Иван Ефремов - Каллиройя

Торопливо, почти бегом, Каллиройя, не оглядываясь, шла по прибрежным холмам.

Антенору передалась ее серьезность. Следуя за ней в полном молчании, он любовался походкой женщины. Она шла, прямая, как тростинка, свободно развернув плечи. Стройная шея гордо поддерживала голову с тяжелым узлом волос на высоком затылке. Хитон глубоко западал то с одной, то с другой стороны ее талии, подчеркивая гибкость тела. Маленькие ступни уверенно попирали землю, и перисцелиды, ножные браслеты, слабо звенели на ее щиколотках.

Путь пересекла тень гигантского платана. За стеной темноты холодным светом вспыхнул открытый беломраморный портик. Тонкие колонны обрамляли полукруг гладких плит, в центре которого на пьедестале черного камня стояло бронзовое изображение богини. По изогнутому луком телу и разведенным рукам художник узнал Афродиту-Мигонитиду, Афродиту Сочетающую.

Каллиройя сняла ожерелье, положила к ногам богини и обвила руками шею Антенора. Ее поднятое вверх лицо и ясные сияющие глаза были отчетливо видны в меркнущем свете луны.

— Ты знаешь, я готова быть твоей моделью… и твоей… для меня не может быть одного без другого… Ты сделаешь новую Мигонитиду, а я буду молить ее о помощи…

Антенор положил ладони на крутые и упругие выгибы бедер, притянул к себе молодую женщину.

Горячее под тонкой тканью тело любимой прильнуло к нему.

В голове Антенора затуманилось, и он глухо выговорил:

— Нет, не Мигонитиду, клянусь Посейдоном! Афродиту-Морфо, Дающую Красоту, я сделаю с тебя для восхищения народа Эллады, ибо я люблю тебя так, как не любил еще ни одну женщину! О, Пеннорожденная, Дающая Красоту, будь мне помощницей, даруй победу в этом дерзании!.. Прими мою просьбу и зажги жаркой страстью мою Каллиройю!

— Это лишнее, милый!.. Ты еще не знаешь меня… — прошептала Каллиройя, подставляя губы и с легким стоном отгибаясь назад под его поцелуем.

Темный хитон сполз наземь, молодая женщина из всех сил уперлась в широкую грудь Антенора и вырвалась.

— Пойдем… дальше, — умоляюще прошептала она, уклоняясь от его рук. — Я так долго ждала этого дня… Сегодня быков увели в горы…

— И что же? — не понял Антенор.

Каллиройя мгновение колебалась, опустив голову, потом порывисто приникла к его уху.

— Ты знаешь древний обычай афинских земледельцев? — едва слышно спросила она.

— Обряд служения Матери-Земле на только что вспаханном поле?

Да. Ночью, на трижды спаханном поле, обнаженными, как сама Гея… принять в себя могучую плодоносную силу… пробудить ее…

Антенор безмолвно сжал руку девушки.

Гребень горы резко выступил в сиянии зашедшей луны, еще светившей по ту сторону хребта. С восточной стороны на долину набежала глубокая тьма, но Каллиройя уверенно ступала по невидимой дороге

— Скоро звезды заблестят ярче, станет светлее, — тихо сказала она, не оборачиваясь.

— Как ты видишь дорогу? — спросил художник. — Она знакома тебе?

Знакома. Мы идем на поле Скирона. Там в ночь полнолуния женщинами справляется праздник Деметры-Закононосительницы…

— Ты участвовала в Тесмофориях? Я смотрел на них не раз, но тебя не видел… и не знал, что происходит на поле Скирона.

— Не заметил меня, — с нежным упреком произнесла молодая женщина. — Правда, я участвовала не каждый год. А на поле Скирона ты и не мог быть… только женщинам и только молодым разрешен туда доступ в ночь Тесмофорий.

— После бега с факелами?

— Да, после бега с факелами жрицы Деметры выбирают двенадцать из нас. Для непосвященных празднество заканчивается, а мы, нагие, бежим глубокой ночью те тридцать стадий, которые отделяют поле от храма.

— И что же совершается на поле?

— Это нельзя рассказывать, это — женская тайна. Все мы связаны ужасной клятвой… Но оно запоминается на всю жизнь, и бег на поле нельзя забыть — ты бежишь под яркой высокой луной, в безмолвной ночи, рядом с быстрыми и красивыми подругами. Мы мчимся, едва касаясь земли, а все тело звенит, как струна, ищущая прикосновения богини. Ветки мимолетно касаются тебя, ветерок ласкает разгоряченное тело… Остановишься, а сердце так бьется… Раскинешь руки, вздохнешь глубоко-глубоко и кажется — еще миг и унесешься вдаль, в запах травы, леса, далекого моря и растворишься в лунном свете, как исчезает соль, брошенная в воду, как разносится ветром легкий дымок очага… Нет ничего между тобою и Матерью-Землей… Ты — Она, а Она — ты.

Каллиройя умолкла, слегка задыхаясь. По трепету ее руки Антенор понял, что они пришли.

Справа стеной темнела опушка рощи. С севера чуть виднелась неясная полоса деревьев, ограничивающих поле.

Сияние за горой угасло, все кругом замолчало, только доносился едва слышный шелест листьев. Звезды, горевшие в глубине черного неба, проливали на землю нежный свет тишины и уединения. Антенор ясно различал стоящую рядом Каллиройю, но ничего не видел в отдалении.

Они стояли, прислушиваясь к ночи, накрывшей их своим непроницаемым покрывалом, потом медленно свернули с тропинки в поле. Много раз вспаханная земля была пушистой, сандалии глубоко погружались в нее. Наконец, они оказались примерно в центре поля.

Молодая женщина остановилась, глубоко вздохнула и бросила на землю свой плащ, знаком дав понять художнику, чтобы он сделал то же. Антенор повиновался. Обнаженная Каллиройя выпрямилась и, подняв руки к затылку, распустила волосы.

Антенор бросился на колени, его руки скользнули по гибкой спине, сблизились на талии и вновь разошлись на бедрах, очертив дивные линии тела возлюбленной. Художник прижался лицом к животу, откинулся назад и, не опуская рук, с молитвенным восхищением глянул вверх, в лицо Каллиройе, поклоняясь, как богине. Каллиройя молчала, ее пальцы сжимались и разжимались, лаская волосы Антенора, скользя по его затылку, плечам…

От влажной вспаханной земли шел сильный свежий запах. Казалось, сама Гея, юная, полная плодоносных соков жизни, раскинулась в могучей истоме…

Антенор почувствовал в себе силу титана. Каждый мускул его мощного тела приобрел твердость бронзы. Он схватил любимую на руки, поднял ее к сверкающим звездам, бросая вызов равнодушной вечности живым огнем красоты Каллиройи.

Горячие руки обняли его шею, громадные, ставшие совершенно черными глаза заглянули в самую глубину души, жаркие губы слились с его губами, и звездное небо исчезло. Земля приняла обоих на свое просторное мягкое ложе. Тесно соприкоснувшись нагими, вытянутыми, как струны, телами, насквозь пронизанные дрожью, они долго лежали без движения, в нескончаемом поцелуе, потрясенные острым наслаждением близости.