CULVER (СИ) - "sladdkova"

Переспав с девушкой, он был счастлив. Так счастлив до момента, пока она не впорхнула на ужин в Большой зал, а он задохнулся. Теодор неверяще смотрел на нее, даже не слыша, что ему говорил Блейз в тот момент. Тео смотрел на ее щеки и не мог думать ни о чем другом, кроме как дотронуться, поцеловать, увести ее и показать ей то, чему он научился. Он бы затрахал ее в подсобке, он бы зацеловал ее губы и коснулся каждого волоска на голове. Языком собрал бы все слова, что она знает. На коленях бы стоял и просил просто взглянуть на него. Осознание выбило из сил.

— Блейз, — он тогда прошептал, не в силах отвести от нее взгляд, — я въебался.

— В кого? В ту пуффендуйку? — ухмыльнулся, думая, что попал в яблочко.

— В Грейнджер, — и стало страшно, что скажет ему лучший друг.

Тишина тогда была такой осязаемой, что он хотел умереть прямо на месте, лишь бы не слышать ответ Забини. Насмешку.

— Вы же постоянно грызетесь, Тео, — не поверил. — Не парься об этом. Просто между вами сексуальное напряжение. Трахни ее, и пройдет.

Ха, друг, не прошло.

На пятом курсе он думал, что сотрет кожу на члене: настолько часто он занимался сексом со всеми, с кем только мог, обогнав и Малфоя и Маклаггена по количеству сорванных женских голосков, и все равно дрочил в туалете после пар с ней на ее гребаный образ в голове. Он не мог ее трахнуть, он думал, что проблема только в этом, поэтому на одном из уроков он украл прядь ее волос — срезал режущим заклятием — а на выходных заставил шлюху принять ее облик под Оборотным. Они занимались сексом почти сутки — он думал, что его член придется отрезать, потому что он не хотел опадать даже после того, как вся сперма кончилась, и он кончал на сухую.

Блейз, ты был совсем не прав. Ему лишь захотелось больше, но повторять подобное он не хотел, потому что все было не по-настоящему. Фикция под Оборотным принесла лишь мнимое облегчение. Он хотел не просто трахнуть ее, он хотел, чтобы она смотрела на него на уроках, советовала книги для «легкого чтения», держала его за руку, целовала и краснела от этого. Он хотел Грейнджер полностью монополизировать для себя.

Но в итоге лишь смотрел на свою малышку и ничего не делал.

Он был самым высоким на Слизерине, она — самой низкой на Гриффиндоре, и как-то само собой приелось это «маленькая грязнокровка». Маленькая, красивая. Недоступная ему, сыну грязного Пожирателя смерти.

Она всегда сидела от него на идеальном расстоянии, и дело не в том, что он рассчитал все так, как надо, чтобы ему были видны ее ноги. Ее чертовы ноги с узкими лодыжками в серых колготках — он искусал бы их, оставляя следы от зубов. Ее округлые бедра, которые школьная юбка иногда обтягивала, когда она поднимала руку, — хотелось зарыться между ними и жить там, вылизывая мягкую плоть. Ее мягкие волосы, наверняка щекочущие плечи, — он бы спал сутками, уткнувшись в эту непослушную копну. Ее длинные ресницы, бросающие тень на чистую кожу бархатных щек, — как хорошо бы смотрелась его стекающая сперма на красивом лице. Ее медовые глаза, которые всегда смотрели на него с укором, — они бы закатывались от наслаждения, пока он трахал ее пальцами, языком, а затем и членом.

Она не красилась, как слизеринки, лишь иногда он замечал блеск для губ, тушь на ресницах и немного румян по выходным перед походом в Хогсмид. Она была худая, и ему так нравилась ее хрупкость. Он смотрел на Грейнджер, как магловский маньяк, не в силах отвести взгляд. А по ночам представлял ее губы, покрытые не блеском, а естественной смазкой, на своем члене, вкус ее поцелуев с привкусом булочек с корицей, которые она так любит на завтрак, и мягкость нетронутой никем кожи. Он был уверен, что она никому не позволит трогать себя до самой свадьбы. Будет ханжой, пока не встретит такого же ботаника, и они вместе будут дрочить на знания друг дружки. Она не была популярна у парней, и даже если бы была, Тео бы дал им понять, что не стоит даже пытаться. Он дышал с ней одним воздухом в коридорах, но постоянно задыхался, когда она не смотрела в его сторону. Ее голос, всегда немного дрожащий, но храбрый, когда она отвечала ему, возбуждал так сильно, что он прикрывался школьной сумкой в коридорах, чтобы никто не заметил. Никто не замечал до…

Однажды ему сделал замечание Снейп.

