Дай мне любить тебя (СИ) - Роман Виолетта

— А мне казалось, мы все друг другу сказали, Верх. Чего тебе надо?!

Он прижимается ко мне, всем телом. Я чувствую, как громко бьется его сердце, чувствую его стояк, который упирается мне в живот. Его губы на моих ключицах, я дрожу, и он чувствует это… Он каждое мое слабое место знает. И сейчас бьет по нему, точно бьет.

— Я скучал, мелкая. ты даже представить себе не можешь, как мне херово..

Я не знаю, кто это говорит. Настоящий Илья или алкоголь в нем. Его слова ранят сердце. Разбивают его опять и опять, заставляя острые осколки впиваться в ткани. Мне больно, глаза застилает пеленой. Я так хочу, чтобы это было правдой. Чтобы он любил меня, чтобы у нас был шанс. Но это же Верх. Он здесь просто потому что вдруг так захотел. Решил снова поразвлечься, поиграть, а потом снова сделать больно.

— Тебе не стоит обо мне скучать.

Он хмурится. Отстраняется, в его взгляде появляется злость.

— Ты с ним? Это правда? Он тебя не достоин.

Я молчу. Хочется спросить у него о той девушке Лизе из машины. А еще лучше о Марго, которая так упорно разбивала наши отношения. Но я не собираюсь унижаться и показывать ему, что мне есть до этого какое-то дело. Я удерживаю его взгляд, несмотря на то что в душе погибаю.

— А кто достоин? Помнится мне, ты сказал, что я серая мышь и такому как ты..

Я не успеваю договорить. Он зажимает мне рот ладонью. Упирается в мой лоб своим, кривится.

— Я долб*еб. Я знаю, Вик. Я сорвался, разозлился, что ты ушла… Я думал, что делаю так лучше нам обоим…

Он отворачивается, продолжая удерживать меня. Словно слова пытается подобрать.

— Я просто знаю, если бы не сделал больно тогда, позже было бы намного хуже…

Его слова будят во мне настоящее цунами. Какой герой! От боли он меня спасти хотел. Растоптал, унизил, отверг. Сделал так, что я до сих пор не смогла в себя прийти, оправиться. Он прелюдно выбрал другую, а сейчас прикрывается добродетелью.

— Раз ты такой герой, так какого черта меня трогаешь сейчас?! Не помню, чтобы вешалась тебе на шею, не помню, чтобы хотя бы какие-то знаки оказывала!

Ему больно. Мне тоже. Пусть получает, полезно будет. Боль отрезвляет, она позволяет прийти в себя, сбросить розовые очки и посмотреть на этот мир здраво.

— Хватит врать! Хватит выгораживать себя! Что значит, потом мне будет больно?! Что это вообще за чушь? Когда люди любят друг друга, они вместе, они не думают о «больно» и «потом».

— Да я в казарме торчу сутками! Я выйти не могу, раз в две недели и то, если косяков не будет! И так еще пару лет! Как мы построим отношения, если даже будучи рядом не доверяли друг другу! — он кричит на меня.

— Ты не доверяла мне! Ты поверила моей матери, ты закрылась, и нашла утешение в другом чуваке! И как я должен был чувствовать себя, когда нахожу тебя, приезжаю за тобой в клуб, а ты выходишь с ним под ручку?!

— Нет-нет! Не делай этого, Илья! Не смей сваливать всю вину на меня!

Я зла. Боже как я зла на него! Просто видеть не могу его глаза лживые! Он как маленький избалованный мальчик. Бросил игрушку, отдал ее. А теперь, когда нашел снова, вдруг вспомнил и решил вернуть?!

— Хочешь правду? Тебе было всегда плевать на меня. Ты трус, Илья. Ты можешь только кулаками махать без разбору, вместо того, чтобы решить проблему как взрослый человек. Ты напугал меня тогда. Ты так сильно бил его, я думала… — мой голос срывается. Мне хочется плакать, потому что даже воспоминания о том вечере приносят мне невыносимую боль.

— Нельзя драться при девушке… Нельзя… Умный человек не станет просто так махать руками.

Он смеется. Наконец-то выпускает меня из рук. Отворачивается, запускает ладони в волосы. А меня сгибает пополам. Такой он сейчас потерянный, такой любимый. Смотрю на его плечи, на руки его исполосованные рисунками. На морщинку меж бровей, и понимаю, что ни на грамм меньше не стала любить. Каким бы он ни был, он — мой. А я его. Вот только это все равно ничего не меняет.

