Испытай меня (ЛП) - Ши Ребекка

— И прошу, не забудь отправить благодарственные открытки всем нашим гостям и пригласи их на этой неделе.

Джойс кивает и продолжает строчить в своем блокноте.

Я поворачиваюсь и выглядываю из своего окна, горизонт Чикаго скрыт под низкими облаками. Небо серое и невозмутимое, на город начинает опускаться осенняя погода.

— Это все? — спрашивает Джойс, прочищая горло.

— Не перенаправляй звонки, если только… — Я запинаюсь.

— Если только… — подстегивает она продолжить.

— Если только это не что-то важное. — Я снова поворачиваюсь и смотрю на нее. Она понимает, что значит «важное». Важное — это Сейдж. Только Сейдж важна.

— Да, сэр.

Она поднимается с места и выходит из кабинета. Я следую за ней, и она посылает мне сочувствующую, но твердую улыбку, я киваю в ответ и ухожу.

У лифта достаю телефон из кармана пиджака, надеясь, молясь услышать хоть слово от Сейдж. Не знаю, почему я огорчаюсь, когда ничего не вижу. Она ушла. Я убедился, что она уехала в Северную Дакоту в воскресенье. Просто надеялся, что она сломается и вернется ко мне. Однако она сильнее, чем кажется. Я знаю ее. Она не сломается.

— Мистер Гамильтон. — Голос Роуэна удивляет меня.

Он стоит рядом со мной, ожидая лифт. После ухода Сейдж все вернулись к прежнему, слишком формальному обращению ко мне. Еще одно острое, причиняющее боль напоминание о том, что она привносила жизнь в этот офис — в меня.

— Роуэн, — обращаюсь к нему менее формально, и мы вместе ждем лифт в тишине, пока я не поворачиваюсь к нему. — Будь добр, закрой завтра счета мистера Переза. Переведи ему деньги и прибавь пять процентов.

Он посматривает на меня уголком глаза и кивает.

— Хорошо. — Он прочищает горло. — Берете неделю отпуска?

— Вроде того, — бормочу я.

Мы с Роуэном молча спускаемся на первый этаж. Когда двери открываются, Роуэн подается вперед, но останавливается.

— Привезите нашу девочку домой, — мягко произносит он, а затем выходит из лифта прочь.

— Так и планирую, — бубню себе под нос. Я планирую сделать всё, что потребуется, только чтобы вернуть ее.

Сейдж

После пяти дней, проведенных дома, я наконец-таки спускаюсь к речке, как делала каждый день, когда мы только переехали на ферму. Раньше казалось, что до нее идти дальше, чем есть на самом деле. Мерфи, медлительный и измученный, осторожно ковыляет позади меня. Прекрасная река простирается вдоль края нашего участка. Вода настолько кристально-прозрачная, что можно разглядеть каждый камушек на дне. Камыши вздымаются над берегом, кроме того участка, который мы с Брентом вытоптали пару лет назад. Мы выложили это место огромными речными булыжниками, чтобы не росла трава и камыши, и чтобы было легче заходить в воду купаться.

Раньше летом я часами проводила здесь время, переплывая речку, чтобы охладиться от невыносимой и знойной жары в Северной Дакоте. Я подъезжала сюда на лошадях, давала им возможность хлебнуть холодной водицы, пока сама купалась и загорала на пляже. Я могла забыться в голубом небе, высокой траве и чистой воде.

На берегу перед речкой есть огромный камень. Я взбираюсь на него, как когда-то делала в детстве. Мерфи валится с ног прямо у кромки воды. Он ложится и тяжело дышит, а затем вытягивается на травке. Мой бедный мальчик. Затем он с трудом подползает к воде, лакает понемногу, и, наконец, кладет мордочку на лапки. Я смотрю на огромный дуб на другом берегу реки и восхищаюсь тем, как он разросся. Его ветви стали гуще с яркими осенними листьями. Меня удивляет то, как некоторые вещи со временем становятся только сильнее, а другие — хлипкими и жалкими, прямо как я.

Это мое место. Я изливала свою душу на этом камне, в этих водах спустя дни, месяцы и годы после самоубийства отца. Проклинала Бога. Ругала Джонатана Беркшира. Я поклялась отомстить и думала, что, наконец-то, смирилась со смертью отца. Думала.

