Denis - Али-Баба и сорок разбойниц

Дыхание с шумом вырывалось из груди Лайлы. Она будто теряла рассудок, по мере того как сладострастие все возрастало.

Что он делает? О небеса, что он с ней делает?

Его язык неустанно ласкал ее. Ей следовало приказать Али-Бабе остановиться, но сил не было. Кровь словно превратилась в тягучий горячий мед, и Лайла поняла, что не желает прекращения этой чудесной муки.

— О да, — стонала она, — я приказываю тебе продолжать!

Но тут случилось нечто совершенно необычное. Она ощутила, как в ней растет и копится нестерпимое напряжение… и вдруг оно разбилось, как волна, набежавшая на берег, и медленно отхлынуло, оставив ее опустошенной и желающей чего-то большего.

Али-Баба отодвинулся, лег на спину и, подняв Лайлу над собой, жадно потребовал:

— Сейчас, моя королева! Оседлай меня — и ты снова получишь удовольствие!

Лайла, задыхаясь, осторожно, не спеша втягивала его напряженное копье в свой горячий влажный грот, не уверенная, что сможет поглотить его целиком, но тут же почувствовала, как стенки расступаются, растягиваются, охватывая мужскую плоть. Это было столь удивительно, столь чудесно, словно никогда и никто не наполнял ее до отказа!

Пораженная, она стала бешено скакать на нем и наконец, устав, всхлипнула:

— Почему ты не хочешь отдать мне всего себя, Али-Баба?

Он прикрыл глаза, изнемогая от блаженства и желания быть с ней единым целым, но, услыхав ее жалобный крик, поднял ресницы.

Прекрасное лицо превратилось в маску, маску человека, стремившегося к цели, но так ничего и не достигшего. Так, значит, это правда! Лайла никогда не достигала зенита любви, если верит, что для соединения с мужчиной необходимо лишь добиться, чтобы тот излился в нее.

Одним гибким движением он снова подмял ее под себя.

— Даже если я умру за это, Лайла, ты все же поймешь сегодня ночью, что такое истинный восторг, которого заслуживает каждая женщина! Обвей меня ногами, моя королева!

К его радости, она беспрекословно подчинилась. Он начал медленно погружаться в ее пылающий пульсирующий грот, с каждым выпадом входя все глубже. Али-Баба утопал в наслаждении, но хотел, чтобы и она разделила с ним страсть.

Это запрещено! Но кем и когда? Такие чудесные сказочные ощущения! И она совсем не чувствует себя униженной лишь потому, что находится под ним! Нет, кажется, самые ее кости плавятся, а за прикрытыми веками мелькают золотые искры, уносящие ее все выше в ночное небо. Она все острее чувствовала и отвечала на каждый мощный толчок его могучего орудия, пробивавшегося в самые глубины ее естества, неукротимый жар сжигал и поглощал ее. И безумное свирепое самозабвение палило, поглощало, и самые внутренности содрогнулись, когда ее тайный сад наполнился любовным нектаром.

Лайла громко вскрикнула, только сейчас осознав, что до этой минуты она не ведала, что происходит между мужчиной и женщиной.

Глаза ее распахнулись, и она увидела, что Али-Баба улыбается, не торжествующе, не нагло, а от радости, которую они только что испытали.

Али-Баба заключил ее в объятия.

— Значит, я прощен за то, что соблазнил тебя на запретное, моя королева? — пробормотал он ей на ухо.

Лайла тихо рассмеялась.

— Прощен, Али-Баба, мой раб и мой властелин, — ответила она и, прижавшись к нему, потерлась щекой о гладкую влажную грудь.

Зашло солнце. Красавица луна воцарилась на небосводе. Час проходил за часом, но возлюбленные все не могли насладиться друг другом. И лишь когда небосвод окрасился розовыми лучами зари, Али-Баба смог наконец оторваться от Лайлы.

— Вот и настал миг…

Девушка совсем трезвыми глазами, словно и не было безумной ночи, игры, забирающей, казалось, все ее существо, пламенной страсти, взглянула на возлюбленного.

— Что же ты принес мне в этот раз, прекрасный расточитель?

И теперь в ее голосе не было ни жажды, ни любви, ни радости. Лишь жадность, увы, одна лишь жадность была бы слышна сейчас любому, кто внимал бы ее словам. Но Али-Баба предвкушал этот миг и потому смог проговорить с едва скрываемым торжеством:

— Это всего лишь ожерелье из далекой полуночной страны. Взгляни на эти камни, звезда моя. Они хороши почти так же, как твои прекрасные глаза.

Лайла с интересом рассматривала камни, которые купались в розовых лучах восходящего солнца. О да, она была довольна. Вернее, так показалось Али.

— Тебе нравится, моя прелесть?

— О да, мой Али. Они прекрасны.

Что-то в камнях беспокоило девушку, но пока она не могла понять, что же именно заставляет ее душу сжиматься от страха.

Али-Баба с удивлением смотрел на Лайлу. Он еще никогда не видел ее такой робкой, такой — о Аллах! — нерешительной.

— Что же ты, моя звезда? Бери их, они твои…

— Но, мой прекрасный… Эти камни так не похожи ни на что вокруг. Я думаю, что они стоили целое состояние. И теперь я не отваживаюсь взять их в руки. А что, если они заколдованы?

«Что это с ней, о Аллах милосердный? Еще не бывало, чтобы Лайла вот так робко рассматривала подарок… И почему она не решается взять ожерелье в руки? Почему не торопится надеть его на шею?»

— Заколдованы? Конечно, моя звезда! Они заколдованы моей великой любовью к тебе! И с того мига, как ты наденешь это ожерелье на шею, ты будешь видеть только меня… И любить только меня, и жаждать одного лишь меня…

Лайла рассмеялась.

— Глупый мальчик! Я и так жажду одного лишь тебя…

— Так ты разрешишь мне самому надеть камни на твою прекрасную шею?

Лайла покорно опустила голову, бросив лишь один взгляд на руки Али-Бабы. Крошечный замочек звонко щелкнул, и…

И Лайла закричала. Крик был столь пронзителен, что затрепетали листики деревца, что росло у распахнутых окон. Девушка стала хватать камни, пытаясь сорвать украшение с шеи. Крик сменился хрипом, лицо Лайлы смертельно побледнело.

— Что с тобой, звезда моя? Тебе плохо?

Али-Баба бормотал еще что-то, прекрасно понимая, что выглядит жалким и растерянным. Но он и в самом деле не мог понять, что происходит с его любимой. Ведь она так любит ожерелья, браслеты, подвески, серьги. Что же такого приключилось с ней в тот миг, как его подарок коснулся ее кожи?

Наконец Лайла смогла прошептать:

— Сними… Скорей сними с меня эти проклятые камни…

Стараясь не причинить любимой новых мучений, Али осторожно расстегнул замочек… Драгоценное ожерелье, сверкнув в последний раз дымчато-розовым, упало на ковер.

— Что с тобой, звезда моего сердца?

— Как смеешь ты называть меня так?! Да ведь я по твоей вине чуть не простилась с жизнью! Что это за камни?! Они словно огнем обожгли мою шею! Мне показалось, что еще миг — и я покину тебя навсегда! Проклятый убийца!