Я пытаюсь уйти, но он ловит меня. За руку хватает, по запястью пальцем ведет, и в глаза мне смотрит. Так пронзительно смотрит.

— Драка — это всегда страшно, — произносит тихо, сдавленно.

— Многие парни избегают драк. Они стараются убедить в том, что бой — это плохо. Но я согласен. Бой это больно, дерутся психопаты. Но большинство парней избегают их. Потому что боятся узнать о себе правду. Бояться оказаться слабыми, а не теми, кого они возомнили о себе…

Его губы кривит улыбка. Его слова — это камни в Ника. И меня злит, что он переворачивает ситуацию с ног на голову. Меня злит, то, как он пытается унизить его в моих глазах. Это низко. Илья так ничего не понял. Да и не собирается это делать.

— Пошел ты к черту, Илья, — цежу сквозь зубы. — Не подходи ко мне и не трогай!

Я вижу как меняется его выражение лица. Как от былой открытости не остается и следа. В его глазах теперь злость. Но мне плевать.

— Ты красиво говоришь, а по факту ты кинул меня. Теперь я с Ником. Прими это как факт, тем более ты выбрал Марго, ну так вали с ней!

Вырываю руку из его хватки. Мне нужно как можно быстрей убраться отсюда. Чтобы не видеть, не чувствовать, чтобы не дать слабины. Мое израненное сердце в груди желает совсем другого. Но я не слышу его, я запрещаю себе.

— Вика! — раздается его громкий, утробный крик. Я вздрагиваю, ноги врастают в пол.

Оборачиваюсь. И дыхание перехватывает от того, что я вижу. Воспаленные глаза, искаженные в гримасе боли губы. Он хватается за волосы, он смотрит на меня так, будто с моим уходом закончится его жизнь.

— Я исправлюсь, слышишь?! Да, я виноват. Я полностью виноват, не делай этого, мелкая… мы должны быть вместе!

Моя душа кричит, стонет. Мне хочется броситься к нему в объятия. Хочется поверить ему, хочется быть с ним. Но я знаю точно, что не хочу больше того, что пережила за эти пару месяцев. Если он снова бросит меня, я не смогу пройти этот ад заново. Не выдержу. Не потяну. Я не откроюсь ему, как бы сильно не любила. Плохие мальчики не умеют быть верными. Плохие мальчики играют, а мне не хочется растрачивать себя.

Голос севший, но я держусь из последних сил. Я стараюсь звучать уверенно, чтобы поверил. Чтобы больше не искал встреч.

— Не надо. Если не хочешь заставить ненавидеть тебя еще больше, просто не трогай меня. Отпусти.

Он кривится. Ему больно. Закусывает нижнюю губу, отворачивается. Он стискивает пальцами виски, пытаясь переждать. А я стою и смотрю на его спину, на плечи широкие, на руки крепкие, и понимаю, что сама не знаю, как поступать. Вроде правильно все, верно. Но от чего так тошно то и кричать хочется?!

— Уходи, Вика, — кивает, будто мыслям своим. — Только знай, что я тебя жду. Всегда жду.

И я ухожу. Слышу, как раздаются глухие звуки ударов его кулаков о стену. Как кричит он, сам на себя кричит. Ухожу, не глядя, не оборачиваясь. Давлюсь истерикой, размазываю по лицу слезы, но выбегаю на улицу и вдыхаю полной грудью. А потом кричу. Громко, до хрипоты. Выплескиваю боль, отпускаю ее. Только она не выходит, вся не выходит. И даже когда рядом оказывается Ник, мне ни капли не легче. Он говорит что-то, пытается успокоить. Он обнимает и ведет к машине. А мне не нужен он. Не его руки хочу чувствовать, не его голос слышать.

Это никогда не пройдет. Если бы Верх послал меня, если бы так и остался в моих глазах подонком, мне был бы легче. Но его последние слова… они еще больше ранят. Они заставляют сомневаться, а это самое страшное для меня.

— Вик, совещание через пятнадцать минут. Идем на перекур? — Оля все утро мешает мне разговорами. То кофе попьем, то чай новый попробуй. Теперь новое занятие нашла.

— Оль, прости, но нужно успеть апелляцию написать…

Продолжаю вчитываться в документы. Вижу краем глаза, как девчонки шушукаются между собой.

— Ну, смотри, — усмехается Оля. — Никитос уедет, и останешься совсем одна. Не с кем будет на перекуры ходить…