Похоть (ЛП) - Дьюки Кер

Меня тут же вдавило в матрас тяжестью испытываемых эмоций, а глаза защипало от слез.

Мама подошла и встала у основания больничной койки, на которой я, очевидно, и лежал.

– Мам? – прохрипел я.

У меня создалось ощущение, что я не раскрывал рот по меньшей мере неделю, и внутри гортани поселились мотыльки.

– Знаешь, как ужасно я себя почувствовала, когда мне позвонили и сказали, что мой сын в больнице? – спросила она, измученно покачав головой.

Ее каштановые вьющиеся, как и у меня, волосы выглядели растрепанными и лежали в беспорядке, а полные губы подчеркивали красоту черт. Покрасневшие мамины глаза буквально пригвоздили меня к месту, и я тут же ощутил вину, окутавшую меня подобно одеялу.

– Прости, – ответил я.

– И ты меня, Рэтт. Я больше не могу оставаться здесь и смотреть, как ты занимаешься самоуничтожением. Это слишком больно. Я итак многое потеряла. Страдала больше, чем... – она глубоко вдохнула, не в силах закончить, но в ее голосе было столько решимости, что мое сердце сжалось.

Я открыл рот, но не смог вымолвить ни слова.

Мама положила руку на мое колено, и я только сейчас заметил, что вторая нога висела в воздухе, подвешенная на перевязь с гипсом от голени и до самых пальцев.

– Ты сломал кость. Разрушил свою футбольную карьеру еще до того, как она успела начаться.

Мама смахнула слезу, шмыгнула носом и снова покачала головой.

– Твои оценки становятся все хуже, и в школе беспокоятся, сможешь ли ты вообще выпуститься.

– Мне теперь плевать на это, – честно признался я.

Печаль на ее лице сменилась гневом, и мама обогнула койку, остановившись рядом с моей головой.

– Тебе лучше начать заботиться об этом. Ты выжил, Рэтт. Не умер той ночью, как Робби. И будь я проклята, если стану смотреть, как ты рушишь свою жизнь в память о нем. Ты обязан ему большим, чем все это! – она цедила слова, тыча пальцем мне в грудь.

Чувство вины, поселившееся где-то на уровне костного мозга, буквально заражало меня. Словно болезнь, от которой я никак не мог оправиться.

– Сукин сын, убивший его, получил лишь штраф... гребаный штраф! Это выше моего понимания! – выдавил я, слезы уже катились по лицу. Я знал, что было эгоистично вымещать на маме всю свою боль и гнев. Ей, должно быть, в миллион раз хуже, чем мне.

Я ненавидел это. Ненавидел тот день. Ненавидел водителя. Ненавидел себя.

Закрыв глаза, она обхватила себя за талию, словно ей нужно было держаться, чтобы не рассыпаться в пыль.

– Система полна несправедливостей. Вместо того чтобы быть частью проблемы, попробуй стать ее решением, – огрызнулась она. – Сделай так, чтобы твоя жизнь хоть что-то значила.

Больше не сказав ни слова, мама вышла из палаты.

А потом из нашего дома.

Города.

Она оставила меня.

«Закажи пиццу. Вернусь поздно. Отец».

Я фыркнул, заметив записку на холодильнике. То же самое он печатал по крайней мере четыре раза в неделю.

Его почти никогда не было дома, и это меня устраивало. Взяв оставленную им двадцатку, я положил ее в карман.

В последние дни он урезал мое содержание и забрал кредитную карту в наказание за то, что я снял целый отель для себя и своих друзей после выпускного.

Оно того стоило. Помогло хоть на время забыть о смерти Робби и погрузиться в иллюзию того, что меня окружало до этого. Теперь мне оставалось лишь мечтать о моментах, когда я получал передышку от гнева, вины и проклятого горя.

Заперев за собой входную дверь, я, осторожно ступая, спустился вниз по лестнице и пошел прочь.

Бог встретил меня в конце дороги с банкой и трубкой в руках. На его лице сияла дерзкая улыбка.

– Я не стану этим заниматься, – проинформировал он, передавая мне инструменты для сегодняшнего мероприятия.

– Ты всегда такой трус, – отозвался я, здороваясь с ним кулаками.

