Исповедь Мотылька (СИ) - Субботина Айя

Уже почти двенадцать лет моя мама работает кадровиком в школе, а мой отчим там же преподает химию для старшеклассников. И я подозреваю, что, несмотря ни на что, их роман завязался только на моем выпускном.

Большую часть дороги мы едем в полной тишине. Я пытаюсь представить, какое продолжение будет этого вечера. Олег просто высадит меня возле дома? Нарочно задержится, напрашиваясь на чай? Он зайдет, увидит мою квартирку и сбежит?

Я даже не знаю, почему так легко согласилась сесть в его машину. Никогда не сажусь в чужие машины. И пусть Олег для меня совсем не чужой человек, прошло слишком много времени, чтобы вот так необдуманно прыгать в его «броневик». Я немного трусиха, такое есть. С другой стороны, я называю это предусмотрительной осторожностью.

— Чем планируешь заниматься? — спрашивает Игнатов, пока мысленно придумываю вежливую причину, почему не могу его пригласить. Скажу, что ремонт или что у меня гостит подруга с маленьким ребенком. — В смысле карьеры.

— Что? — От неожиданности я пропускаю грустный смешок, но тут же беру себя в руки. Он не виноват, что для меня лучший план на жизнь — хотя бы не застрять навсегда за прилавком ювелирного салона. Обо всем остальном говорить просто стыдно, потому что в двадцать два уже неприлично мечтать о сказке, в которой у меня, никому неизвестной Эвелины Южиной, будет своя галерея и выставка картин. — Я… хочу пойти на курсы дизайна ногтей.

Олег удивленно приподнимает бровь.

— Серьезно?

— Да, — продолжаю корчить беззаботную дурочку. Мне до ужаса неловко вот здесь, рядом с ним, показывать свою очень скромную жизнь, в которой мечтать нужно не о том, что хочется, а о том, что реально. — В наше время каждая молодая женщина должна освоить как минимум одну профессию для небольшого стабильного заработка. А красивый маникюр женщины будут любить даже через двести лет. Ну, то есть, — пожимаю плечами, — если к тому времени прогресс не освоит переселение сознания в синтетические тела, и маникюр можно будет делать одним нажатием кнопки в специальном автомате.

— Паша мечтал, что ты поступишь в Оксфорд, — глядя куда-то как будто сквозь меня, задумчиво говорит Олег.

— А еще папа обещал мне собственного единорога и полный гардероб платьев принцесс Диснея.

Игнатов морщится и быстро отворачивается к окну.

Он все-таки проводит меня до самой двери подъезда, держа над головой зонт, потому что дождь определенно зарядил на всю ночь.

Мы останавливаемся около двери с давным-давно вырезанным кодовым замком, и Олег рассматривает дыру вместо него, словно это какое-то неведомое космическое явление. Я быстро снимаю пиджак и протягиваю ему, одновременно пытаясь сказать, что у меня немного не убрано и даже нет ничего к чаю, и еще что-то, но он словно не слышит, а просто идет следом, когда тяну дверь на себя — и нас обдает запахом сырости.

Я снимаю однушку на седьмом этаже, и нам приходится подниматься пешком по этажам, где лампочки горят в шахматном порядке.

— В котором часу ты обычно возвращаешься домой? — идя за моим плечом, спрашивает Олег.

— Работаю до восьми, часа полтора на дорогу.

— И ходишь тут одна?

— Как и все.

Понимаю, к чему он клонит. У нас постоянно что-то случается: вчера женщина с третьего этажа поскользнулась в темноте, упала и сломала ногу, а пару месяцев назад моего соседа подкараулили пьяные подростки, ударили по голове и украли телефон. За черепно-мозговую он «расплатился» старой кнопочной звонилкой и парой сотен в кошельке.

Олег все так же не ждет приглашения в гости, и даже когда я нарочно жмусь на пороге, не спеша вставлять ключ в замочную скважину, как ни в чем не бывало изучает надписи на стене.

