Как я увела жениха с чужой свадьбы (СИ) - Волкова Дарья

В общем, Виолетта демонстративно рыдала, я демонстративно охала. Я ей не верила, она, похоже, догадывалась, что я ей не верю. Поэтому рыдала недолго.

— Я одного не пойму, Тонь, — Виолетка аккуратно убрала из-под глаза слезинку. — Куда он делся? Понимаешь, просто исчез! Заскочил в лифт — и все! Парни с девчонками весь подъезд прочесали, его нигде нет. Лифт приехал пустой. Как растворился!

— Может, осознал всю подлость своего поступка и выбросился с балкона пожарной лестницы?

Виолетта хмуро глянула на меня из-под наращённых ресниц.

— Очень смешно.

Не смешно, согласна. Сейчас сделаем смешно.

— Слушай, а ты же голым видела, да? Может, у него сзади пропеллер — ну, как у Карлсона. И он того, кнопочку на животе нажал — и фьють, улетел!

— Тоня, в тебе талант комедийный пропадает.

— Считаешь?

Виолетка поняла, что добровольно я на сотрудничество со следствием не пойду, и спросила в лоб.

— А вот тетьНюра говорит, что видела, как Ярослав из подъезда выходил, часов примерно в пять.

— ТетьНюра в честь твоей свадьбы на грудь не принимала часом? — твою мать, Огарёв, ты не мог незаметно исчезнуть, да? Хотя у нашей дворничихи и мышь незамеченной не проскочит.

— Нет, не принимала, — роль несчастной жертвы окончательно сползла с Виолетты, и теперь она смотрела цепко. — И она сказала, что у него была футболка танками.

— Да ты что! — всплеснула руками я. — Это он такой красивый-нарядный жениться собрался? А у тебя же мама-педагог…. А у тебя же папа — пианист… — замурлыкала я. — Какой ты нафиг — танкист!

Этой песней я доводила Ярика. А у Огарева и правда же мама — педагог, высшей школы. Может и папа — пианист. Хотя в кого-то же он таким конем должен был уродиться. Среди пианистов коней вроде не водится.

— А где твой? — Виолетта не сводила с меня внимательного взгляда, не реагируя на мое пение.

— Мой кто?

— Мужик твой? Он же все время дома сидит.

Ярик, Ярик, выгнала тебя, а ты мне все равно жизнь портишь. Ты и твоя привычка днем в одних трениках и этой дурацкой танковой футболке за пивом ходить.

— К маме поехал, — безмятежно соврала я.

— К маме? — недоверчиво уточнила Виолетта

— К маме, — закивала я. — У всех есть мама. Даже у моего мужика.

Хотя об этой женщине мне ничего не было известно, Ярик как-то не распространялся про свою семью. А теперь уже неважно.

Диалог снова застопорился. Виолетка меня явно подозревала во всех смертных грехах, но прижать ей меня было нечем. И тут…

— А что это у тебя? — Виолетта сделал быстрый шаг в сторону и вперилась взглядом во что-то у меня за спиной.

— Где? — я обернулась.

Тьфу ты, пропасть!

Из-под банкетки, незамеченный мной раньше, торчал край белой бутоньерки. С костюма коня.

Мы молча созерцали этот белый клочок. Что это цветок, вообще-то, было заметно. Потому обе дернулись. Но у меня реакция оказалась быстрее — я пять лет ходила на гандбол и там стояла на воротах.

Я быстро схватила за торчащий кусок, вытащила все оставшееся и смяла в руке.

— Ничего. Просто бумажка какая-то.

— Покажи! — потребовали Виолетта.

— С хера ли? — возмутилась я. И мяла, мяла в кулаке бутоньерку, в душе проклиная коня Юлия всеми известными мне словами.

— Покажи!!! — Виолетка взвизгнула и топнула ножкой.

Маменьке своей топай. И мужику — когда заведешь.

— А если там список любовников? — я попыталась как-то нейтрализовать ситуацию. — Или стишки любовные?

— Да какие у тебя любовники! — завопила Виолетта. — На тебя только гопники могут позариться! Это бутоньерка Ярослава, я видела! Значит, он был у тебя! Ах ты…

Дослушивать я не стала. И вытолкала Виолетту за дверь. Фитнес в зале — он, может, для красоты фигуры и полезен. Зато в потасовке победа останется тому, кто пять лет стоял в гандбольных воротах.

