Камиль Лемонье - Самец

Наконец, вечер настал. Как охлажденная печь, гасло солнце в сгущавшихся небесах. Сонливость охватила деревья. Ищи-Свищи услышал шелест листвы. Затаенная жизнь пробудилась в кустарниках. Земля, словно сбросив оковы сна, проснулась на ложе росы.

Ищи-Свищи скользнул ползком во мглу. С ружьем он больше не расставался. За каждым стволом мог скрываться враг; ветки, внезапно раскрывшись, могли вдруг оказаться руками человека. И он осторожно шел, держась начеку, чуткий и внимательный, точно кругом был заговор. Лиловатая дымка заката медленно таяла под возраставшим голубым сиянием луны. Целая река бледного света разливалась по дорогам, погружая в свою мглу округлость деревьев. То там, то здесь белели лужайки. Фосфорным блеском мигало в густоте листвы. И мир, весь день палимый жгучим солнцем, познал близость вечера.

Ужасной была для него это светлая ночь. В полосах белого света мелькали рыжеватые пятна проскальзывавших встревоженно кроликов. Он видел двигавшиеся спины, ноги, уши. Он видел их ясно, и его, наверное, видели тоже. Он удвоил хитрость и осторожность, чтобы не выдать себя. Ничто, однако, не указывало на то, чтобы в этой глубокой неге ночи были люди. Едва различимый шорох слышался в кустарниках и замирал, подобно вздоху. Легкий ветерок колебал нежным касанием листья, пропадая вдали в неподвижности деревьев. Единственным доносившимся до Ищи-Свищи шумом было сухое хрустенье земли под его ногами и невнятная беспорядочная погоня в темноте животных друг за другом.

Он достиг лесной опушки.

Серебристая ширь неба, унизанного звездами, простиралась над равниной. Под лунным мирным сиянием поля казались неподвижной поверхностью озера. Он видел, как в глубине, над плотной массой леса, светились гребни черепичатой кровли, и, внезапно охваченный волнением, почти изнемогая, он опустился на землю и пристально долго глядел на крышу и дом. Из его груди выходили глубокие вздохи. Да, жизнь его была всецело там, под этой кровлей. Идти туда, к Жермене, пробыть вдвоем всю ночь, сжимать ее в своих обьятьях, как прежде! Какое ему дело до остального, до лесников, выстрелов, смерти?

Да и уготованная для него пуля еще не была отлита; он мог постоять за себя и принялся громко смеяться среди ночи, думая о своре преследователей, которых он сбивал с толку вот уже две недели.

Он встал. Нетерпение скорей придти туда подгоняло его. Ведь в этот час все спало на ферме. Был подходящий, удобный момент. Ему припомнилось, что он видел лестницу в саду. Он приставит ее к стене тихо и осторожно, взберется к окошку, постучит слегка в него. Она сразу узнает, что это он. Он подаст ей знак молчать, перешагнет через окошко, припадет поцелуем к ее алым губам, обовьет ее в жарких объятиях, и они пробудут вдвоем до зари.

Внезапно на белом фоне равнины выплыла черная масса. Люди шли к лесу по тропинке, пробивавшейся сквозь поле пшеницы. С своего места Ищи-Свищи видел белевшие головы и плечи, но не мог разглядеть фигур, скрытых за высокими колосьями. Его глаза расширились. Он старался определить их численность.

По мере приближения людей очертания их вырисовывались яснее. Их было четверо… У одного из них на голове сидела фуражка с блестевшим околышем. Все они были в куртках. И когда выступили из темноты, он узнал четырех молодых стройных лесников. За спинами их висели освещенные луной винтовки.

Неужели его проследили? Ужели им пришло в голову захватить его в окрестностях фермы? Нет, это немыслимо! Одна Куньоль знала, куда он пошел, а на нее он мог без опасенья положиться. Она не обманула бы его. Э, да что тут! Его не пугали ни четыре, ни пять, ни даже десяток лесников. В нем еще жила прежняя вера в себя.

В то время как эта кучка людей углублялась в лес, он бросился к полю, усеянному пшеницей, ползком по земле, и приподнимался лишь, чтобы осмотреться кругом.

Лесники миновали. Он видел за деревьями в голубом тумане их медленно подвигавшиеся высокие фигуры. И мало-помалу они исчезли в глубине, с каждым шагом расходясь друг от друга в разные стороны. Ему казалось, что они старались как будто охватить весь лес, оставляя себе отступление к ферме. Он плыл по зеленому полю зревших колосьев, разгребая руками и подвигаясь вперед. Расстояние между ним и фермой сокращалось. Она выступила перед ним громадной грудой среди ночи.

Ясный шум заставил его остановиться. Он высунул голову из неподвижного моря колосьев.

Справа внизу по равнине тянулось обсаженное деревьями шоссе, спускаясь к пруду. Шум исходил оттуда. То были мерные и ровные шаги группы людей, шедших по дороге, но падавшая от шоссе тень от деревьев скрывала их от него. Порою темное передвигавшееся по земле пятно прорезывало белизну лунного сияния, но было слишком темно, чтобы он мог различить очертания людей. Шаги вскоре затихли, казалось, затерялись в шелесте колебавшегося кустарника.

Вот как! Славно они сговорились. У него мелькнула мысль, что, быть может, была организована правильная облава на него. Глупо было бы попасться в ловушку! Затаившись, как заяц, в густоте пшеницы, он стал размышлять, объятый вдруг нерешительностью.

Его страсть была сильней.

Поля пересекала дорожка, по которой прошли лесники. Яркий свет заливал ее. Перейти ее представляло опасность. Он съежился в комок, прыгнул и перескочил через дорожку в чащу колосьев и побежал со всех ног, расчищая себе проход. Но пшеничное море внезапно оборвалось. Перед ним лежало поле картофеля. Это обнаженное, открытое пространство озарялось лунным сиянием. Ну, что же? Он выкинет новую штуку. Лег, распластавшись всем телом, в одну из канавок. Темная скученная зелень загибала над ним густые своды. Он принялся ползти на животе, раздвигая перед собой сплетение стеблей.

Тишина снова водворилась в лесу. Таинственный топот ног, доносившийся со стороны пруда, растаял в немой неподвижности далей.

Забор огорода Гюлоттов преградил ему вскоре путь. Неосторожно было бы продвигаться дальше по наружной стороне. Какому-нибудь подозрительному или усталому леснику могло придти в голову задержаться у лесной опушки.

Ищи-Свищи проделал в заборе дыру, нырнул в огород и побежал большими шагами вдоль ограды, согнувшись вдвое. Немного дальше возвышался фруктовый сад, отделенный от строений фермы протоптанной дорожкой. Там стояли телеги, сложенные в кучи дрова и были разбросаны выкорчеванные пни. В конце огорода возвышался на четырех кирпичных столбах навес с коричневыми черепицами крыши.

Ищи-Свищи прошел мимо навеса, заглушая шум своих башмаков. До него ясно доносилось из хлева протяжное дыхание коров, и порой в конюшне лошадь фыркала, тянула за привязь и взрывала копытами землю. Во всем, казалось, была разлита жизнь Жермены. Он прислушивался ко всему, восхищенный. Здесь все ему было родное. И, будучи так близко от нее, он вдруг почувствовал прилив страха. Ему почудилось, что земля заколебалась под его ногами и что-то подступило к горлу. Со стороны пруда доносилось кваканье лягушек.