Но я никогда не чувствовала такой ярости, которая охватила меня, когда Джонатан представился мне, и я поняла, что Холт лгал мне. В тот момент я поняла, что по-настоящему так и не смирилась с гибелью папы. Я всегда буду сломленной.

Крепче прижимаю колени к груди и позволяю бодрящему воздуху обжигать мое лицо. Нет ничего лучше, чем осень на Среднем Западе. Смену сезонов можно ощутить прямо в воздухе. Деревья становятся цветастыми с насыщенными красными, оранжевыми и желтыми листьями, а трава все еще зеленеет. Так будет до первых заморозков.

Я сижу в тишине уже некоторое время, когда Мерфи начинает гавкать, приподняв морду и посматривая мне за спину. Его ушки встают торчком, и я слышу приближающиеся ко мне шаги. Как и прежде, я чую его запах. Чувствую его. Я всегда могла ощутить его присутствие. Мое сердце колотится, но я заставляю себя не оборачиваться к нему лицом. Я не готова. Он предал меня.

— Эй, парень, — говорит он, направляясь прямо к Мерфи, лежащему на траве.

Краем глаза вижу, как он садится на корточки около Мерфи и поглаживает пальцами его густую шерстку. Мерфи издает урчащий звук, когда Холт поглаживает то местечко за его ушком, его самую любимую точку.

— Предатель, — бормочу себе под нос, когда пес кладет свою голову на бедро Холта, проникаясь вниманием.

— Здесь красиво, — говорит Холт, повернувшись ко мне спиной.

Я понятия не имею, говорит ли он со мной, с Мерфи или сам с собой, но, в любом случае, я не отвечаю. Не стану отрицать, он действительно прав, но я не собираюсь ему этого говорить. Эта ферма, эта земля — самое красивое место на Земле. Это мой дом и всегда им будет.

После продолжительной паузы Холт встает и отряхивает джинсы. Даже одетый в повседневную одежду, Холт — само олицетворение модели с подиума. В поношенных джинсах и кремовом свитере Холт выглядит как модель «ДжиКью», но я сосредоточенно смотрю на реку. Он шаркает ногами по траве и подходит к камню, на котором я сижу.

Не могу находиться возле него. Я не готова. Слезаю с камня с другой стороны.

— Пойдем, Мерф. — Мерфи с трудом встает, его старые лапы дрожат, поэтому у него занимает несколько секунд, чтобы начать двигаться. — Давай же, мальчик, — подбадриваю я его, и он медленно и неуклюже подходит ко мне.

— Сейдж, — зовет меня Холт, стоя позади.

Я не отвечаю ему, но оборачиваюсь к нему лицом.

Его глаза печальны, а под ними образовались темные круги.

— Я здесь не для того, чтобы попытаться переубедить тебя. Я здесь не для того, чтобы вымаливать у тебя прощение, потому что знаю, что не достоин этого. Я лишь пришел, чтобы сказать, что сожалею. Мне так жаль. Знаю, что мои слова бессмысленны, потому что я соврал тебе. Но я говорил правду, когда сказал, что никогда не хотел делать тебе больно, Сейдж. — Он делает глубокий вздох и откидывает голову назад, устремляя взгляд в небо и засовывая руки в карманы.

Мои эмоции варьируются между гневом и болью.

— Это все? — Я отступаю от него еще дальше. Трудно быть к нему так близко, ведь как бы я ни хотела его ненавидеть, я все еще люблю его. И всегда буду. Но не покажу ему этого. Мое лицо остается лишенным каких-либо эмоций. — Потому что мне нужно вернуться в дом.

Он вздыхает и с грустью смотрит на меня.

— Знаешь, я нанял тебя, потому что хотел сделать что-то хорошее. Мой отец разрушил немало семей, Сейдж. Не только твою. Он обокрал бесчисленное количество семей, большинство из которых были его близкими друзьями, и избежал наказания. Он ушел безнаказанным, оставляя позади себя дорожку из разрушений, а я провел последние тринадцать лет, пытаясь откупиться от его грехов.

Холт прочищает горло.

— Он погубил нашу семью тоже, Сейдж. Моя мама осталась ни с чем. Она ничего и не хотела от этого брака. Она говорила, что всё, чем он обеспечивал нас, не было заработано им, и предположила, что все, что у нас было, он украл у других. — Холт повышает голос.

Гнев наполняет меня, и не знаю почему, но я становлюсь эмоциональной и ощущаю, как сжимается горло.