— Начните уже думать головой, а не тем, что у вас между ног, мистер Нотт, — и посмотрел так внимательно, будто все знал и насмехался над его постыдными чувствами. — Не думаю, что ваша успеваемость подскочит от количества брошенных вами взглядов на мисс Грейнджер.

Сейчас Тео уверен, что он думал об этом настолько громко, что одаренному легилименту даже не нужно было залезать в его голову, чтобы увидеть мысли — достаточно просто проследить за взглядом слизеринца.

На шестом курсе он почти сорвался. Нотт стал префектом, и Грейнджер — тоже. Все учителя как сговорились, сажая их вместе, дабы показать сплоченность факультетов. Он бы показал, только с ней наедине, такую сплоченность, что они бы не смогли его оттащить от Грейнджер. Но самое страшное было не в том, что они сидели вместе, и он пялился на край ее юбки. Она, блять, носила чулки.

Грейнджер носила чулки.

Он увидел случайно, когда к ней на колени на Трансфигурации запрыгнула наколдованная ей кошка и лапами присобрала юбку, поднимая ее так, что черное кружево ярко виднелось на бледной коже бедер. Она ничего не заметила, так и просидев весь оставшийся урок. А Тео пялился и не видел ничего, кроме этого проклятого куска ткани, обтягивающего ее ноги. Он выбежал из кабинета так быстро, что сшиб пару третьекурсников, но ему было плевать.

Он снова задыхался.

В себя он пришел только ближе к вечеру и на следующий день обещал себе на Грейнджер не смотреть, что, конечно же, не получилось.

А еще им приходилось работать вместе.

Они общались по делам старостата. Точнее, она пыталась ему что-то объяснить, а он просто не мог удержать язык за зубами, поливая ее насмешками и критикуя все ее предложения, что даже сам не понимал, как Гермиона может такое выдерживать и продолжать с ним работать. И однажды она не выдержала. Он уже точно не помнит, что сказал ей, — кажется, что-то про ее сухость между ног, и что ни один парень, даже ее рыжий ублюдок, не посмотрит в ее сторону, а Краму просто было ее жаль — и она расплакалась.

Расплакалась, потому что надавил на больное.

Она плакала, а он тонул в ней, полностью растворившись. И стало так больно и тошно от своего вранья, от того, что он не может по-другому, — просто сказать ей что-то хорошее. Она плакала из-за него. Вернулась в кабинет с красными, опухшими глазами и больше не посмотрела на него ни разу за урок.

Он связался с отцом через сквозное зеркало сразу после инцидента, и в обед к ее столу прилетела вереница сов, держа в лапах огромный букет белых роз с запиской «Не плачь». И она искала адресанта глазами, пока Уизли орал, как умалишенный: «От кого это?», а Тео сделал вид, что ему чертовски интересно смотреть в собственную тарелку. Но он знал, что она улыбнулась, мысленно поблагодарила, хотя вообще не должна была. Это Нотт должен валяться в ее ногах и молить о прощении за все годы обид и унижений. Она такая хорошая, добрая, чистая девочка.

Он никогда не хотел ее портить — просто хотел наблюдать со стороны, не вмешиваясь, но другая его часть хотела запятнать ее чистоту, растоптать ее веру в хорошее и смешать с грязью все то, что она любит, кинуть в самую пропасть, где ей самое место, ведь почему именно она? Почему, блять, из всех именно она, а не любая другая? Именно та, с которой сложнее всего. Тео не знал, но теперь они наравне.

Равны.

И он будет полным дебилом, если этим не воспользуется и отпустит ее.

Тео закрыл глаза, прикусывая губу в удовольствии, и уже хотел предаться приятным фантазиям о его будущем с Грейнджер, но его отвлек стук в окно.

Сова из Хогвартса. Он знал, что она прилетит на днях, а еще знал, что его сделают старостой, как и ее… Он торопливо встал, впуская небольшую совушку, и с содроганием открыл конверт.