Бертрис Смолл - Плененные страстью (Сборник)

Доре неожиданно выгнулась и обеими руками разомкнула розовые складки, открывая его взгляду потаенные сокровища.

— Ублажи меня, раб, — беззастенчиво потребовала она, — но помни, ты должен держать руки за головой.

Его язык немедленно нашел бутон ее наслаждения и начал снова лизать, сначала нежно, потом все энергичнее. Она оказалась слаще меда, и он зачарованно наблюдал, как крошечная поначалу изюминка растет и наливается багровым цветом.

Доре возбужденно застонала и содрогнулась, достигнув пика наслаждения. Отняв руки, она громко вздохнула:

— Это было чудесно! Обязательно расскажу остальным, как ловко ты владеешь языком, раб. А теперь встань, и я отвечу лаской на ласку.

Дагон поднялся, неспешно размотал набедренную повязку, и Доре, в свою очередь упав на колени, втянула в рот его большой палец.

— М‑м‑м, — пробормотала она, лаская его свободной рукой, — для мужчины у тебя такая мягкая кожа.

Продолжая посасывать каждый его палец по очереди, она неустанно гладила его ягодицы. Дагон стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз. Ничего не скажешь, хорошенькая девчонка, с крепкими круглыми большими грудями, которыми он, несомненно, не раз еще успеет насладиться до рассвета.

— Боги! — прорычал он, когда она неожиданно взяла в рот его плоть. Очевидно, игра с пальцами была всего лишь прелюдией перед основным блюдом. Доре оттянула кожу, коснулась языком бархатистой головки и долго дразнила розовым кончиком напряженный отросток, прежде чем принялась сосать, втягивая в самое горло с такой силой, что он мгновенно затвердел и поднялся. О, как ей удается удержать в изящном ротике столь набухшую громадину?!

Дагон снова застонал и, не в силах сдержаться, исторг в ее глотку любовный нектар.

— Ах‑х‑х‑х! — вырвалось у него, но Доре не выпустила его, продолжая сосать, пока не проглотила до последней капли все, что он мог ей дать. Ноги Дагона едва не подкосились, но он сумел сохранить равновесие.

Но тут, так же проворно, как начала свою сладкую пытку, Доре отпустила его и вскочила, облизываясь, словно кошка, укравшая сливки.

— Ну вот! Твой голод немного утолен, и теперь мы можем предаваться похоти хоть всю ночь. Но впредь не смей изливать свои соки, пока я не прикажу. Теперь можешь прикасаться ко мне. Пойдем, ляг со мной, Дагон!

Она потянула его к перине.

— Вижу, ты опытна, — едва слышно выдавил он, когда они очутились на импровизированной постели.

— Смею надеяться! — воскликнула Доре, задорно тряхнув волосами цвета соломы. — Мне семнадцать, и у меня уже было не меньше дюжины любовников, если считать самого первого. Он был слугой матери, и я отдалась ему в мой четырнадцатый день рождения. Мы лежали под полной летней луной. Мать застала нас, когда он лежал на мне и пронзал, казалось, до самого сердца. Мать была вне себя от злости.

— Потому что ты украла ее возлюбленного? — полюбопытствовал Дагон, теребя ее сосок.

— О нет! Она давно не пускала Бранна в свою кровать. Он оставался всего лишь ее слугой. Мать рассердилась, потому что он был сверху. Я не имела права давать мужчине такую власть над собой, и Бранн знал это не хуже меня. Она собственноручно выпорола его и отдала на всеобщую потеху. На целый день, представляешь? — Доре хихикнула. — Женщины так отделали его, что к тому времени, когда срок наказания закончился, он едва мог ходить!

— Что значит «на всеобщую потеху»? — допытывался Дагон, накрывая сосок губами.

— О‑о‑о, как чудесно! — промурлыкала Доре. — Видишь ли, хозяйка может отвести непокорного раба на главную площадь города, где велит лечь на возвышение. Там его распластывают, приковывают за руки и за ноги, и каждая женщина имеет право использовать его, как считает нужным. Возвышение вращается, так что мужчину можно взять в любом положении, приличном или нет, высечь, пытать, издеваться. Большинство женщин определяют время наказания всего в несколько часов, но мать, возмущенная тем, что Бранн не объяснил мне, где ему подобает быть, когда мы забавляемся друг с другом, отдала его городу на целый день. Правда, с тех пор я узнала, что не такой уж он хороший любовник. А теперь на спину, раб! Я желаю принять твой меч в свои ножны.

И прежде, чем он успел запротестовать, что еще не готов для нее, Доре протянула руку, завела ладонь под яички и надавила пальцем на какую‑то столь сверхчувствительную точку, что он громко охнул. К его бесконечному удивлению, она повторила процедуру несколько раз, прежде чем его плоть вздыбилась и восстала. Доре немедленно набросилась на него и, поцеловав, взгромоздилась сверху, медленно насаживая себя на острие, откинувшись назад и балансируя на руках. Глаза ее были закрыты.

— Изумительно, — пробормотала она, облизываясь. — Никогда еще не встречала мужчину с таким громадным копьем!

Дагон приподнялся, стиснул в ладонях округлые мячики грудей и принялся мять, пока девушка самозабвенно скакала на нем, ведя к мучительно‑сладостной развязке.

«Неужели все женщины Кавы столь похотливы?» — гадал Дагон, проснувшись на следующее утро. Четыре раза она возбуждала его, беззастенчиво брала и давала удовлетворение. В последующие дни он получил ответ на свой вопрос. Женщины Кавы были поистине ненасытны, и не было того, на что бы они не отважились в постели. Служанки Зинейды делили его между собой почти каждую ночь.

— Ты должен быть готов ублажить королеву! Еще бы, с таким‑то достоинством! Ты несомненно привлечешь ее внимание, мой маленький принц, — твердила главная сводня. — Ну а потом научишь ее любви. Ты ведь знаешь, что это такое, не так ли, Дагон?

— Да, — кивнул тот. — Я был влюблен в Аурею, дочь соседнего короля. Со временем нам предстояло пожениться и объединить наши владения, ибо Аурея была единственной наследницей короля Арлена. Теперь же мое место займет брат, да смилостивятся боги над Ауреей. Та терпеть не могла Ногада, но он хотел ее, потому что она предназначалась мне. Ногад всегда завидовал тому, что принадлежало мне, и старался отнять у меня все, что мог.

— Опять те же жадность и амбиции мужчин, — мягко напомнила Зинейда.

Дагон быстро понял, что убежать не удастся. Днем ему на шею надевали ошейник и ставили в длинную шеренгу невольников, скованных одной цепью. На ногах у них болтались кандалы. Караван медленно продвигался по пустыне, и за процессией рабов наблюдали зоркие глаза женщин‑воинов. Ночами же его едва ли не насиловали служанки Зинейды, и как‑то раз, когда очередная крепко заснула, Дагон поднялся, намереваясь выскользнуть из шатра, ибо только в это время его руки и ноги были свободны. Он не мог подойти к охраняемому выходу, поэтому потихоньку приподнял ткань сзади и обнаружил, что шатер заключен в железную клетку. Позабыв об осторожности, он направился к входу и увидел такие же металлические прутья. Поразительно, как он не услышал скрипа опускаемых решеток! Что же, ничего не попишешь. Придется улизнуть из Кавы. Вполне возможный, хотя немного необычный выход.