Молох. Укус кобры (СИ) - Шерр Анастасия

— А ты дальше рассказывай. Давай, — подначивает его Иван.

Молох же незаметно Соньке знак подал, чтобы назад отползла, а сам вперед на полшага продвинулся. Только бы успеть. Только бы малую выхватить. Новость про Кира немного из колеи вышибла. Но Молох и не такое дерьмо видал. Более того, участвовал в нём частенько. Сейчас только о дочке думал да о Соньке. Их бы отсюда отправить, а там… Он за них и Кира во второй раз грохнул бы. И братьев его уложит. Если, конечно, успеет.

— Я хотел сначала генерала порешить, а потом и тебя за компанию. Но потом понял, что со стариком ты и сам справишься. А убивать тебя необязательно. Зачем? Можно же помучить, — ухмыльнулся разбитой харей. — А когда эту твою марамойку увидел, я всё понял. У тебя же на лбу было написано, что ты слиться хочешь. И я ждал. Знал, что ты генерала замочишь. И в тот момент очень удачно мой кореш из ментовки рядом оказался со своей гвардией. Вот и приняли тебя. Была у меня, конечно, мысля ушатать тебя в КПЗ. Но потом я подумал… А зачееем? Зачем? Если можно лишить тебя всего и наблюдать со стороны, как ты корчишься в агонии, как корчился я, когда брат мой исчез, — а потом на младшего взглянул и глаза опустил. А тот ближе подобрался, на расстоянии вытянутой руки от Молоха остановился. Давай же. Ещё чуточку…

— Ты не всё рассказал, брат. Молох ведь не знает, что этот ушлёпок со мной сделал. Генерал ваш паршивый. Скажи-ка, Елисей, с тобой он это делал, когда ты у него в клетке сидел, а? Приходил к тебе туда? Ставили тебя раком его охранники? А он совал тебе свой вонючий хер в жопу?! — заорал обдолбыш, вскидывая руку и целясь в мелкую. Мужик, который её удерживал, вздрогнул. Ещё бы. Сенина-младшего не просто несло, его уже заносило. По ходу, бухлом дурь крепко полирнул. И теперь сам не был уверен в своих движениях. Требовать от него логики вообще не приходилось. Пацан мстить пришёл. Уж кто-кто, а Молох хорошо знал, как оно, когда убивать всех хочется. Всех подряд, хоть баб с детьми, лишь бы отпустило. Хорошо, что сам до этого не опустился. А вот Ивану, судя по всему, уже плевать. Его жизнь была закончена ещё генералом. Вот ублюдок же, а. Сколько парней загубил.

— Мне жаль, — проговорил негромко, но вполне искренне.

Иван растянул губы в едкой ухмылке и покосился на малышку. Молох сглотнул, сзади Сонька застонала. Она так и осталась на снегу сидеть. Маленькая, на малолетку похожая. Всё такая же, как тогда.

— Да ну? Неужели?

— Ты не ослышался. Мне действительно жаль. Жаль, что мы все влипли в это дерьмо. Нет, меня старый ублюдок не трахал. Я бы ему за это глотку вскрыл ещё тогда. Но он всех нас так или иначе покалечил. И никто из нас не виноват в том, что с нами сделали. Отпусти мою дочь, Ваня. Не надо рыть себе яму. Я не прощу за неё. Я вас всех положу. И даже тот факт, что Кир был вашим братом, не спасёт.

ГЛАВА 50

Они говорили, спорили о чём-то. А у меня в ушах белый шум. Ничего не вижу и не слышу, кроме Еськи. Моей девочки, ещё такой маленькой, такой испуганной. Руки к груди прижимаю, вою тихо. И понимаю, что это конец. Если они мою девочку тронут, я сама себе глотку вскрою. Но сначала их раздеру в клочья. Всех, до кого дотянусь.

Молоху в спину смотрю. Напряжён, будто зверь к прыжку готовится. А я так боюсь. Что, если не успеет? Если Есеньку нашу заденет?

Мужика в кепке сразу узнала. Тот самый ублюдок, что избивал меня тогда. Тот, что Молоха обвинить заставил. Тварь… Ему же и ребёнка обидеть, как раз плюнуть.

Внимание привлекает какое-то движение сбоку за деревьями. Осторожно скосив глаза, вижу невысокую тень, а потом и того, кто её отбрасывал. Оторопью по всем конечностям и липким страхом догадка, что это не собака, неизвестно как оказавшаяся в лесу.

Медленной, крадущейся походкой зверь приближается всё ближе. А я, взглянув в его глаза, цепенею. Это же он… Волчонок. Тот самый, которого мы с Молохом выходили тогда. За ним появляется ещё один, и ещё. Стая.

