломом, — говорил Сергей.

— Нет, — спорил Макс, — как раз теперь-то и надо тобой заниматься. Фиме палец в рот не клади, сядет и поедет, наслышан я о нем.

— У него постановки скандальные…

— Скандальные — это хорошо. Главное, чтобы платил достойно. Без меня ничего не подписывай, договорились? Теперь я буду твоим адвокатом, ты же у нас премьер, как-никак.

— Макс… постой, не шути, я серьезно хочу сказать тебе… спасибо!

— Из спасибы шубу не сошьешь, я с тебя процент возьму, — смеялся Лазарев.

— Да, — на полном серьезе подхватил Сергей, — процент! Я тебе уже сколько должен!

— Да прекратишь ли ты считаться долгами своими? Ведь обижусь…

— Ну прости. Но…

— А без “но”? Оставь нахрен эти антимонии, давай выпьем еще и пойдём уже, а то метро закроют.

Домой вернулись за полночь, лифт не работал — пошли пешком по лестнице, на своем этаже остановились на лоджии, смотрели на светящиеся квадраты окон в домах напротив, на небо над домами. Внизу в сквере подростки бренчали на гитаре, пели нестройным хором.

Ночь окутывала задумчивостью, подталкивала обниматься. Но Максим не стал. Что удержало? Черт его знает, с Залесским не выходило как с другими.

Захотелось курить. И стоять так долго, смотреть на город. Оцепенение чувств какое-то. Или страх? Скорее, неуверенность. А Лазарев не привык так, он всегда и во всем был уверен, знал, что делает. Ошибался редко, можно сказать — никогда. А тут…

— Знаешь, я так сегодня волновался, думал упаду, — признался Сергей.

— Ты чего? Я уверен был, что и открутишь, и отпрыгаешь чисто. Ты был великолепен, у Манфея челюсть отпала, я видел, как он смотрел, чуть не руки потирал.

— Правда?

— Да, ты только меня теперь слушай, чтобы Фима тебя не повязал договором. А хорошо сегодня, тепло совсем, как летом. Может, завтра на природу махнем? А то сидим в четырех стенах, я от своих зависимых и несамоуправляющихся территорий обалдел.

— А куда ты хочешь?

— Может, в Павловск? В Гатчину? Там осенью красиво. Эх, машину бы! Далеко бы поехали, к Выборгу, на берег — вот где красота!

— Поехали.

За то время, что они прожили вместе, Сергей привык не спорить с Максом, не сомневаться в решениях Лазарева. Максим освободил Залесского от всего, что мешало занятиям танцем. Зачем? Лазарев не знал, не понимал и не желал думать об этом. Восхищение Сергеем с каждым днем усиливалось и определяло все.

Была ли это любовь, или только дружба, или нечто другое? Почему он до сих пор даже не попытался сблизиться с Сергеем, а смотрел со стороны, на расстоянии? Нередко мучился неудовлетворенным желанием, тогда находил себе пару на раз.

Изначально Макс поставил между собой и Залесским преграду и не мог её преодолеть. Не был уверен, что стоит. И еще меньше был уверен, что поступает правильно.

Длинный коридор общежития был пуст и безмолвен. Свет на кухнях не горел. Максим и Сергей дошли до своей двери, Макс возился с замком и тихо матерился.

— Вторую неделю прошу Ольгу починить. Есть же слесарь…

— Давай я, — тихо смеялся Сергей, — пить надо меньше, а то и в скважину не попасть… Ну чего ты? Дай мне ключ…