Заперев дверь, я с наслаждением разодрала в мелкие клочки злосчастное украшение и выбросила ошмётки в унитаз. И воду спустила.

Все. Теперь точно никаких следов присутствия Огарёва в моей квартире. Пакет завтра поставлю у мусорки. Только не у нашей, а по дороге к остановке.

Успокоенная этой мыслью я пошла курить. И даже покурила. И поужинала. И даже по дому пошуршала чуть-чуть — стычка с Виолеткой меня как-то взбодрила. А потом наступила вторая часть марлезонского балета.

Звонок в дверь. Я думала, что это Виолетка за сдачей пришла, и дверь открыла в самом боевом настроении. Но я допустила ту же ошибку, что и Огарев — недооценила подружку детства моего сурового. Виолетка в лучших традициях детства нажаловалась маменьке и подтянула тяжелую артиллерию. За дверью стояла тетьГаля.

В какой-то хорошей и смешной книжке — убей бог не помню в какой — про тетьГалу было очень здорово написано. То есть, писали не про нее, но словно с нее. Там было что-то про арбузные груди и мощный затылок. Прибавьте к этому голос, как бензопила, и хватку, как у бульдога — и вы получите полный портрет тетьГали. Я не считала себя робкий кисейной барышней, и за словом в карман не лезла никогда, и матом послать, если что не нравится — за мной не заржавеет. Но против тетьГали я — малявка. Там еще и школа советской торговли за ее мощными плечами. В общем, я замерла аки кролик перед удавом.

— Шо же ты, Тонька, на чужого мужика-то покусилась? — тетьГаля неумолимо шагнула через порог. И я ничего не смогла ей противопоставить. Отступила. — Разве ж тебя не учили, что чужое брать нельзя?

— А я и не брала, — я пыталась собраться с мыслями. Получалось не очень.

— А кто нашего жениха в квартиру пустил? — вкрадчиво поинтересовалась тетьГаля. В ее исполнении вкрадчивость звучала особенно страшно.

— А у него на лбу не было штампа, что он ваш! — отпираться, в общем-то, было уже бесполезно.

— Ах, штампа не было… — нараспев произнесла соседка. — А штамп у него, девочка, в другом месте стоял. Уже почти стоял. Чужой жених — это же, считай, что чужой муж. Ты понимаешь это? Что чужого мужа увела?

Огареву сейчас, наверное, икалось без перерыва. Свалился мне на голову!

— А если он у вас такой ненадёжный, что того и гляди — уйдет, так чего же вы его в наручниках в ЗАГС не вели?

Ой, зря я это сказала. Совершенно точно зря. У тети Гали сузились глаза и расширились ноздри. Я почувствовала себя тореадором. Или — нет. Это выход один на один с вратарем. И сейчас мне всадят в девятку.

— Верно говорят — яблочко от яблоньки недалеко падает, — тетьГаля сверлила меня мрачным взглядом темных глаз. — И дочь — вся в мать. На роду вашем поганом, видать, такое написано — чужих мужиков уводить.

А вот это уже — штрафной. Маму — не трогать, ясно?! Не сметь трогать маму!

Весовые категории у нас, конечно, были несопоставимы. Но на моей стороне были внезапность натиска и злость. В общем, вытолкала я соседку на лестничную площадку и даже до начала лестницы дотолкала. А потом выдохлась. ТетьГаля что-то вопила, снизу подвывала Виолетка, а я, пнув напоследок в мощную икру обхватом как моя талия, вернулась домой. Отключила дверной звонок. И пошла курить. И заодно придумывать, как можно поизощреннее вломить господину Огареву.

На следующий день он мне предоставил такой шанс.

Наученная горьким опытом, в дверной глазок я теперь посмотрела. А там, за дверью, радостно улыбался чему-то Ярослав Огарев. Весело тебе, коняра подлая? Сейчас умерю восторги! И, повернув защелку, я гостеприимно распахнула дверь.

Судя по тому, как поспешно шагнул через порог Огарев и как быстро закрыл за собой дверь — встречи с несостоявшимися родственниками он побаивался. И, плотно пообщавшись с ними накануне — таки я могла его понять.

— За костюмом пришел? — сразу пошла я в наступление.

— Чего? — нахмурил свои великолепные брови — ну правда, шикарные, у меня подружка — Феня которая — бровист, она б тут от восторга померла. — А, не, — выдохнул, рассмеялся. Зубы у него… Тут бы померла от зависти Ганя — она ассистент стоматолога. — Выкинь.