Бог посмотрел на меня карими миндалевидными глазами, в них сверкнул озорной огонек.

Большинство людей, которые встречали нас впервые, утверждали, что мы похожи и связаны братскими узами.

Мы оба были высокими, со спортивным телосложением, темными волосами и глазами, а также полными губами и точеными челюстями.

Мы выглядели динамичным дуэтом.

– Почему бы нам просто не поехать на заправку и не наполнить там банку? – простонал он, став оглядываться по сторонам, чтобы проверить, заметит ли кто-нибудь, если мы начнем сливать бензин с машины моих соседей.

– Потому что за нами не должно быть слежки, – вновь пояснил я. Мы уже несколько раз обсуждали план.

Потеря стипендии стала для меня разрушительной, как только все окончательно прояснилось.

Прощальные слова матери, сказанные ею в больнице после несчастного случая, действительно задели меня за живое. И с тех пор, как она ушла, отец стал занозой в моей чертовой заднице.

Использовал деньги на обучение, как инструмент, призванный держать меня в узде.

«Да пошел он».

Отец щеголял голым задом по всему городу, высмеивая свой брак и маму.

Я ненавидел его и с нетерпением ждал момента, когда выйду из-под его крыла.

– Уверен, что хочешь сделать это? Я могу поговорить с твоим отцом за тебя, – Бог достал свой смартфон. – Все это может быть розыгрышем.

– Или тестом, – напомнил я ему.

Ходили слухи, что у кого-то имелись доказательства существования тайного общества, «Элиты».

Для большинства это было лишь городской легендой, о которой шептались старшеклассники, но те из нас, кто действительно знал о ее существовании, понимали, что членство приносило новые возможности, принадлежность к обществу, богатство, знания и статус.

Отец Бога, Бакстер Сэмюэль Богграт IV, или просто Четвертый, как его называли друзья, до сих пор не подтвердил свое членство даже собственному сыну.

Вот насколько было секретно и элитарно это общество. Однако я знал, что оно существовало, черт возьми.

Когда мне было двенадцать, и я какое-то время жил у Бога, одним из его любимых занятий было подбивать меня делать разное дерьмо. Как-то вечером он уговорил меня пробраться в кабинет его отца и заменить дорогой бурбон дешевым пойлом, которое он поручил купить в городе какому-то бродяге. У Бога всегда были проблемы с отцом. Как я и говорил: мы с ним сделаны из одного теста.

Я как раз собирался выйти из кабинета Четвертого, когда услышал тяжелые шаги. Мне пришлось быстро искать место, куда можно спрятаться. К моей удаче у Четвертого был огромный кабинет, соответствовавший его эго.

Я бросился в центр кабинета, во все стороны крутя головой, пока не заметил пустое пространство у стены за диваном.

Когда дверь открылась, я уже спрятался, следя за каждым движением отца Бога. Мне было хорошо видно его фигуру с будто бы приклеенным к уху телефоном.

Я не отрывал от него взгляда, пока он шел к огромному автопортрету, висевшему по центру главной стены.

Создавший его художник упустил несколько подбородков Четвертого, но уловил жадность, всегда блестевшую в его глазах.

Когда он обхватил раму и отстранил ее от стены подобно двери, я распахнул рот, поскольку за картиной обнаружился встроенный сейф.

Это было так круто.

Четвертый набрал комбинацию цифр и открыл дверцу сейфа.

Сунув руку внутрь, он вытащил какую-то книгу с эмблемой в виде черепа на обложке, но надпись с такого расстояния я разобрать не смог. Снова поднеся телефон к уху, Четвертый нахмурился.

– Учитывая, что она унаследовала все его предприятия, мы обязаны завербовать ее в «Элиту».

После нескольких тяжелых вздохов он покачал головой.

– Это было в колледже. С тех пор она хорошо устроила свою жизнь. Может, мы дадим ей небольшой стимул. Я хочу, чтобы ее имя было в этой книге, – проворчал он, бросив талмуд на стол, и опустил свою задницу в кресло, тут же схватив горсть конфет из вазы на столе и запихнув их в рот с таким желанием, словно никогда больше таких не получит.