Изучать действительно есть, что. Иногда по стенам таких вот подъездов и лестничных пролетов можно прочитать историю их обитателей. Кто кому давал или не давал, у кого можно купить спиртное, кто кого любит и прочее-прочее. К примеру, в квартире, которую я теперь снимаю, до меня жила семью алкоголиков, к которым по ночам любили захаживать друзья-собутыльники. Я это поняла, когда в первую же ночь, когда легла здесь спать, в дверь начали барабанить и пьяными голосами требовать их пустить. Я перепугалась и до утра просидела, не сомкнув глаз. Лишь спустя время ночные визиты прекратились, но я все еще вздрагиваю от каждого шороха за дверью.

Сдаюсь, открываю дверь и вхожу, нащупывая выключатель на стене.

Несмотря ни на что, эта квартира мне нравится. Благо, бывшие жильцы не успели ее загадить и насквозь провонять запахом перегара. По крайней мере здесь есть пара больших окон, и размер комнаты, даже если она одна, позволяет разделить ее на две зоны, в одной из которых у меня примитивная импровизированная студия.

Пока Олег снимает обувь, успеваю зайти на кухню, поставить чайник на плиту и взять пару чашек. Не хочу, чтобы Олег заходил в комнату и видел мою маленькую выставку. Человеку, который наверняка держит в доме пару оригиналов великих художников, лучше не оскорбляться видом мазни никому неизвестной Ви Южиной.

Пока дрожащими руками накрываю на стол, стараюсь не думать о том, что впервые после расставания с Игорем — за три года — я снова наедине с мужчиной.

— А где я могу?.. — Он заглядывает на кухню и протягивает руки.

— Что? — не сразу понимаю я. Наверное, сегодня на год вперед выбрала свой максимум нелепых вопросов и выражений лица.

— Ванна? — подсказывает Олег.

Я быстро прохожу мимо него, чтобы не успел заметить, как злюсь на саму себя, открываю дверь в ванну, которая совмещена с туалетом. Разумеется, здесь и речи не идет о каком-либо дизайнерском интерьере, и даже на мой памяти здесь за год трижды ломалась сантехника. Первый раз по моему звонку хозяйке квартиры пришел ее муж, второй раз тоже он, но под таким градусом, что даже после двух часов возни и сальных взглядов в мою сторону текущему шлангу от душа это никак не помогло. В третий раз я вызвала сантехника за свои деньги.

До того, как Олег успевает протиснуться следом, сдергиваю с сушилки мое белье и пару домашних рабочих футболок, «креативно» перепачканных краской и в разводах от пятновыводителя.

— Вода не сразу теплая, — предупреждаю, откручивая вентиль, и нарочно держу руку под струей. — Прости, что у меня все очень…

— По-домашнему? — предлагает свой вариант Олег.

— Приземленно, — озвучиваю конец фразы, и на мгновение мы смотрим друг на друга в зеркальном отражении.

Он совсем не изменился, но… едва ли это тот мужчина, которого я помню с детства. Понятно, что он все тот же Олег Игнатов, разве что с легкой проседью, но я была уверена, что наше с ним общение будет таким же непринужденным и легким, как и прежде. А оказалось, что от его присутствия рядом, от этой близости и уверенности взрослого мужчины у меня подкашиваются ноги и дрожит голос.

Я не верю в то, что люди с разницей в двадцать лет могут искренне полюбить друг друга, потому что у них нет ничего общего. О чем им разговаривать, если все фильмы, которые любит он, для нее — старое и скучное непонятное ретро-кино? Разница в возрасте хороша для отношений на раз, когда какой-нибудь уважаемый господин выходит в свет, чтобы показать свой статус, в том числе, и при помощи красивой глупенькой девочки возле себя, услуги которой щедро оплачиваются из его кармана. Или, когда дама в годах использует молодого любовника, чтобы расслабиться после тяжелого рабочего дня или просто от скуки, или чтобы показать подругам, какие они все старые калоши — и настоящие кабели на них давно не смотрят.

Впрочем, о чем я вообще думаю?

Какие отношения, какая любовь?

Я никогда не думала (и уж точно не думаю сейчас!) об Олеге как о… мужчине для чего-то личного и интимного. Он был рыцарем из моего детства, человеком, который брал меня за руку и шел гулять, если между родителями вдруг случалась «громкая размолвка». Он был тем человеком, который дарил мне Барби и коллекционные платья к ним, а еще мишек, размером больше чем вся я.