Огромные, осторожные, почти незаметные на белой снежной глади. Передвигаются бесшумно и слаженно. А потом Волчонок на меня взгляд бросает, и в глазах серых узнавание проскальзывает. Он точно меня узнал. А затем голову склонил и лапы вытянул, как в детстве делал, когда я с ним играла.

Только в этот раз он не играл. Он к прыжку готовился. Наверное, давно уже за нами следил. Я не успела даже вдохнуть, как он, невероятно огромных размеров волк, бросился на Молоха, а когда почти настиг свою цель, резко поменял траекторию и набросился на Еську с удерживающим её подонком. На снег их повалил, а я вскрик дочери услышала и к ней бросилась. На ходу из руки пистолет выпал, но я даже не заметила. А Еська ко мне поползла на четвереньках. Зверь же вгрызся ублюдку в глотку, и я увидела ужас в его глазах. Он не мог орать, лишь хрипел и пытался выбраться из-под волка. Но подоспевшая стая закончила всё быстро.

А я к Есении не успевала. Слишком далеко было. Увидела лишь краем глаза, как Молох к Ивану ринулся. Чей-то крик услышала. Мужской, протяжный. Кажется, орал Сенин. Пашка. Я Еську схватила, к себе прижала. А встать не могу и её поднять не в силах.

— Мам! Мам! Мама! — только и выкрикивает мне в лицо. За руки меня хватает, плачет. — Мам!

— Я здесь, малыш, соберись. Давай, вставай, доченька, — а потом на Молоха взгляд бросаю и на Ивана, лежащего на снегу в неестественной позе. Потому что шея у него свёрнута. А сбоку поднимается Сенин-старший. Ствол мой хватает и в нас с Еськой целится.

Я только успеваю подумать: как этот ублюдок развязался? А Молох, увидев его, к нам бежит. Рядом с нами на колени падает, в себя с силой вжимает, прячет за грудью своей, в которой уже пулевое навылет и кровь льётся. Я смотрю на рану, а потом на него. Головой мотаю.

Неет… Не может быть. Нет.

— Тачка за сугробом, помнишь где? — шепчет Молох, прижимаясь к моему лбу своим.

Отчаянно киваю, потому что ни слова не могу произнести. Лишь вою про себя, понимая, что это всё… Молоха сильно ранили, и мы оба знаем, что он уже отсюда не уйдёт.

Боль грудную клетку мне ломает, кажется, даже хруст слышу. Знаю, что не могу сейчас расклеиться. У меня всего несколько мгновений, пока Сенин ноги освободит и к нам подойдёт, чтобы всё закончить. А встать не могу. В глаза ему заглядываю, а они гаснут… Я вижу, как теряют свой блеск.

— Держи, — в руку мои ключи вкладывает, а потом за лицо хватает. — Увози её. Я задержу, — хрипит, а в уголке рта кровь появляется. Я содрогаюсь от рыданий, а Еся голову поднимает, на него смотрит. — Спасибо за дочь, — целует меня в губы медленно, заторможенно, а потом на Еську взгляд бросает и с силой отталкивает нас от себя. — Пошли! Быстро! — из груди его хрип страшный вырывается.

— Я тебя люблю, Молохов! Слышишь?! — кричу сквозь слёзы, а он улыбается окровавленными губами. Такими родными…

— Я знаю. Уходите! — а затем поднимается и, пошатываясь, к Сенину поворачивается. Я вижу, как льётся из него кровь, а вместе с ней и из меня жизнь уходит.

— Мама! — дочь за руку хватает, и я, сморгнув слёзы, разворачиваюсь, утаскиваю её за собой.

Бежим. Продираемся сквозь кустарник, слышим выстрел и волчий рык. Вздрагиваем обе, но не останавливаемся. Когда добегаем до машины, всё затихает. Кажется, будто я оглохла, потому что не слышу ни звука. Только дыхание наше сбивчивое и голос Еси.

— Мама, мамочка… — шепчет, дёргает меня за руку. — Мама!

Я поворачиваюсь к ней и понимаю, что на какое-то время отключилась. Не потеряла сознание, но была к этому близка.

— Едем, залезай, — открываю водительскую дверь, пропускаю дочь и сама следом в машину залезаю. Немного шлифую, но выезжаю. И, вдавив педаль газа до упора, вылетаю на трассу. Нас слегка заносит, дочь вскрикивает, закрывает лицо руками. А я теряюсь, потому что вижу в зеркале заднего вида, как за нами на дорогу выбегает Сенин. Целится, стреляет, но в этот момент машину снова заносит на свежевыпавшем снегу, и мы уходим от пули. Вижу, как швыряет пистолет на дорогу, в ярости пинает снег.